Евгений Шварц. Хроника жизни

Биневич Евгений Михайлович

С мест: Правильно.

«Я совершенно согласен с мнением Наума Исааковича во всех отделах, где он подробно разоблачил статью тов. Щеглова, и считаю, что если говорить такими пышными фразами, как говорит Щеглов в заголовке «Куда идет театр Комедии?», то просто хочется сказать, что идет вместе со всем народом под руководством партии к коммунизму», — заявил П. Суханов, заслужив аплодисменты.

И только простодушная Ирина Петровна Зарубина впрямую заступилась за Шварца: «Когда я прочитала эту статью, мне было противно… Я знаю Николая Павловича Акимова 30 лет. Это очень большая дата для того, чтобы человека проверить, и для того, чтобы говорить о нем. Я знаю его недостатки и его достоинства. И того, и другого в его противоречивом характере очень много,

но этот человек 40 лет своей жизни отдал советскому театру. Он сделал такие вещи для советского театра, о которых знают не только в Ленинграде, в Москве, не только в нашей стране… Если бы я обладала писательским даром и если бы я когда-нибудь осмелилась писать мемуары, то написала бы три фамилии моих учителей: первый учитель П. П. Гайдебуров, второй — Лозинский, третий — Евгений Львович Шварц, потому что эти люди были не только идеалом человеколюбия, любви к жизни, к обществу, к людям, к детям, я бы мечтала быть похожей на них. Мы пристрастны к Шварцу, и я не могу представить себе, чтобы этот человек написал скандальную двусмысленную пошлость и грязь. Я бы очень хотела иметь развернутую критику в адрес «Дракона», чтобы я хоть что-то поняла, чего я до сих пор не понимаю, в чем каюсь…».

На что представитель обкома В. Шабров в заключительном слове ответил: «В докладе тов. Толстикова было высказано критическое отношение партии к отдельным произведениям театра комедии, в частности, и в адрес «Дракона». И я хочу сказать, что никем и никогда не ставилась под сомнение честность и искренность большого художника Шварца. Но дело в том, что пьеса, написанная в особых исторических условиях, поставлена в другой исторической обстановке и получила двусмысленное звучание. И за то, что театр этого не заметил, мы и критиковали коллектив театра комедии… В ближайшее время должно состояться бюро Обкома партии, на котором будет рассматриваться вопрос о состоянии художественной критики. Должен сказать, что статья Щеглова, несомненно, станет предметом обсуждения…».

И это, последнее сообщение было встречено аплодисментами присутствующих. И тем не менее он не поднялся до «развернутой критики», о которой умоляла Зарубина, и не объяснил наевшую уже оскомину «двусмысленность».

Акимова труппа вроде бы отстояла, но «Дракона» все-таки пришлось снять, «доиграв уже объявленные спектакли, чтобы не раздувать ажиотаж вокруг этого». Толстиков получил то, чего добивался.

На этом завершилась история второй постановки «Дракона», и для Ленинграда пьеса эта существовать перестала ещё на 30 лет. В единственной книге о театре Комедии (1968) М. Янковский даже не упоминает ни об одном из этих двух спектаклей.

Интересную интерпретацию «Дракона» хотел было воплотить на экране Григорий Михайлович Козинцев. В декабре 1964 года он записывал в одной из своих «Рабочих тетрадей»:

«Снять с пикирующего на землю самолета.

Впечатать на 1-й план когти. Чешуйчатый хвост.

И так же меняющиеся маски (Энсор). (То есть в стиле бельгийского художника Джеймса Энсора, для которого характерны символико-финтастические образы. — Е. Б.).

И на этом звук скрежета, солдатского топота, команды фельдфебельского гавканья.

Вообще вспомнить «Путешествие на воздушном шаре». (Фильм французского режиссера А. Ламориса. — Е. Б.).

Дракон летит над минаретами Самарканда и небоскребами. Родильные дома. Кладбища. Сумасшедший дом.

Он летит над пустыней — бегут верблюды. Над театром, где играют «Три сестры» или «Лебединое озеро». Над Эйфелевой башней и Вестминстерским аббатством, над Кижами. Полет — тень Дракона.

Время: начало нашего века — до автомобилей. Прохожие с таксами…

Последний призрачный бал «Покрывала Пьеретты». Сапунов при свечах. Идиллия под властью Дракона.

Лирическая философия Шварца, которую пока я ещё ни разу не видел в шварцевских постановках.

Начало: портрет Шварца. Текст о дате сочинения пьесы».

То

есть — весь мир счастлив, живя под властью Дракона. Или — человечество даже не подозревает, что жизнь может быть другой, без Дракона.

Но этот замысел воплощения не получил.

VIII. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Смутные времена — 2

Весной 1945 театр Комедии вернулся в Ленинград. Возвратились и Шварцы. Поначалу, пока в их квартире производили капитальный ремонт, жили в «Астории». А 17 июля переехали в ту же квартиру, которую покинули три с половиной года назад.

— Квартира восстановлена. Так же окрашены стены. Я сижу за своим прежним письменным столом, в том же павловском кресле… Итак, после блокады, голода, Кирова, Сталинабада, Москвы я сижу и пишу за своим столом, у себя дома, война окончена, рядом в комнате Катюша, и даже кота мы привезли из Москвы… Город начинал оживать. Нас преследовало смутное ощущение, что он, подурневший, оглушенный, полуослепший, — ещё и отравлен. Чем? Трупами, что недавно валялись на улицах, на площадках лестниц? Горем?.. Странное чувство испытали мы однажды, возвращаясь домой в девять часов вечера. Июль. Совсем светло. Мы идем по Чернышеву переулку, переходим Фонтанку по Чернышеву мосту, потом переулком мимо Апраксина двора. Потом мимо Гостиного выходим на канал Грибоедова. И ни одного человека не встретили мы на пути. Словно шли по мертвому городу. Светло, как днём, а пустынно, как не бывало в этих местах даже глубокой ночью. И впечатление мертвенности усиливали слепые окна и забитые витрины магазинов…

Но ощущение конца тяжелейшего времени, победы было сильнее, чем можно было ждать. Сильнее, чем я мог ждать от себя. Я думал, что вот и старость подошла, а ничего не сделано, и весь я рассосредоточен после крушения «Дракона», трудных отношений с Акимовым. Он сделал открытие, что нужен ему настоящий завлит, а от меня одни неприятности. И Катюша была в тяжелом настроении. Как никогда в самые трудные времена… А город, глухонемой от контузии и полуслепой от фанер вместо стекол, глядел так, будто нас не узнает… А в Союзе я с радостью увидел Леву Левина, который приехал из армии в отпуск. Юрий Герман там же. Он и Лева говорят о том, как странно после четырех лет войны опять шагать вместе по набережной…

Подсчитывали потери среди друзей и близких знакомых. Даниил Хармс и Александр Введенский, арестованные вторично в самом начале войны, умерли в застенках. Дойвбер Левин, Иоганн Зельцер, Всеволод Вальде, режиссер Нового ТЮЗа Владимир Чеснаков, артисты Сергей Емельянов, Анатолий Семенов, Иван Горячев, Леонид Тычкин (Даргис), участники шварцевских спектаклей, — погибли на фронте. В Алма-Ате от тифа умерли легендарный исполнитель Фурманова в «Чапаеве» Борис Блинов и кинозвезда Софья Магарилл, жена Г. М. Козинцева. И многие другие. Война порушила любимый Шварцем Новый ТЮЗ, артисты которого, вернувшись в Ленинград, разошлись по разным театрам.

В это время, вероятно, Шварц и написал стихи, которые посвятил Ю. Герману:

Ты десять лет назад шутил, что я старик. О, младший брат, теперь ты мой ровесник. Мы слышали друзей предсмертный крик, И к нам в дома влетал войны проклятый вестник. И нет домов. Там призраки сидят, Где мы, старик, с тобой сидели, И укоризненно на нас глядят За то, что мы с тобою уцелели. За унижения корит пустой их взор, За то, что так стараемся мы оба Забыть постылых похорон позор Без провожатых и без гроба.