Евгений Примаков. Человек, который спас разведку
Шрифт:
Каждая информационная записка, которую приносил председатель КГБ Владимир Крючков, содержала запись самого разговора и заканчивалась стандартной формулой: «Считаем целесообразным продолжить оперативную разработку. Просим согласия». И согласие давалось.
Президент и в Кремле во многом оставался тем же партийным секретарем, который запирался с краевым начальником госбезопасности и заслушивал оперативную обстановку. Ввиду отсутствия иностранных шпионов хозяину сообщалось о закулисной жизни краевой элиты, о сомнительных разговорах и несерьезном поведении местных
Те, за кем Горбачев разрешил следить и кого велел подслушивать, хранили ему верность. Зато те, кто занимался слежкой, бросили его при первой же возможности. Его предали те, кому он верил. А он предал тех, кто верил ему. Ошибка и одновременно трагедия Горбачева состояла в том, что он так и не понял: нельзя выволакивать страну из прежней жизни, но сохранять при этом все прежние структуры, КГБ в первую очередь. Произнеся днем смелую речь о новом мышлении, вечером Горбачев принимал председателя КГБ, который докладывал президенту, о чем в частной жизни говорят его собственные советники и помощники, чем занят Борис Ельцин и куда ездит его окружение в свободное время.
А внешняя разведка снабжала Горбачева информацией, из которой следовало, что к заявлениям и обещаниям западных лидеров надо относиться скептически, что они неискренни, таят нехорошие замыслы и сговариваются за спиной Горбачева. При этом разведка не упускала случая порадовать известием о том, что очередное заявление президента принято во всем мире на «ура» и что мир восхищается мудростью советского руководителя… Страстное стремление информационных служб сообщать президенту исключительно приятные новости очевидно.
Став пресс-секретарем президента, Сергей Владимирович Ястржембский рассказывал мне, что радикально изменил структуру информационных сводок, которые получал Борис Ельцин:
– Когда я посмотрел обзоры прессы, которые давали президенту, у меня это вызвало изумление. Обзор строился на псевдоанализе официальных средств массовой информации. Нельзя ссылаться только на «Российскую газету», «Российские вести», «Красную звезду» и делать вид, что остальные газеты как бы не существуют. Когда я недолго работал в международном отделе ЦК КПСС при Горбачеве, у нас и то более открытая информация шла…
Как вел себя Примаков, когда надо было ехать в Кремль и докладывать о неприятностях, например, о провале собственной службы?
– Он ехал и рассказывал все, как есть, – ответили мне сотрудники разведки. – Евгений Максимович вообще очень дорожил новыми правилами и традициями, которые при нем создавались. Он считал, что не дай бог что-то упустить и приучить власть ко лжи со стороны разведки, удобной и приятной для нее. Особенно в докладе президенту. Если дело касается провала, как тут можно врать и лукавить? Ведь гласность. Есть западная пресса, и бесполезно что-то скрывать. Да с этим даже было проще – говорить о провалах своей организации. Значительно сложнее было делать еженедельный доклад.
Раньше разведка тоже еженедельно составляла свой доклад, и он шел дальше на Лубянку, где руководство КГБ старательно причесывало текст,
Когда разведка напрямую стала подчиняться президенту, ушло промежуточное звено, которое припаривало информацию. И Примаков вцепился в эту возможность. Он для себя решил так:
– Я иду и говорю так, как есть. И пусть власть привыкает к правде. А дальше дело президента – он может принять информацию разведки к сведению, а может пропустить мимо ушей. У него еще десять источников информации – на любой ориентируйся. Он вправе считать, что разведка все неправильно говорит… Но разведка обязана сказать все, что считает нужным.
К чести президента Ельцина надо сказать, что он никогда не склонял Примакова к тому, чтобы тот его не слишком огорчал. Борис Николаевич не выказывал своего неудовольствия. Иначе быстро бы поступило указание из администрации: ребята, смягчайте.
Татьяна Самолис, пресс-секретарь директора Службы внешней разведки, вспоминает, что, когда Евгений Максимович пригласил ее на работу, она поставила только одно условие. И это было даже не условие – просьба:
– Единственное, о чем я вас прошу, – чтобы вы меня не заставляли лгать. Я не знаю, что смогу сделать и как снизить отрицательный накал в отношении разведки. Но точно знаю, что лгать нельзя.
И Татьяна Самолис предложила тогда формулу Иммануила Канта, которую Примаков тут же принял: всегда надо говорить только правду, но из этого вовсе не вытекает, что надо говорить всю правду.
– Согласен, – серьезно сказал Примаков, – согласен.
Взаимоотношения с властью у Примакова в принципе всегда складывались удачно. Как выразился один из тех, кто его хорошо знал:
– У Евгения Максимовича есть талант нравиться. Особенно – начальству.
Но что важно – Примаков к начальству не лез. Напротив, держался как бы в стороне. В начале девяностых карьеры делались быстро. Влияние и сила чиновника зависела от близости к Ельцину, от умения завоевать его расположение. Министры старались играть с президентом в теннис, ходить с ним в баню, ездить вместе на отдых, охотно поднимали бокалы и рассказывали анекдоты. Борис Николаевич любил открытых и веселых людей, приближал их, охотно проводил с ними время, но так же легко с ними расставался, когда выяснялась их профнепригодность.
Евгений Примаков руководил разведкой четыре с лишним года. За это время в контрразведке сменилось пять начальников! Место Бакатина на Лубянке занял министр безопасности Виктор Баранников, который сумел войти в доверие к президенту, пользовался его полным расположением. Через год с лишним был уволен. Николай Михайлович Голушко пробыл министром полгода – уволен раздраженным Ельциным. Сергей Вадимович Степашин тоже очень нравился Ельцину, но продержался только год с небольшим. Михаил Иванович Барсуков и вовсе принадлежал к личному кругу Ельцина, но тоже был уволен после года службы.