Евгений Онегин. Сборник о любви

Осминина Анастасия

XL

В начале моего романа(Смотрите первую тетрадь)Хотелось вроде мне АльбанаБал петербургский описать;Но, развлечен пустым мечтаньем,Я занялся воспоминаньемО ножках мне знакомых дам.По вашим узеньким следам,О ножки, полно заблуждаться!С изменой юности моейПора мне сделаться умней,В делах и в слоге поправляться,И эту пятую тетрадьОт отступлений очищать.

XLI

Однообразный

и безумный,Как вихорь жизни молодой,Кружится вальса вихорь шумный;Чета мелькает за четой.К минуте мщенья приближаясь,Онегин, втайне усмехаясь,Подходит к Ольге. Быстро с нейВертится около гостей,Потом на стул ее сажает,Заводит речь о том, о сем;Спустя минуты две потомВновь с нею вальс он продолжает;Все в изумленье. Ленский самНе верит собственным глазам.

XLII

Мазурка раздалась. Бывало,Когда гремел мазурки гром,В огромной зале все дрожало,Паркет трещал под каблуком,Тряслися, дребезжали рамы;Теперь не то: и мы, как дамы,Скользим по лаковым доскам.Но в городах, по деревнямЕще мазурка сохранилаПервоначальные красы:Припрыжки, каблуки, усыВсё те же; их не изменилаЛихая мода, наш тиран,Недуг новейших россиян.

XLIII. XLIV

Буянов, братец мой задорный,К герою нашему подвелТатьяну с Ольгою; проворноОнегин с Ольгою пошел;Ведет ее, скользя небрежно,И, наклонясь, ей шепчет нежноКакой-то пошлый мадригалИ руку жмет – и запылалВ ее лице самолюбивомРумянец ярче. Ленский мойВсе видел: вспыхнул, сам не свой;В негодовании ревнивомПоэт конца мазурки ждетИ в котильон ее зовет.

XLV

Но ей нельзя. Нельзя? Но что же?Да Ольга слово уж далаОнегину. О Боже, Боже!Что слышит он? Она могла…Возможно ль? Чуть лишь из пеленок,Кокетка, ветреный ребенок!Уж хитрость ведает она,Уж изменять научена!Не в силах Ленский снесть удара;Проказы женские кляня,Выходит, требует коняИ скачет. Пистолетов пара,Две пули – больше ничего —Вдруг разрешат судьбу его.

Глава шестая

La, sotto i giorni nubilosi e brevi,

Nasce una gente a cuil morir non dole.

Petr. [26]

I

Заметив, что Владимир скрылся,Онегин, скукой вновь гоним,Близ

Ольги в думу погрузился,Довольный мщением своим.За ним и Оленька зевала,Глазами Ленского искала,И бесконечный котильонЕе томил, как тяжкий сон.Но кончен он. Идут за ужин.Постели стелют; для гостейНочлег отводят от сенейДо самой девичьи. Всем нуженПокойный сон. Онегин мойОдин уехал спать домой.

26

Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не трудно.

Петрарка (ит.).

II

Все успокоилось: в гостинойХрапит тяжелый ПустяковС своей тяжелой половиной.Гвоздин, Буянов, ПетушковИ Флянов, не совсем здоровый,На стульях улеглись в столовой,А на полу мосье Трике,В фуфайке, в старом колпаке.Девицы в комнатах ТатьяныИ Ольги все объяты сном.Одна, печальна под окномОзарена лучом Дианы,Татьяна бедная не спитИ в поле темное глядит.

III

Его нежданным появленьем,Мгновенной нежностью очейИ странным с Ольгой поведеньемДо глубины души своейОна проникнута; не можетНикак понять его; тревожитЕе ревнивая тоска,Как будто хладная рукаЕй сердце жмет, как будто безднаПод ней чернеет и шумит…«Погибну, – Таня говорит, —Но гибель от него любезна.Я не ропщу: зачем роптать?Не может он мне счастья дать».

IV

Вперед, вперед, моя исторья!Лицо нас новое зовет.В пяти верстах от Красногорья,Деревни Ленского, живетИ здравствует еще донынеВ философической пустынеЗарецкий, некогда буян,Картежной шайки атаман,Глава повес, трибун трактирный,Теперь же добрый и простойОтец семейства холостой,Надежный друг, помещик мирныйИ даже честный человек:Так исправляется наш век!

V

Бывало, льстивый голос светаВ нем злую храбрость выхвалял:Он, правда, в туз из пистолетаВ пяти саженях попадал,И то сказать, что и в сраженьеРаз в настоящем упоеньеОн отличился, смело в грязьС коня калмыцкого свалясь,Как зюзя пьяный, и французамДостался в плен: драгой залог!Новейший Регул, чести бог,Готовый вновь предаться узам,Чтоб каждым утром у Вери³⁷В долг осушать бутылки три.