Евгений, Джек, Женечка
Шрифт:
— Наступай на ногу. Ты не цапля.
— Мне больно.
— А ты что думал? Тебя не камазом переехало, но все же… Ты бы отцу сказал, что ходить не можешь. Пусть билет меняет, пока не поздно.
— Вот не надо только отцу говорить! — вмешалась я довольно громко для прогулки на природе.
— Вот как раз ему и надо сказать. Это не тот сюрприз, который ему нужен с ребёнком. Понял, Ярослав? Вернёмся домой, позвони. Или хотя бы напиши ему.
— Хорошо, — буркнул сын и опустил глаза.
Губы сжаты. От боли или злости, не разберёшь. Он молчал до самого дома
— Я не смогу утром погулять с собакой, — буркнул он, косясь на Джека, заваривавшего чай.
— Тебя и не просят гулять. Тебя просят отцу позвонить.
— Я потом…
Ну да, не при нас. Наверх не вскарабкаешься лишний раз. А чая выпить ему явно хочется.
— Когда за мопедом придут? — спросил Ярослав, увидев перед собой дымящуюся чашку.
— Какая разница? Это моя проблема, я сам с ней разберусь. Твоя проблема — нога, и с ней разбираться будешь сам.
— Я смогу сесть в поезд. Папа меня встретит.
— И смысл? — Джек уселся напротив и вперил в моего сына профессиональный взгляд. — Ты едешь с приятелями по улицам носиться? В телефоне ты и тут сидеть можешь. Мать тебя и накормит, и спать уложит.
— Я сам могу… — буркнул Ярослав.
— Да ничерта ты сам ещё не можешь!
Джек шарахнул ладонью по столу так, что задребезжали блюдца.
— Женя!
Но он так на меня глянул, что я язык проглотила.
— И прекрасно понимаешь, что отец на работе, а бабка таскать тебя не сможет. Нет же, упёрся рогом! Поедешь в свою Москву через неделю. Ничего с тобой не случится.
— Я хочу в Москву сейчас…
— Я тоже многое из того, что хотел, не получил! Хватит выёживаться. Пей чай и звони отцу, а не то я сам ему позвоню.
И он не шутил. Но пришлось ответить на другой звонок.
— Да, сейчас выйду… — Джек отключил телефон и взглянул на меня. — Вот и Юрка твой нарисовался. С папашкой нашего героя. Пригласить на рюмочку?
— Папашку?
— Шланга.
— Не хочу сейчас в доме никого постороннего.
— Понял!
И ушёл. В дверях правда попросил Женечку покормить собаку. Та радостно поскакала выполнять просьбу. Ярослав же так и остался прикованным к стулу.
— Ты же видишь, что не можешь ходить, — повернулась я к сыну.
— Попрошу папу купить мне костыль.
Это было совсем не смешно.
— Ты уже добился своего. Едешь в Москву. Тебе неделя погоду сделает? Я теперь дома. Поедем к бабушке с дедушкой…
— Можем завтра съездить, если так надо…
— Ну да, только мне это надо… Ярик, ты же не маленький… Давай вместе позвоним папе.
Пару секунд сын буравил меня взглядом.
— Ты же не хочешь с ним говорить.
— Кто тебе это сказал? Мы не живем больше вместе, но это не означает, что мы не можем общаться друг с другом. Как друзья. Ярик, взрослые расходятся, это бывает. Но мы с папой всегда будем вместе, когда вам с Женей потребуется наша помощь. А тебе она нужна. Сейчас. И я… Мне будет тяжело знать, что ты там один с больной ногой.
— Я буду с бабушкой.
— Это не одно и то же… Ты же понимаешь…
— Я еду в Москву. Не звони папе.
Ярослав
63. Мир
Мир в семье нам и не снился. Зато перед моими детьми открылся целый мир взрослых недоотношений и некомпетентности этих же взрослых во многих вопросах.
— Зачем ты орешь на детей?
В эту ночь Джек занял законное место в моей двуспальной кровати, но тронул меня за плечо лишь спустя час, каким-то боком поняв, что я не сплю. Тем, должно быть, которым прижимался к тому моему месту, на которое я нашла себе кучу проблем.
— Это ты, кажется, на них орешь, — ответила я шёпотом, боясь, что Ярослав мог не уснуть, хотя я и смазала ему ногу обезболивающим кремом.
Женечка тоже долго не засыпала — снова по вине нерадивых взрослых, которые нашли, как испортить друг другу вечер и не уложили ее вовремя в кровать. Как и себя, впрочем. Сон улетучился. Но и желания обсуждать в полумраке проблемы не появилось. Полурешения, которые мы пытались применять в жизни, не работали. Вернее, работали, но не во благо, а против нас.
— Мне со стороны виднее, — выдал Джек мне в ухо, но развернуть лицом к себе не сумел: без применения силы, потому что я изо всех сил вжалась в матрас.
— Мне тоже, — буркнула в подушку.
— Я имею право орать. Я — мужик. Как бы олицетворение враждебных сил внешнего мира. А ты должна быть хранительницей очага, то есть дарить только тепло.
— У вас философия входила в обязательные дисциплины в институте внутренних дел?
И все же Джек добился своего — я к нему развернулась по собственной воле.
— Этика и психология семейной жизни, — усмехнулся он уже мне в лицо, не рискнув впрочем тронуть носом мой нос. Про искривленные губы вообще молчу.
— Чего врешь! — усмехнулась я. — Ты ушёл после девятого класса. Или колледж был таким продвинутым? Вам если только МХК преподавали…
— ОБЖ точно было у нас. Подполковник вёл…
— А у нас учительница химии.
— Вот и химичишь до сих пор? Ясь, я серьезно. Кончай орать на детей. Это теперь моя работа.
— Чтобы тебя боялись?
— Боятся, значит, уважают… — усмехнулся, коснувшись лбом моего влажного лба. — Но ведь не полюбят, я не надеюсь даже. Володька вон даже не заикнулся, чтобы поехать со мной. И ни разу не спросил, когда я приеду…
Я отвернулась. Он меня не стал даже удерживать. Выпустил наружу очередную боль и уставился в потолок. И что? Что он ждёт от меня? Я не целительница. У меня собственные раны рваные и кровоточат.
— Ярослав едет в Москву, — проговорила я в закрытую дверь. — Это не обсуждается больше. И вообще держи рот на замке. Ну и мы в августе летим в Барсу. Думаю, билеты ещё можно купить. Так что присоединяйся. У меня четырехместный номер на троих. И машина заказана.