Евангелие от Йохана

Яр Надя

Разумеется. Ройтеру было сорок семь лет, и тридцать один из них он посвятил спецслужбам. Тридцать пять, если верить столичным легендам. Ланге всматривался в невыразительное бледное лицо. Если он, адмирал, не вернётся, полковник и бывший шпион Юрген Ройтер получит в руки всю власть. Его признание Тайным Советом - формальность. И он связан с Тёмными.

Могло всё это быть искусно сотканным обманом, чтобы избавиться от него, упрямого старика, используя его самое уязвимое место?

– Могло бы, - ответил мыслям штатсшефа шеф СБР, - но нет, адмирал, это не заговор, я не путчист.

Согласно тем же легендам, Ройтер, как Йохан Риттер с учениками,

умел читать мысли, чувства и много ещё умел. Он действительно не путчист, решил Ланге: Ройтер был известен не только своей преданностью Рейху, но и, что для наследника власти даже важнее, верностью лично штатсшефу. Ланге был четвёртым правителем на протяжении полковничьей карьеры; Ройтер ни разу ещё не принял участия в интригах против действующих первых лиц. Какой бы их воля ни была, он беспрекословно её исполнял.

– Полагаете, я вернусь?
– спросил его Ланге.

– Знать это я не могу. Я только надеюсь.

Как всякий верующий. Почему Тьма так добра ко мне, вопрошал себя адмирал, когда "Фалькенкопф" всплывал через атмосферу к бессветному космосу над головой; почему Свет недобр? Потому что мои устремления злы? Иметь работающее правовое государство, которое защищает граждан, и просто любить человека - зло? К бесам такую религию. К демонам.

Что же, сейчас увидим, насколько добра Тьма на самом деле.

Ланге дал бортовому ИИ координаты цели и выпустил из переноски Руди Ротбарта.

Предстояло три дня пути до станции "Лорелея".

Отряженные с ближайшего пограничного поста техники провели предыдущие несколько дней, активируя реактор и восстанавливая энергоснабжение давно покинутой станции, и теперь она звала цепочкой огней, круглая и пустая, как скорлупа, когда "Фалькенкопф" вышел из гиперраума. Дальше Ланге действовал почти механически, отрабатывая свой план пункт за пунктом. Корабль он поставил на автопилот и послал на орбиту вокруг той же самой луны, над которой плыла "Лорелея". Вызвать его назад к станции мог только сам он, Ланге - голос и опознавательный код, ряд чисел. Он ещё раз проверил бластер, продырявив из него перегородку в станционном гараже, и прилепил к зубу капсулу с ядом. Как бы то ни было, он не окажется в заложниках у Тьмы.

Далеко ходить Ланге не стал. Проверив мостик "Лорелеи" и силовые поля - всё, разумеется, было исполнено так, как он приказал - адмирал установил гляйтваген со стазисной камерой в изоляторе в медицинском отсеке. Потом вернулся на "Фалькенкопф", забрал сумку с вещами и переноску с котом и отвёз их туда же.

– Ну, Руди, вылазь, - Ланге открыл животному дверцу.

Кот высунул из переноски голову и водил ею туда-сюда. Ланге погладил пальцем его широкий покатый лоб и занялся подготовкой. Её униформа и полотенца, стакан и графин с водой - вот и всё, что нужно. Еда, душ и всё остальное на корабле. Постель вот только - ...

Он застелил свежим бельём одну из коек, достал свой комм и проверил список.

Нет, ничего не забыл.

Альберт Ланге шагнул к стазис-камере и сдвинул крышку.

В вечности в этом гробу из энергий и стали ничто, разумеется, не менялось. Адмирал Сита Сандани была укрыта промокшим кровавыми пятнами покрывалом, укрыта наспех. Врачи пытались до последнего её спасти, восстановить пробитое сердце и обезвредить яд, которым убийца смазал кинжал. Они проиграли битву за считанные минуты и не успели снова одеть умирающую - умершую– в гимнастёрку и китель. Сита попала

в стазис полуобнажённой, и Ланге, как тысячи раз до того, смотрел на прямую линию медицинского покрывала, болезненно белую на её почти чёрной коже, чуть ниже ключиц. Лицо её будто сосредоточилось на себе, взгляд ушёл в ничто - глаза были почти закрыты. Но не совсем, меж век оставалась щель. Окружившее Ситу поле тускло светилось, смывая чёткость; Ланге почувствовал, как когда-то, в первые скорбные годы, головокружение и опаску ввергнуться в омут, в это остановленное время гроба, где нет воздуха, боли и тлена - и одновременно желание так упасть. Он был бы с ней, они были бы вечно рядом, вне времени осязая друг друга, далёкие, словно древние звёзды.

Он протянул руку, ввёл код и отключил стазис.

Сита была совсем тёплой. Тёплая, мягкая и почти живая - в её времени, в рамках существования тела, она только что умерла. Ланге поднял её из контейнера камеры и застонал от боли - его позвоночник, бёдра и кости таза отказывались нести какой-либо груз, переломанные и зажившие кости кричали. Лечил его тогда Йохан Риттер, и он же спас - пробрался среди огня и обломков внутрь гибнущего корабля на бескрайнем космическом поле боя, вытащил, вынес и исцелил. Было невероятно больно, но Ланге не жаловался - Риттер спас только его, незаменимого ученика адмирала Сандани, штатсшефа и полководца, гибель которого обрушила бы фронт. Остальных, сколько их там было, магистр Света оставил спасаться или умирать как смогут.

Внебрачный сын Ланге, Жан Фридрих, погиб в той же битве.

Ланге сумел сделать несколько шагов и положил на койку свой груз. Ему пришлось присесть рядом и отдышаться, вытереть слёзы с глаз окровавленными руками. Старый солдат, а плачет от боли. Старость не радость. Белое покрывало - теперь Ланге видел, что это широкое полотенце - с одной стороны соскользнуло, Ланге увидел её обнажённую грудь, небольшую и аккуратную, совершенной формы. И кровь - Сита была вся залита кровью. Алая жидкость блестела под светом ламп. Ланге протянул руку и, вместо того, чтоб поправить, сдвинул прочь полотенце.

Она была божественна. Открытая рана в груди ничего для него не портила - её обнажённые мышцы, рёбра и сердце были прекрасны, достойны любви не меньше, чем губы, ключицы, шея и маленькие, словно бусинки, соски. Ланге всхлипнул, склонился, пачкая китель в крови, и приник к её горлу губами, отчаянно и абсурдно надеясь почувствовать ими биение жизни. Его охватила страсть, острая, словно жажда в пустыне. Но долг был сильнее, любовь и долг.

Он выпрямился, привстал, опираясь на койку коленом, и снова накрыл полотенцем тело.

– Сейчас, сэр, - сказал он.
– Мы с этим справимся. Всё пройдёт.

И он одним плавным движением вытащил из-за пазухи и открыл контейнер.

В ватном ложе лежал обычный шприц. Вакцины в нём было на три с половиной кубика, чёрной, как ночь.

Всего-то.

Ланге взял шприц двумя пальцами и - ...

Кот у него за спиной зашипел.

Потом заорал.

Ланге медленно повернулся. Рыжий кот Руди, внебрачный сынок кошачьего адмирала, сбился в трепещущий меховой ком за углом стазис-камеры. Розовая его пасть широко раскрылась, оранжевые глаза, взгляд которых не отлипал от шприца в руке хозяина, округлились, словно монеты в марку. Из них били ярость и ужас. Шерсть Руди, вся до последнего волоска, встала дыбом, как будто его ударили электричеством. Не переводя дух, кот орал - нет, кричал, как отчаявшийся человек. Вопиял.