Евгений Примаков. Человек, который спас разведку
Шрифт:
В годы службы на радио Примаков приобрел еще одного близкого друга, с которым они сблизятся, когда оба окажутся в «Правде», – это Томас Колесниченко:
– Мы познакомились где-то в 1956 году. Он работал на радио, в арабской редакции, а я в журнале «Современный Восток». Я писал ему на радио, он писал нам в журнал, и мы на этой, можно сказать, деловой почве познакомились и сразу подружились. Когда мы у него получали гонорар, шли в ресторан «Балчуг» рядом с радиокомитетом, не нынешний пятизвездочный отель, а был такой ресторанчик «Балчуг», заброшенный, маленький,
В роли министра иностранных дел и особенно главы правительства Примаков недолюбливал журналистов, считая, что многие из них пишут недостоверно и неточно. Но когда-то сам Евгений Максимович был очень заметным журналистом.
В те далекие времена молодой Примаков, как человек с Кавказа, был вспыльчив и горяч. Он был утонченно внимателен к женщинам и был готов драться, если ему казалось, что кто-то бросил косой взгляд на его женщину.
Как выяснилось, Примаков нравился отнюдь не всем. В 1958 году его включили в группу журналистов, которые освещали визит Никиты Сергеевича Хрущева в Албанию. Поездка за границу, да еще в свите Никиты Сергеевича, была большой честью. Но после Албании Примаков попал в «невыездные». Было такое понятие – люди, которым запрещался выезд за границу. Причем официально это не признавалось, и невозможно было получить объяснение: почему меня не пускают? Просто говорили: поездка нецелесообразна. «Невыездной» – значит, неблагонадежный.…
Валентин Зорин:
– Были мы молодые, были мы уверенные в себе. Основные черты характера были заложены тогда, что и привело к изгнанию Примакова из системы иновещания. Он стал неугоден сектору радиовещания идеологического отдела ЦК КПСС, потому что отстаивал то, что считал правильным, а не делал то, что ему говорили. Так что жизнь далеко не всегда ему улыбалась…
Эта история не красит иновещание. Изгнали Примакова, потом Виталия Владимировича Журкина, еще одного будущего академика и директора Института Европы.
– Примаков всегда умел ладить с начальством. А что тогда произошло?
– Это тоже миф, что Примаков подходит под каждое руководство. Он подошел тому руководству, которое взялось за серьезную ломку старого. Ему не нужно подстраиваться ради карьеры. Он может отстаивать только то, во что он сам верит. Его карьера на радио была сломана после выступления на партсобрании, когда кураторы из ЦК решили, что человек с такими взглядами не может занимать пост в Госкомитете по телевидению и радиовещанию…
«Я весьма осязаемо почувствовал скверное отношение ко мне заведующего сектором ЦК, – пишет Примаков. – Может быть, ему не понравилось мое выступление на партсобрании, может быть, были какие-то другие причины, но я фактически оказался „невыездным“. „Рубили“ даже туристические поездки.
Тогда же была запущена легенда о моем происхождении. Мне даже приписали фамилию Киршенблат. Позднее я узнал, что в других „файлах“ мне приписывают фамилию Финкельштейн – тут уж вообще разведешь руками, непонятно откуда».
Ведь как забавно бывает в
Примаков фактически лишился работы. И вот счастливый случай. Валентин Зорин позвонил своему однокашнику – Николаю Николаевичу Иноземцеву. Он был тогда заместителем главного редактора газеты «Правда» и занимался как раз международным разделом.
Зорин сказал:
– У нас есть талантливый парень, остался без работы.
– Приводи, – ответил Иноземцев. – Только попозже, когда я полосы подпишу.
Полосы в «Правде» в те времена подписывались часов в двенадцать ночи. Зорин и Примаков приехали в редакцию в полночь. Просидели до двух часов ночи. Примаков понравился Иноземцеву. Николай Николаевич сказал:
– Я вас беру. Но поскольку вас заставили уйти с радио люди из отдела пропаганды, то сразу принять на работу в «Правду» я не в состоянии. В агитпропе прицепятся и помешают. Вам надо несколько месяцев где-то пересидеть.
– Где?
– В Институте мировой экономики и международных отношений, – придумал Иноземцев. – Вы же кандидат наук. Я позвоню директору – Арзуманяну и договорюсь.
Иноземцев пришел в «Правду» с должности заместителя директора этого института. Но еще не знал, что через несколько лет сам вернется в институт уже директором, и это будут его звездные годы.
Заодно Иноземцев вызвал заведующего отделом кадров «Правды»:
– Запросите соответствующие органы о возможности использовать Примакова в качестве нашего собственного корреспондента в одной из капстран.
Такой запрос отправлялся в отдел ЦК КПСС по работе с заграничными кадрами и выездам за границу. Этот отдел решал, кому можно ездить, а кому нельзя. На каждого выезжающего, кроме высших чиновников государства, отдел ЦК в свою очередь посылал запрос в комитет госбезопасности. Чекисты, покопавшись в архиве, давали два варианта ответа: в благоприятном случае – «компрометирующими материалами не располагаем», в неблагоприятном, напротив, сообщали о наличии таких материалов, ничего не уточняя.
В принципе окончательное решение принимали в отделе ЦК. Они имели право пренебречь мнением КГБ и разрешить поездку за рубеж. На практике в аппарате ЦК никому не хотелось принимать на себя такую опасную ответственность. Спрашивать КГБ, какими именно «компрометирующими материалами» они располагают, в отделе тоже не решались. И люди становились «невыездными», не зная, в чем они провинились…
– Все, – твердо сказал Иноземцев, – ты идешь на три месяца научным сотрудником к Арзуманяну. За это время ты перейдешь из ведения агитпропа ЦК в отдел науки, и я беру тебя в «Правду».