Евангелие от Ивана
Шрифт:
— Если вы имеете в этом случае себя, то я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы получили политическое убежище в нашей стране, — сказал американец, а сам подумал: «Вот потом и разберемся who is you».
— Благодарю. Очень вам признателен. Если прижмут, непременно воспользуюсь, — пообещал Аэроплан Леонидович и вдруг спросил: — А вы знаете, чего сейчас не хватает? Знаете, что надо для победы Бобдзедуну и его сторонникам?
— Не знаю. Русская душа — потемки.
— Здесь не в душе дело. Не хватает крови. Нужна небольшая кровь, гибель нескольких человек, чтобы гэкачеписты пуще прежнего перепугались. Большая кровь пугает обывателя, а маленькая возмущает. Гэкачепистов народное негодование парализует.
— Так, черт же вас побери, пустите эту небольшую
— Надо возвращаться, — сказал герой героев.
Американец развернулся за Таганкой, и они поехали в обратную сторону. Уже ночью мистер Гринспен разыскал Аэроплана Леонидовича и шепнул на ухо: в посольстве надеются, что ВИП воспользуется их гостеприимством — все с минуты на минуту ждут начала штурма Белого дома. Мистер Около-Бричко, естественно, и не подумал даже о том, что переговоры давно проведены без его участия и что американский приятель получил добро на выяснение все-таки того, является ли он агентом КГБ. Аэроплан Леонидович тут же отправился выполнять поручение, однако в вестибюле у него пропало желание подниматься наверх и докладывать о предложении американца. Что-то останавливало его от такого шага, а потом ему прямо в ухо сказали: «Этот болван устраивает тебе ловушку: ближайшее окружение ВИПа заподозрит в тебе провокатора, за это в нынешние времена и укокошить могут. Во всяком случае, тебе после этого доверия никакого не будет. Тем более что Бобдзедун уже садился в машину, чтобы ехать ночевать к американцам, но его отговорили от повторения подвига Керенского. Вполне достаточно повторения образа Ленина на броневике».
Он обернулся — рядом никого не было. Но совету внял. Знал бы он, что из Лэнгли в это время летела в московскую резидентуру шифровка с крупным нагоняем по поводу возмутительных действий мистера Гринспена, которому вздумалось сто раз проверенным сторонникам устраивать провокации!
Он не спешил возвращаться на баррикады, чтобы не встретиться там с американцем. Потолкался по кабинетам, поучаствовал в нескольких совещаниях, где участники одаривали друг друга ценными предложениями. Особенно ему запало в душу предложение переписать всех защитников и наградить специальной медалью. Аэроплан Леонидович горячо поддержал эту идею, усматривая здесь свидетельство полной уверенности в победе. Как раз в этот момент и доложили на совещании: со стороны Красной Пресни доносится страшный скрежет и рев двигателей — наверное, танки пошли на штурм.
— Умрем, но отстоим! — закричал Аэроплан Леонидович и опять побежал, и опять туда же — на баррикады. И опять никто не обратил внимания на его слова: он собирался умирать, и если это случится, то разве демократия без него сможет постоять за себя? Но главное в песне не слова, а мелодия, а в политике — не смысл, а пафос. И совещание будущих медалистов, которых народ любовно назовет «забелдомовцами», последовало за ним.
Мистер Гринспен буквально поймал его за рукав, не давая ему возможности храбро и немедленно умереть на баррикаде. Аэроплан Леонидович рвался в бой, а мистер Гринспен расспрашивал его, кому и что он сказал. Доложили самому или нет? Штурм начинается, самое время подумать о сохранении жизни лидера. Замечательно, что министр иностранных дел уже в Париже, ждет команды о формировании правительства в изгнании. Но кто возглавит правительство?
— Я вам не начальник РСФСФ, не могу ответить на этот вопрос, — отрезал раздраженно Аэроплан Леонидович, а тут и пронеслась весть: никакой танковой атаки нет, один мужик приволок бульдозером лист железа и гранитную плиту.
Отделавшись от приставучего американца, Аэроплан Леонидович пошел посмотреть на мужика, который грохотом своего бульдозера поднял с постелей сильных мира сего во многих столицах планеты. «Он еще будет мемуары писать!» — возмущался рядовой генералиссимус пера покушением иностранца на законно принадлежавшую ему тему.
Никак не ожидал герой героев, что этим мужиком окажется поэт, редактор и литконсультант Иван Где-то. Как же он будет в будущих своих гениальных произведениях
И тут Аэроплан Леонидович хлопнул ладонью по своему лбу — вспомнил: ведь Иван Где-то умер и его похоронили. Еще шум стоял… Отлегло у него в районе души: отпала необходимость прославлять личного врага.
— Девочки, я обознался: тот, кого я имел в виду, сыграл в ящик. Но этот так на него похож!..
— Такого замечательного человека решил с говном смешать! Деятель…
Глава восьмая
В том, что происходило возле Дома Советов и во всей стране, Иван Где-то не разобрался и на третий день. (Многие и по сей день не разобрались, имеют если не приблизительное, то крайне извращенное и превратное представление о процессах в стране, приведших к августу 1991 года. Публикатор.) Трудно до него доходило, что он участвовал не в съемках какого-то странного кино, а в событиях, которые, как у нас принято, изменяют мир так, что мы каждый раз живем в другой стране.
Его разбудили, чтобы он был причастен к историческому многотысячному митингу перед Белым домом. Сюда со всех концов столицы ринулись желающие засвидетельствовать свой вклад в победу над ГКЧП. Потом их потоки устремились в центр: кто был во власти эмоций, решили окружить Лубянку и разгромить КГБ. Немало было среди них тех, кто мечтал не столько заглянуть в свои досье, сколько уничтожить их, превратив в пепел собственные неблаговидные дела. Лубянские психологи, предотвращая развитие событий по сценарию февраля 1917 года, вероятнее всего сумели направить разрушительный энтузиазм толпы на памятник Дзержинскому. Подогнали кран, отвинтили бронзовое пугало от постамента и под вопли толпы водрузили на грузовик. Всемирно-историческая победа!
Более дальновидный электорат кинулся на Старую площадь выбрасывать из кабинетов партноменклатуру, но без мебели и оргтехники, дабы самим там обосноваться. Межанальная группа, в которой видную роль играли Около-Бричко и Гриша Ямщиков, основные свои усилия направила на здания ЦК партии, поскольку в них, как и прежде, должна была делаться политика. При этом господа Арнольд и Гриша договорились занять по два крыла в разных зданиях — под министерство защиты демократии под руководством Гриши иминистерство глубоких демократических и необратимых назад реформ, естественно, с героем героев во главе.
— Как-то по туалетному звучит: необратимых назад, — высказался Гриша.
«Как это — по туалетному звучит? — возмутился про себя Аэроплан Леонидович. — Небось, на пердеж намекает? Или на то, что все равно обкакаемся? А куда еще им можно обращаться? Конечно, если они обратятся, то только назад. Какой стилист нашелся… В конце-то концов: кто из нас рядовой генералиссимус пера — он или я?»
— Нормально звучит. И точно, — сказал он тоном, не допускающим дальнейшие обсуждения.
Странное словцо назад, которое не легло на душу Грише, когда они придумывали названия своих ведомств, показалось весьма привлекательным «демократам» нетрадиционной сексуальной ориентации. Их набралось столько, что в славной голове Аэроплана Леонидовича промелькнула мысль о создании в департаменте Гриши специального корпуса свободной любви и обрядить их в голубые мундиры. У Гриши творческая инициатива дружественного департамента не вызвала никакого энтузиазма.