Евангелие от святого Бернарда Шоу

Кроули Алистер

Астарты. Сторонники же культа Митры называли его Солнцем или, как они выражались, Всепобеждающим Солнцем и в силу этого датировали его рождение также 25 декабря. Евангелия ни словом не упоминают о дате рождения Христа. Поэтому ранние христиане этот праздник не отмечали. Однако со временем египетские христиане стали считать Рождеством 6 января; обычай празднования в этот день дня рождения Спасителя к IV столетию распространился по всему востоку. Но в конце III — начале IV столетия Западная церковь, которая отказывалась датировать Рождество 6 января, установила в качестве подлинной даты 25 декабря. Со временем с этим решением согласилась и Восточная церковь. В Антиохии, например, это изменение вошло в силу лишь в 375 году нашей эры.

Какими соображениями церковные власти руководствовались при учреждении празднования Рождества? Очень откровенно причины этого нововведения изложены одним сирийским автором христианского вероисповедания. “Отцы церкви перенесли празднование с 6 января на 25 декабря вот почему. У язычников был обычай того же 25 декабря праздновать день рождения солнца, в честь которого они зажигали огни. Христиане также принимали

участие в этих торжествах. Когда церковные власти поняли, что христиане сохраняют пристрастие к этому празднику, они посоветовались и решили, что настоящее Рождество должно отмечаться 25 декабря, а 6 января — праздник богоявления (эпифании). Вот почему сохранился также обычай жечь свечи до 6 января”. То, что Рождество имеет языческие корни, молчаливо признаёт Блаженный Августин, когда он увещевает братьев во Христе праздновать этот день не как язычники, то есть из-за рождения солнца, а ради того, кто сотворил солнце. Папа Лев Великий также осуждал это вредоносное суеверие — представление о Рождестве как о возрождении солнца, а не как о Рождестве Христовом.

Из этого следует, что церковь приняла решение праздновать день рождения своего основателя 25 декабря для того, чтобы перевести религиозное рвение язычников с солнца на того, кто звался Солнцем Справедливости. В таком случае нет ничего невероятного в гипотезе о том, что такого же порядка мотивы могли побудить церковные власти уподобить Пасху, то есть празднование смерти и воскресения Господа, празднованию смерти и воскресения другого азиатского бога, которое приходилось на то же время года. Действительно, греческие, сицилийские и итальянские пасхальные обряды удивительно напоминают культ Адониса. Я уже высказывал предположение, что церковь сознательно приспособила новый праздник к его языческому прототипу, для того чтобы завербовать для христианства как можно больше сторонников. Но этот шаг в грекоязычных областях античного мира был сделай быстрее, чем в странах, говорящих на латыни: ведь культ Адониса процветал у греков, а на Рим и на Запад вообще оказал незначительное влияние. Он наверняка не был частью официальной римской религии. Чувства римской черни завоевал не он, а более варварский культ Аттиса и Великой Матери. Между прочим, смерть и воскресение Аттиса официально праздновались в Риме 24 и 25 марта: последнее число считалось днём весеннего равноденствия, то есть днём, наиболее подходящим для возрождения бога растительности, всю зиму проспавшего мёртвым сном. Если верить широко распространённому древнему поверью, крестный путь Христа также приходился на 25 марта. Некоторые христиане, не обращая внимания на положение луны на небе, регулярно отмечали в этот день распятие Спасителя. Этот обычай соблюдался во Фригии, Каппадокии и Галлии: есть основания полагать, что одно время ему следовали и в самом Риме. Так что предание, датировавшее смерть Христа 25 марта, было весьма древним и пустило глубокие корни. Это тем более замечательно, что, как показывают астрономические расчёты, оно не имело под собой ни малейшего исторического основания. Необходимо поэтому сделать следующий вывод: восхождение Христа на Голгофу было специально приурочено к этой дате для того чтобы соответствовать более древнему празднованию весеннего равноденствия. Таково мнение весьма эрудированного историка церкви — монсеньора Луи Дюшэн; он указывает на то, что смерть Спасителя стала, таким образом, приходиться как раз на тот день, в который, по распространённому верованию, был сотворён мир. Воскресение Аттиса, который сочетал в одном лице Бога-отца и Бога-сына, официально отмечалось в Риме в этот же день. Стоит также вспомнить, что празднование дня святого

Георгия в апреле пришло на смену древнему языческому празднику Парилий; что день святого Иоанна Крестителя пришёл на смену летнему языческому празднику воды; что праздник Успения Пресвятой Богородицы в августе месяце вытеснил празднество Дианы; что день Всех Святых в ноябре явился продолжением древнего языческого праздника мёртвых; что само Рождество Христово было приурочено к зимнему солнцестоянию, потому что этот день считался рождением солнца. В свете этих данных приобретает доказательность наша гипотеза о том, что и другое центральное христианское празднество — Пасха — по тем же причинам было приспособлено к аналогичному празднику фригийского бога Аттиса, приходившемуся на время весеннего равноденствия.

Тот факт, что христианский и языческий праздники смерти и воскресения бога отмечались в одних и тех же местах в одно время года, даже если за ним не стоит ничего большего, примечателен уже сам по себе. В период весеннего равноденствия смерть Христа торжественно отмечали во Фригии, в Галлии и, по всей вероятности, в Риме, то есть в зоне зарождения и наибольшего распространения культа Аттиса. Маловероятно, чтобы это было простым совпадением. В зонах умеренного климата, где весной весь облик природы меняется под влиянием притока жизненной энергии, в весеннем равноденствии с древних времён видели обновление природы в возрождающемся боге, и нет ничего более естественного, как связать возрождение нового бога с поворотной точкой года. Впрочем, если датировать смерть Христа 25 марта, воскресение его, согласно христианской традиции, должно было приходиться на 27 марта, то есть на два дня позже весеннего равноденствия по юлианскому календарю и воскресения Аттиса. Аналогичный сдвиг на два дня происходит при совмещении христианского и языческого праздников святого Георгия и Успения Богородицы. Однако другое христианское предание — ему следовал Лактанций и, видимо, галльская церковь — относило смерть Христа к 23-му, а его воскресение — к 25 марта. В таком случае воскресение Христа точно совпадало с воскресением Аттиса.

По свидетельству анонимного христианского автора IV века нашей эры, как христиане, так и язычники отмечали поразительные совпадения дат смерти и воскресения их богов. Это совпадение было предметом яростных споров последователей

враждующих религий: язычники с жаром утверждали, что воскресение Христово является фальшивой подделкой под воскресение Аттиса, а христиане с такой же горячностью доказывали, что дьявольской подделкой является как раз воскресение Аттиса. Верх в этих непристойных, на взгляд поверхностного наблюдателя, препирательствах брали язычники, доказывавшие, что их бог, как более старший по возрасту, является не копией, а оригиналом, потому что оригинал обычно старше копии. Но христиане легко отражали этот аргумент. Пусть Христос, утверждали они, бог младший по времени, но на самом деле он старший, так как в этом случае Сатана превзошёл в коварстве себя самого и обратил ход природы вспять.

Эти совпадения христианских и языческих праздников, если взять их в целом, слишком многочисленны, чтобы быть делом случая. Они свидетельствуют о компромиссе, который церковь в час своего торжества вынуждена была заключить с соперничающими культами, побеждёнными, но не утратившими своего влияния на умы».

Этот пассаж однозначно освещает весь вопрос о датировках и, помимо того, объясняет вставку истории о Непорочном Зачатии.

В отношении поедания бога после его украшения и убийства см. также у Фрэзера («Умирающий бог», стр. 55): «Среди джайнтья или синтенгов (племя кхаси из Ассама) ежегодные человеческие жертвы приносились в день Сандхи месяца ашвина. Зачастую кандидаты выдвигались добровольно и приносили в жертву самих себя. Чтобы сделать это, они представали перед раджой в последний день шравана и заверяли, что богиня призывает их к себе. Если претендент после должных вопросов подтверждал свою пригодность, раджа традиционно преподносил ему золотой ножной браслет и позволял жить по собственному разумению и делать всё, что заблагорассудится; царское казначейство брало на себя

обязательство компенсировать любой ущерб, который он мог причинить, реализуя эти замечательные привилегии. Но наслаждение ими было весьма недолгим. В назначенный день добровольная жертва после омовения и очищения облачалась в новые одеяния, расписанные красным сандалом и киноварью и украшенные гирляндами. Приведённая таким образом в порядок, она погружалась на некоторое время в медитацию и молитву на помосте пред богиней; затем подавала сигнал пальцем, и палач, произнеся необходимые формулы, отсекал ей голову, каковая возлагалась пред богиней на золотом блюде. Лёгкие готовились и поедались присутствующими чандра-йогами, и говорится также, что царское семейство использовало в пищу некоторое количество риса, приготовленного на крови жертвы».

Что касается причин, по которым «первородный сын Отца» непременно должен быть убит подобным образом, сошлёмся ещё раз на тот же источник: на «Умирающего бога», где имеется целый раздел «Принесение в жертву сына правителя», из которого мы позволим себе процитировать лишь несколько отрывочков.

Стр. 16: «Отметим ещё одну особенность временных правителей. В двух из приведённых примеров (камбоджийском и джамбийском) они являются родственниками настоящего правителя. Если мы правильно представляем себе происхождение института временных правителей, то нетрудно догадаться, почему в некоторых случаях заместитель принадлежит к тому же роду. Ведь когда настоящему правителю впервые удалось вместо собственной жизни принести в жертву жизнь другого человека, ему нужно было доказать полноценность замены. В качестве бога или полубога должен был умереть сам правитель. Поэтому приносимая взамен жертва также должна была обладать свойством святости. В этом мы имели возможность убедиться на примере временных королей Сиама и Камбоджи, наделённых сверхъестественными способностями, которые на более раннем этапе развития общества считались присущими исключительно особе короля. Но ни в ком божественность правителя не находит лучшего воплощения, чем в его сыне, унаследовавшем от отца его священное наитие. Следовательно, нет более полноценной жертвы, приносимой взамен правителя на благо всего народа».

Стр. 176-177: «Сквозь пелену этой странной традиции явственно проглядывает память о великом избиении первенцев. Говорится, что святость первенцев и празднование Пасхи существовали изначально. Но когда далее нам сообщают, что те, чьи первенцы были в данном случае вырезаны — не евреи, но их враги, мы сразу же сталкиваемся с серьёзными трудностями. Мы можем задаться вопросом: с какой стати израильтяне должны умерщвлять всё первородное из своего скота, если Бог только что умертвил первенцев из скота египетского? и с какой стати каждый еврейский отец должен выкупать у Бога собственного первенца, если Бог только что умертвил всех первенцев самих египтян? В таком виде традиция не предлагает никакого внятного объяснения этому обычаю. Но всё сразу становится ясно и понятно, если мы предположим, что в оригинальной версии истории умерщвлены были именно еврейские первенцы; что, по сути, резня первенцев, случившаяся прежде, чем продолжившая её резня первородных из скота — не отдельное избиение, но регулярный обычай, каковой с ростом более человечных чувств смягчился впоследствии до замещающей жертвы агнца и оплаты выкупа за каждого ребёнка. Здесь читатель может вспомнить другую еврейскую традицию, где принесение в жертву первенца преподносится более чётко. Сказано, что Авраам по велению Бога собрался принести в жертву всесожжения своего первородного сына Исаака и уже был готов исполнить божий наказ, когда Бог, удовлетворившись таким свидетельством его веры и покорности, подменил приносимого в жертву человека овном, которого Авраам в итоге и зарезал вместо собственного сына. Поставив обе традиции рядом и рассмотрев, сколь точно они соответствуют друг другу и последующей еврейской практике приносить в жертву всесожжения Ваалу или Молоху своих первенцев, мы вряд ли найдём возражения против вывода, что до введения практики искупления евреи, как и другие ветви семитской расы, частенько предавали своих первенцев огню и ножу. Если эта точка зрения верна, то Пасха и есть чудовищное жертвоприношение; а традиция её возникновения в общих чертах хранит живую память об ужасах этих страшных ночей».