Евангелие от обезьяны
Шрифт:
Но таких ведь не бывает, человек не может соответствовать идеалу всегда. Поэтому
она приходила, разочаровывалась и уходила. Всегда сама. Она выбирала и она бросала. Список рос и рос. А она искала и искала. И где-то там в списке есть я. Мне, конечно, хочется думать, что мое имя обведено жирным кругом губной помады, или подчеркнуто, или, я не знаю… В общем, как-то выделяется. Но умом-то я понимаю, что это не так. Просто пункт в списке. Транзитная точка. Параграф. Знак препинания в огромном романе Нико о поиске Мужчины на выжженной ее взглядом равнине времени. Да, здесь меня не подводит
Так вот, когда мне приходилось общаться с теми, кто был с Нико до меня… В общем, я видел их глаза. Когда упоминали Нико, я всегда смотрел в глаза. Сказать можно что угодно, но глаза-то не врут. Глаза – это долбанное зеркало души, которое даже запотеть не может, настолько совершенна эта давным-давно забытая технология.
Так вот, ни один из тех, других параграфов, не нашел метадона. Ни один! Потому что это не в человеческих силах. На Нико можно было только подсесть. Наглухо, с головой, нагрузиться ненавистью и все равно любить, как бы банально это не звучало. Она была раковой опухолью, и всякий, кого она к себе приближала, превращался в метастазу.
А ведь я не считал Азимута мессией, помните? Он был просто охренительно крутым человеком, мудаком, аферистом, умнейшим ублюдком, поимевшим весь мир, но – человеком. И если все остальные не нашли метадона, то наверняка и он не смог его найти. А значит, следуя логике, в свое второе пришествие он должен был искать ее. Как и каждый из нас, пройдя по обуглившейся земле, начинал однажды снова искать Нико. В этом не было смысла, Нико не возвращалась, но мы все равно ее искали. Так вот, я готов был поклясться, что если там, наверху, случилась какая-то опечатка, в результате которой грешную задницу Азимута вернули на второй круг, то он уже топал по опаленной равнине. И я точно знал, куда именно.
И еще. Я на сто процентов уверен, что, думая о Нико, Азимут не смеялся. Вот так вот. Над всем смеялся, а над ней – нет. Слабо. Для того чтобы смеяться над такими чувствами, надо и правда быть Богом. Чувство… Да, пожалуй, в этом дело.
На самом деле логика та еще, признаю. Для стороннего наблюдателя. Но для того, кто варился когда-то внутри всего этого, кто знал, что происходило под кожей, и маневрировал в те блаженные времена между стремительно несущимися в лицо лейкоцитами и эритроцитами конца девяностых, тот скажет вам – только такая логика здесь и работает. Логика чувств, рефлексии и надломленного древа цинизма. Нормальная логика здесь сбоила, на этом полигоне ей просто не было места.
Только вот в чем проблема: я почти ничего не знал про Нико с тех пор, как вернулся с войны. Какие-то слухи из осколков старой тусовки до меня доходили, конечно. Я слышал, что она вернулась в Москву. Даже вроде как вышла замуж и чуть ли не родила кому-то ребенка. Ну, это, конечно, фантастика, Нико была кем угодно, но точно не матерью. Есть вещи, невозможные априори. В общем, я напряг остатки мозга и попытался вспомнить, кто мне про нее рассказывал в последний раз. Но я уже давно ни с кем толком не общался, и единственное, что я вспомнил: про Нико говорили на дне рождения у нашей старой приятельницы. Помните, я рассказывал о ней, о девчонке-художнице, которая хотела наложить крик муэдзина на колокольный звон? Дашка Мазила. Фамилию не помню, Мазила и Мазила, наверное, я и не знал никогда ее фамилии.
Так
Ближайший банкомат был всего в двух…
– Здорово, дружище! Ты мне звонил. А я тут слегка работал, не мог ответить. Зарабатывал денежку на… как бишь ты говорил? бакуганов, да?
– Привет, пап! А вот ты знаешь? вот знаешь, мы только что отрепетировали представление к празднику осени. Мне дали роль кума Тыквы, представляешь? Хочешь,
расскажу слова?
– Давай.
– Вот… ну.
Следует пауза, перемежаемая типовыми детскими «ммм, ох, эх, ээээ…» и прочими незадачливыми междометиями. Как назло, именно в этот момент пьющие начинают обильно материться: они тащат размякшего до состояния медузы Толю Болдырева спать в фотостудию, а Толя не несется – выскальзывает из рук, выпадает на пол и тоже матерится. Я понимаю, что ребенка не отгородишь от прозы жизни, но все же предпочитаю, чтобы он узнавал крылатые русские выражения не во время телефонного разговора с отцом. Спешно начинаю нести абы что, лишь бы заглушить пьющих:
– Так-так-так, кто-то что-то забыл! Я знаю одного маленького мальчика по имени Забудька. Может, ты…
– Нет-нет-нет, папка! Нет! Сейчас!
Я практически вижу, как на другом конце провода морщится Стасов лоб. Слава Богу, акулы бухла уже в фотостудии, через дверь их не слышно, и теперь пауза весьма кстати: хоть я и знал, что «амброзия поможет», но в цейтноте так и не нашел времени отправить уже начавший портиться Ballentine’s по надлежащему адресу, то бишь внутрь себя. К моменту, когда полностью вкушенная, прогнанная по всем закоулкам ротовой полости и правильно прочувствованная жидкость сползает в желудок (а параллельно обнаруживается, что кока-кола успела выдохнуться до состояния теплой резиноподобной микстуры), – к этому самому моменту он как раз вспоминает слова:
– А, вот, вспомнил! Вот слушай: «Вот, наконец, пришла пора, / Без дома мне никак нельзя. / И мастер Виноградинка / Поможет мне, друзья».
Негусто, однако.
– И все? – спрашиваю, пытаясь сымитировать разочарование.
– Нет, там потом еще несколько раз надо говорить другие слова. Когда Тыква заканчивает строить дом, потом еще – когда его оттуда выгоняет синьор Помидор, чтобы поселить туда вместо него своего пса Мастино, и потом еще раз в конце, когда Чиполлино и его друзья выгоняют пса и возвращают дом обратно куму Тыкве. Но эти слова я еще не очень хорошо выучил. У меня пока не очень-то было на них время. Мария Ильинична написала их на бумажке, я вам с мамой дома покажу.
ФИО Стасовой воспитательницы всякий раз воздействует на меня веселящим газом, хоть и знакомы мы уже более двух лет. Верите вы или нет, но зовут ее Мария Ильинична Ульянова. Ее родителей, конечно, несколько оправдывает тот факт, что фамилия не девичья – она взяла ее по мужу. И все же мое индивидуальное неосознанное, как бы ни было мне за него неловко, уже третий год автоматически ставит эту весьма достойную даму на один шуточный уровень с Ильей Пророковым, сыном Эрика. Ничего не могу с собой поделать. «Как вы Yahoo! назовете, так оно и поплывет». Поэтому даже в разговоре с ребенком не удерживаюсь: