Евангелие от рыжего кота
Шрифт:
Крепость Родень сравняли с землёй, а весь люд в Каневе, который ещё остался, угнали в неволю. Киев долго стоял разрушенный, и новые князья, назначенные ханом, боялись в нём оставаться. Убежавшие княжеские семьи и родовитые жители, нашли себе приют на севере в Новогрудке, столице недавно возникшего княжества литовского, под руководством князя Миндовга, который перенял в свой герб трезубец Рюриковичей и взял православную веру для души. Княжество объединило литовских, польских и руських воинов для отражения атак монгольских ханов, с одной стороны, и немецких рыцарей из Тевтонского Ордена – с другой. Ко времени, когда Кудря и Дюдон де Компс предприняли своё путешествие, власть в опустошенном Киеве формально принадлежала галицкому князю Льву Даниловичу, а на самом деле этими землями командовали монгольские баскаки, собирающие дань.
Закончив
— Приде м въ устье Днепръское, и оттол же поиде по Днпру гор. Яко велику честь приялъ м къ другы свои …, — начала Марико, но Тарас её остановил: — Ты не можешь читать на понятном языке?
«Пришли мы в устье Днепра, а оттуда вверх по течению, — начала читать Марико: — С великой честью расстались мы со своими друзьями, а по уходу предались печали. Дюдон де Компс плёлся сзади и плакал, не скрывая слёз. Вид гиганта, погрузившегося в слезливую грусть, не нравился мне, но я сам ощущал подобные чувства, так как привык к компании госпитальеров, а Марию почитал, как сестру. Выбирая, каким путём нам идти, я решил странствовать через степь, а не идти по Днепру, дорогой длинной и опасной близостью к монгольским отрядам. Два дня мы шли вдоль устья Буга, через который переправились только на третий день и путешествовали дальше между рогаткой рек: Буга и Ингула. Господь Бог нас миловал, и мы никого не встретили. Места эти называются Лукоморье, здесь ранее гуляли половцы и печенеги. Но теперь время настало смутное и опасное, а особенно здесь, где и в мирное время могут захватить в плен крымчаки или ордынцы, а потом продать за тридевять земель. Странные крытые повозки мы заметили утром следующего дня. Они появились на востоке вместе с солнцем, и мы ослеплённые светилом, не сразу их разглядели. Так получалось, что наши пути пересекались впереди, и мы с Дюдоном рассуждали между собой о том, стоит ли пропустить караван или продолжать идти дальше.
— Негоже божьему человеку отступать от пути истинного, — сказал Дюдон де Компс, не сбавляя темпа ходьбы.
— Так хочется размять кости, что кулаки чешутся, — поддержал я, расправляя плечи.
Вскоре мне удалось рассмотреть людей возле кибиток, и я понял, что это свободные берендеи [70] . Обычно они держаться лесов или границы леса и степи, но иногда совершают набеги на южные места, в поисках добычи, а когда поймают татар или ордынцев, то беспощадно их вырезают. Возле кибиток, по бокам, шагали пешие с копьями в руках, а всадники выпасали табун лошадей, подгоняя отстающих. Берендеи не спешили, да и нам торопится некуда, поэтому встреча произошла совсем буднично. К нам бесстрашно подъехал молодой черноволосый юноша на ордынском, низкорослом коне. Он был одет в обычную для Руси рубаху из холста, вышитую красной нитью и опоясанной кожаным, с чёрным орнаментом, ремнём с подвешенным мечом. Холщовые портки заправлялись в яловые сапоги без каблуков, а на голове красовалась войлочная круглая шапка с меховым околышем. Юноша мельком скользнул по мне взглядом, считая своим, а уставился на Дюдона де Компса. В отличие от других госпитальеров, придерживающихся в одежде простоты, Дюдон де Компс любил вместо шемизы [71] белые рубашки с воротником, которые, выглядывая из-под котты [72] , на фоне красного сюрко выглядели пышным излишеством. Увидев у Дюдона белый крест на красном сюрко, юноша склонил к нему голову и спросил:
70
берендеи — жители Киевской Руси, не принявшие христианство и поклоняющиеся своим старым бога.
71
шемиза — льняная нательная рубаха
72
котта — верхняя рубаха из сукна или льна
— Изволит странствующий монах посетить болящую?
Дюдон уставился на меня, и я перевёл
Я перевёл юноше слова моего друга, и он повел Дюдона к передней кибитке, совсем позабыв обо мне. Я не стал добиваться его расположения, а тихонько шагал сзади, внимательно оглядываясь по сторонам. Насколько я мог судить, каждая кибитка принадлежала одной семье. Кроме малолетних и беременных все шли пешком, а на конях находились воины, вооружённые тем, что добыли в бою.
Кроме того, у всех имелись копья с железными наконечниками, которые, видимо, изготовляли сами берендеи. Когда я догнал Дюдона, он уже находился в наскоро поставленной палатке из холста, что для берендеев роскошь. Я хотел заглянуть туда, но угрюмый воин, стоящий у входа, направил на меня копьё. Пришлось остановиться и подождать, тем более что ждать пришлось недолго – на входе появился растерянный Дюдон, который увидев меня, потащил меня внутрь. Ослеплённый солнцем, я не сразу привык к полумраку, и увидел только чей-то силуэт на одной стороне палатки. Когда глаза приобрели возможность что-либо различать, то я увидел девушку в обычном облачении воинов-берендеев, лежащую на камышовой циновке. Дюдон склонился над её оголённой ногой, которая заставила меня ужаснуться. Видимо, девушку ранили стрелой, а не вовремя обработанная рана чревата последствиями – нога распухла и посинела.
— Держи её! — попросил меня Дюдон де Компс, и я склонился над пышущей жаром девушкой, придавив её телом, и прижав её руки к циновке. Девушка дёрнулась, пытаясь вырваться, а потом вскрикнула от боли, видимо, Дюдон чистил рану.
— Что вы делаете? — угрожающе склонившись надо мной, спросил мужчина с седеющей головой. В углу палатки сидела растрёпанная женщина с серебряной серьгой на одном ухе, которая дымила плошкой и, закрыв глаза, угрожающе бормотала что-то под нос. «Ведунья!» — подумал я и повернулся к мужчине.
— Мой товарищ, Дюдон, обработает рану, — объяснил я ему, по-прежнему придавливая девушку и рассматривая её лицо. Её резкие черты лица казались агрессивными, а чёрные волосы, которые следовало быть прямыми, почему-то вились упругими волнами. Мужчина, удовлетворённый моим ответом, отправил свой наполовину вытянутый меч обратно в ножны и произнёс:
— Моя дочь может выдержать и не такую боль.
Девушка, в пику его словам, снова застонала, а зрачки её открытых глаз вспыхнули и расширились. Дюдон делал, что мог, а на большее не стоило рассчитывать и следует уповать только на Бога. Девушка снова дёрнулась, а мой нос учуял странный запах, который мне что-то напоминал.
«Жди беды!» — бормотала ведунья, но её никто не слушал, а смотрели на то, что делает госпитальер.
— Всё! — сказал гигант Дюдон по-французски, и я разжал свои руки. На запястьях у девушки остались следы от моих пальцев, но она подо мной не дергалась, а умиротворённо рассматривала меня. Немного смущённый её взглядом, я поднялся и обернулся к Дюдону. В руках у друга я увидел пузырёк из зелёного стекла, в котором болталась какая-то тёмная жидкость.
— Что это такое? — спросил я, вспоминая что-то подобное.
— Эликсир, — ответил Дюдон, пряча пузырёк в карман своей котты, а на мой уличающий взгляд, официально объяснил: — Я одолжил немного у сержанта Гуго.
Юноша, встретивший нас, оказался братом девушки, Любомиром, а черноволосый мужчина, Воислав, – её отцом и вождём этого племени берендеев. Не стоило ожидать, что девушка сразу вылечится и тут же вскочит на коня. Нам с Дюдоном следует опасаться того, что ей станет хуже. Если это произойдёт, то мы с моим товарищем уложим пару десятков берендейских воинов, а остальные нас одолеют и зарежут. Видимо, Бог услышал наши молитвы, и на следующий день похода опухоль на ноге девушки спала. Она весело выглядывала из повозки, положив вытянутую ногу на пук соломы, сверкая черными вишнями глаз.
— Ты рус? — спросила она у меня, когда я шагал рядом с повозкой. Я кивнул головой и сообщил, что меня взяли в плен ордынцы и увезли в Кафу, откуда меня освободил Дюдон с друзьями.
— Ты сдался в плен? — с иронией спросила она меня, заглядывая мне в глаза.
— Я был без сознания, так как меня подло стукнули сзади по голове, — ответил я, а она насмешливо взглянула на меня и сообщила: — Нужно быть хитрее. Простота – хуже воровства. Ты откуда?
— Каневский сотник, — ответил я.