Евангелие от Крэга
Шрифт:
— Так у нас невеста!
Юрг уже поднял было руку, чтобы покрутить пальцем около виска в интернациональном, как он полагал, жесте, но мона Сэниа неожиданно подбежала к гостю, обняла его за плечи и чмокнула в серую щеку. Харр утерся лапищей, которая, в отличие от лица, была абсолютно черной, словно тихрианин носил лайковые перчатки.
— Ну, хозяюшка, уважила, — сладким голосом промурлыкал менестрель. Только это, я понимаю закуска, а сам пир впереди? А то я не против подмогнуть на кухоньке — твои-то блошастики
Мона Сэниа махнула рукой — ну конечно же, как такой день без пира, да и Ушинь надо усадить за стол, соответствующий ее королевскому рангу. Потом спохватилась — ведь остальные еще не знают!..
Повинуясь ее мысленному приказу, привратный кораблик распахнул настежь оба люка, приглашая истомившихся дружинников, которых Харров свист уже привел в состояние стартовой готовности. Они ворвались возбужденной оравой, сопровождаемые низко парящей Гуен; вот только Кукушонка все это время как-то не было видно, но при его повседневности и неприметности на это никто не обратил внимания.
— Тс-с-с, — заставила всех примолкнуть принцесса, — никому приветственные кличи не издавать, ближе чем на два шага, не подходить. Сейчас принесу это чудо!
Она исчезла в шатре и тут же появилась обратно, неся на сгибе локтя обещанное чудо, запеленутое в расшитое диковинными цветами одеяльце. Все вытянули шеи, а Харр даже высунул кончик лиловатого языка. Несколько секунд стояла зачарованная тишина.
Потом раздался негромкий голос командора:
— Фирюза…
С крошечного сморщенного личика малышки глядели в теплое небо Джаспера неправдоподобно большие глаза — неотразимая васильковая синь скюзовых очей, смягченная и разбавленная материнским молоком.
Когда мона Сэниа вернулась в шатер, королева Ушинь уже сложила свою корзинку, и лупоглазое существо — то ли божок, то ли живой талисман — чуть пошевеливался в ее глубине. Шоео старательно умывался, по-кошачьи стирая лапочкой давешнее наваждение; мордочка его сохраняла выражение крайней озадаченности. Касаулта спала тем глубоким и самым счастливым на свете сном, который недоступен мужскому пониманию; нареченная странным, земным именем новорожденная так же безмятежно взирала на потолок, как и на небо — краткий промежуток покоя между ужасом рождения и первым голодом. Жизнь входила в нормальную колею.
От пира Ушинь отказалась — дела домашние, да и мало ли кому на ее островах понадобится неотложная помощь! Возразить было нечего.
— Прими благодарность, великодушная королева, от всех нас и от этой малышки, которая родилась, чтобы никогда не увидеть собственного отца, проговорила принцесса, невольно вкладывая в свой голос всю радость, облегчение и печаль, которые наполняли ее одновременно. — И соблаговоли сделать мне подарок: обратись ко мне с какой-нибудь просьбой!
Серебряная королева улыбнулась легко и чуточку смущенно, как бы извиняя
— Покажи мне твоего сына, моя милая.
Сэнни унеслась, стремительная, как девчонка; тут же появилась с сыном, держа его поперек живота. Наследник хрюкнул и потянулся к легкому ореолу, окружающему голову королевы, — вероятно, приняв ее летучие волосы за огромный одуванчик.
— Так вот, значит, каков наследник трона Величайшего-Из-Островов, задумчиво проговорила Ушинь.
— Надеюсь, что нет, — вырвалось у принцессы. — После моего отца трон достанется кому-нибудь из братьев, вот и пусть у них голова болит!
— По древним законам Джаспера, который вы, как я вижу, не сохранили, сын не может наследовать трон. Только внука можно успеть научить всему, что следует знать мудрому королю, — тихо проговорила королева, и в ее интонациях мона Сэниа уловила ту же горечь, что и в разговоре с Алэлом. — Но не принимай мои слова как совет, моя милая: древние законы существуют только для первозданных.
Принцесса догадалась, что королева Ушинь называет так не только свои острова, но и обитающий на них народ.
— Мне пора. — Ушинь сияла свой фартук из рыбьей кожи и, сложив, поместила в корзинку, старательно расправив углы, — как показалось принцессе, это было сделано для того, чтобы укрыть от посторонних глаз певучую животинку, чей вид будил какие-то смутные воспоминания. — Мой муж и господин прислал бы за мной лодку, но сегодня он не властен над морской стихией…
— Ушинь, вы не успеете моргнуть, как будете дома, — не могла сдержать улыбки мона Сэниа. — Честное слово, это совсем не страшно. Я сейчас.
Она вернулась в комнатку Касаулты, чтобы подвинуть к ней поближе новорожденную. Ушинь между тем вышла на солнечный луг, жмурясь от яркого света.
— Э-э, бабулька, можно тебя на минуточку? — услыхала она над самым ухом.
Это, несомненно, была незабываемая пара — крошечная розово-серебряная женщина и полуголый верзила, словно обмазанный дегтем с головы до громадных четырехпалых ступней.
— Дай-ка сюда. — Харр по-Харрада бесцеремонно вытащил у нее из корзинки опустевшую флягу; встряхнув, откупорил и с горестным подвываиием выцедил последние капли.
— Анделисова слеза… — пробормотал он сокрушенно. — Где ж это видано такой благодатью да конечности грешные обмывать! Грех. Грех, бабулька. Радость надо людям дарить, а не на землю лить.
Он с горестным вздохом возвратил королеве пустую емкость.
— Ты, как в другой раз будут кликать повитуху, меня возьми. Подмогну. Да не думай, я задаром.
— Благодарствуй, милый юноша, — совершенно серьезно ответила серебряная королева, — я справлюсь. А ты найди дорогу к моему дому, и мои дочери изукрасят твое чело, а древние боги осенят своей благодатью.