Евангелие от Крэга
Шрифт:
И снова острая косточка заскользила по натянутому листу, но теперь Харр безошибочно мог бы сказать, что там записала малышка Мади. Впрочем, это его, нисколько не волновало — он твердо знал, что: ни единой бабе, ни в какой земле, и ми в коем разе ни на малую толику не изменить существующего мира.
— Кончала бы ты писульки разводить да топала домой, — проворчала Махида, — а то скоро и лихая звезда взойдет.
— Ой, и вправду…
Но Харру такая бесцеремонность пришлась не по душе.
— Брось, посиди еще! Или ты вправду звезды далекой боишься? А еще
Мади поглядела на него совершенно серьезно:
— Так ведь не долетит…
Он прыснул в кулак — поверила, дуреха.
— А вот гляди! — он привстал на постели (во сладкая жизнь — так и провалялся весь день без порток!) и, почти не целясь, смачно плюнул в дверной проем. В хорошую погоду посовестился бы, а сейчас все равно было дождь смоет.
Но Мади уже захлопотала, складывая письменные принадлежности в мешочек, благодарно поклонилась и выпорхнула под дождь, зябко вздрогнув на пороге.
— Что там в кувшине? — спросил Харр, чутко прислушиваясь к себе: рад или нет, что теперь они с Махидой только вдвоем?
— Половина! — отозвалась Махида, встряхивая кувшин.
Тогда ничего. Жить можно.
И все-таки ночью, промеж утех, спросил как бы невзначай:
— Ну а что там, куда ручей ваш течет?
— А то же самое, — сонно отозвалась разомлевшая лапушка. — Низовой стан там, совсем как у нас, только стены лиловые да трава вокруг в человечий рост.
— А подале?
— Трава там сухая. Да холмы. Зверь там падальник водится. М'сэймы обитают. Тоскливо там.
— А еще дальше?
— Чего ж еще? Новое многоступенье, вверх. Станы малые, как у нас. Спать давай, притомил ты меня, жаркий мой.
Вот обратного сказать было нельзя, и Харр маялся бессонно, глядя вверх, в ночную темень. Дождь не утихал, но и не убаюкивал. Он поднял руку с растопыренными пальцами и ни с того ни с сего загадал, что ежели усядется на палец пирль, то будет ему удача нежданная. И тут же ощутил мизинцем легкое, щекотливое прикосновение.
— Посветила бы, — шепнул он более в шутку, чем всерьез.
Голубой огонек затеплился и, попыхивая, стал разгораться все сильнее, как всегда, одеваясь туманным мерцающим облачком. Он даже испугался — увидит Махида, еще невесть что подумает. Но лапушка, всласть ублаженная, только всхрапывала, как добрый рогат в упряжке.
— А ну, еще трое сюда, и всем святить, — шепнул он, и тут же все четыре пальца его поднятой руки оказались увенчанными разноцветными светляками.
— Ну, будет вам, отдыхайте, — велел он так, словно это были и не муракиши летучие, а послушные смерды. А они и послушались, угасли и неощутимо исчезли в темноте.
Утром, еще не открывая глаз и впадая в тоску от неугомонного дождичка, он твердо решил, что это ему только приснилось.
Полдня он точил меч, придирчиво оглядывал сапоги и одежу — не случилось ли порухи. Нет, к сапогам вообще не липло ни грязинки (и где это Мади пятнышко зелени приметила?), а точило у Махиды было хуже некуда, так что затею с мечом пришлось бросить. Ему не давали покоя слова стенового аманта, велевшего приходить
Не складывалось.
Так что когда прибежала Мадинька, как всегда, босичком — дед, видно, крепко приучил обувку беречь, — то даже не обрадовался, а скривился:
— Что, опять будешь тянуть из меня жилы или сама что-нибудь веселенькое расскажешь?
Она уселась на привычное место на порожке и, обтирая розовые ступни ветошкой, торопливо заговорила:
— А казни-то не было! Под дождем ничто нельзя зеленить, вода смоет. Вот и порешили аманты наши его в Двоеручный стан сплавить.
— Зачем? — уныло поинтересовался Харр, хотя ему, в общем-то, было все равно.
— То есть как — зачем? — поразилась Мади. — В прорву его сбросят.
— Обратно же — зачем?
— Затем, что он убивец! — рассвирепела Махида, не уловившая, что он над ними потешается. — Или твой бог такой жалостливый, что и выродка-насильника казнить не разрешает?
— Ох, девки, девки! Я же просил — расскажите веселенькое. И так этот дождь тоску навел, дальше некуда.
Сам же про себя решил, что в байке про доброго бога у него что-то не свелось, концы с концами не сошлись. Додумать надо будет в дороге; когда отсюда тронется: когда шагаешь, мысли так друг за дружкою и текут, иногда сам удивляешься, мудрее, чем у сибиллы.
— Прости, господин мой. — Мади искренне опечалилась. — Неуместны были слова мои. Только что в такой ливень-дождь может быть веселого?
— Это еще не ливень… — задумчиво протянул Харр, припоминая дикие бури, какие, бывало, заставали его вдали от жилья. — Так себе дождичек, морось слякотная.
— Это по нашу сторону от верхнего леса, — возразила Мади. — А вот над озером, говорят, третий день льет как из ведра, все берега затопило. В заозерном лесу, что Лишайным прозывается, корни деревьев подмывает, они валятся и люд лесной давят. Зверье из нор повылезало, опять же людей задирает.
— А что, в лесах тоже люди живут?
— Да не люди это, — опять вмешалась Махида, — сволочь-беглая. Так им и надо. От работы бегут, ленятся.
— От податей, — робко поправила ее Мади.
— Все едино! Мы, значит, вертись целый день, исходи седьмым потом, а они грибочки да ягодки собирают!
— Ладно тебе, труженица, — примирительно проговорил Харр. — Ты-то тоже не днями вертишься…
— Днем-то все легше, — со знанием дела возразила Махида.
Он хотел было легонечко дать ей по шее, чтобы не очень распространялась при маленьких, но было лень. К тому же ему вдруг пришла на ум странная мысль: ведь он сам — тот же беглый. Только умело притворяющийся знатным рыцарем. Впрочем, на этой земле с его притворства мало проку, потому как здесь о рыцарях слыхом не слыхали. И добро еще, что эти девчонки от него не шарахаются.