Евангелие от Кирилла
Шрифт:
Кирилл уже тогда любил этого артиста и знал фильмы с его участием. И он с замиранием сердца разглядывал эту фотографию.
– Ты его знаешь, мама? А почему ты раньше мне не показывала этот снимок?
Ответ матери ошеломил его и изменил всю его дальнейшую жизнь.
– Он твой отец.
Кирилл поверил в это сразу и надолго. Сердце его забилось от восторга, он принялся обнимать и целовать свою мать.
Но потом появились новые вопросы. Где папа, любит ли он его. И почему не приезжает к нему. Мать выкручивалась, как могла. А он верил ей. Знакомые матери подтверждали это случайными репликами, вопросами,
Кирилл же твердо решил стать артистом. И это с десяти лет и навсегда. Он мечтал не о сцене и кинофильмах со своим участием, он мечтал о встрече с отцом. С любовью или с упреками, это смотря по возрасту и настроению. И вот однажды он приехал в Москву. Там жила сестра матери со своим мужем. Он остановился у них и попытался поступить во ВГИК, в театральное училище, опять во ВГИК, пока ему не посоветовали поступить во ВГИК на кинооператора. Там конкурс был меньше. И Кириллу с третьей попытке это удалось. Учась на кинооператора, Кирилл понял, что путь в кинобизнесе устлан не розами и никого здесь не интересовало, есть у тебя талант или нет. И то, что он сын знаменитости, о котором сама знаменитость не знала, делало его обособленным и избранным. К счастью, перед встречей со своим предполагаемым отцом, Кирилл навел справки и узнал, что тот физически не мог им быть, так как находился в то время на кинофестивале в Германии. Стопроцентное алиби. Ну, что тут поделаешь. Не бросать же из-за этого ВГИК.
Кирилл легко перенес разочарование, мать не упрекал и других отцов больше не искал.
Вот и все сравнение с детством Иисуса. Только у него была точная метрическая запись о месте и дне рождения.
Вспоминая свое детство, он постепенно вернулся к реальности, но все равно словно часть его оставалась там, в пыльном Назарете, и это отдавалось в его душе чем-то ноющим.
Глава 3.
Бар Пантера или чего не знал Иосиф Флавий.
Под правлением четвертовластника Галилеи и Переи Ирода Антипы, сына Ирода Великого и Мальфисы, север Палестины нищал все больше. Это была прекрасная страна, богатая и счастливая, только не для всех. Поборы, кормившие Иерусалимский Храм и ненасытный Рим увеличивались, чтобы уплатить их, крестьяне и мелкие ремесленники влезали в долги к ростовщикам, долги росли, и тогда люди лишались имущества, собственности и свободы.
Земля эта, покрытая ковром из трав и цветов, виноградниками и садами олив, еще не высохла от крови Иуды Галилиянина из города Гамалы. Политые этой кровью семена дали прекрасные всходы – партию зелотов, основанную Галилиянином. Все обобранные и обиженные, обнищавшие и не имеющие пристанища, шли к ним в надежде найти свою долю.
«Они отличались неукротимой любовью к свободе, – писал про них Иосиф Флавий в своем труде «Иудейские войны», – и поэтому настаивали, что только бог может быть их Владыкой и царем… Они готовы были понести величайшие пытки и даже подвергнуть им всех друзей и родных, но не согласятся признать какого-нибудь человека своим господином…боюсь…что у меня не хватит слов, чтобы описать, с каким презрением к смерти и терпением они выносили величайшие муки. Это безумие, точно эпидемия, охватило
Семья Иосифа-плотника из Назарета переживала тяжелые времена, и виной всему был ростовщик Симон-кривой, старый друг семьи. Постепенно, одалживая монету за монетой, он довел товарища детских игр почти что до полной нищеты.
Теперь уже Иосиф не мог прокормить семью своим ремеслом. Он часто уходил из дома, нанимаясь на большие стройки в римские и греческие поселения.
Он брал с собой не Иисуса, а второго своего сына, Иакова, с рождения посвященного богу. Мальчик, под влиянием отца, очень богобоязненного человека, с ранних лет впитывал в себя традиции назорейства.
А Иисус же с 12 лет нанимался пасти скот. Овцы и несколько ослов и ослиц составляли его стадо. Он, как и Давид когда-то, играл им на свирели, любовался природой и думал, много думал. Особенно много он вспоминал, как ходил с родителями в Иерусалимский Храм на праздник.
Иосиф купил тогда птенцов голубя для жертвы, и торговец, продающий жертвенных животных, сказал, что Богу можно принести дар и побогаче. Иисус не стерпел, и, отстав от отца, ответил, что Отец Небесный так велик и могуч, что для него и птенец голубя, и жертвенный вол значат только одно – любовь и почитание, а богата или нет жертва, ему безразлично, главное, что в мыслях у человека.
Торговец, желая уничтожить наглого мальчишку, велел ему не отпускать подола его отца, чтобы не потеряться, а Иисус ответил ему, что отец у него только один, Небесный, самый великий и могучий из всех. Это звучало кощунственно, но торговец попался добродушный, и он только съязвил подоспевшему Иосифу, что ему нужна помощь, чтобы удержать возле себя своих отпрысков. Увидев же, насколько непохожи друг на друга отец и сын, он еще добавил, что в заделывании их ему тоже кто-то помог.
Иосиф тогда страшно разозлился. Всю дорогу он пенял жене и сыну, ворчал и ворчал, а Иисус, отстав от них, был сильно подавлен и все сильнее и сильнее уходил в себя.
Он отдалялся все больше от родителей и от Иосифа-плотника, и от Марии, совершенно измученной нищетой и деторождением. Эти маленькие, кричащие, требующие еды и ласки, умиравшие и рождавшиеся существа поглощали ее, выматывали и делали не способной на чувства и мысли.
А Иисус думал. Часто в мыслях своих он обращался к Отцу Небесному, считая, что только он понимает его и направляет в жизненном пути.
С возрастом он все больше отличался от братьев и сестер, и от всех жителей маленькой общины. Рослый и более светлокожий, чем остальные, он имел голубые глаза на правильном удлиненном лице. Нос его, хоть и был орлиной формы, только слегка горбился, подбородок выпирал, указывая на волю и целеустремленность
Бар Пантера – это стало его постоянным прозвищем
Бар Пантера – бросали ему, словно камни, и он с трудом сдерживался.
Он был силен и не раз доказывал это, разгоняя простым посохом стаи бродячих собак, угрожавших его стаду.
«В селениях людей узнают еще до рождения». За Иисуса дали бедную жертву, птенцов голубя, и это ставили ему в вину любители собирать сплетни.
Иисуса поддерживали только мысли о небесном отце. Именно они формировали его понимание мира и ощущение себя в нем. Людей он все чаще сравнивал с овцами, доверенными ему. Они малы и неразумны, – думал он.