Евгений Шварц. Хроника жизни
Шрифт:
«Объяснить мое ничегонеделание различными огорчениями и бытовыми трудностями не могу, — продолжал он записывать. — Трудностей, повторяю, в Кирове и Сталинабаде было больше, а я писал каждый день. И запрещение или полузапрещениемоей пьесы тоже, в сущности, меня не слишком задело. Её смотрели и хвалили, так что нет у меня ощущения погибшей работы…».
О Шварце существует уже большая литература. Но лучше всех, умнее, наблюдательнее написал о нем и о его творчестве Евгений Соломонович Калмановский, познакомивший «Современник» с «Голым королем», из которого театр создал легендарный спектакль, курировавший мой диплом о кинематографическом Шварце. И вот его вдова дала мне дискету с четырехлистной (всего лишь) монографией о Шварце, которую он писал в последние годы своей жизни и в которой о «Драконе» сказано: «…Всегда и везде живое смешано с фальшивым тесно, плотно.
Однако легко понять, что все дело у Шварца не сведено к Дракону, к машине обнаглевшей государственности. Есть другая сторона. Постоянную опору для искажения, растления жизни Шварц видит ещё в душевной природе «нормального человека». В его способности разделить обманы (иногда — с упоением), терять с готовностью самого себя, скажем так — морально уничтожаться…
…Особое впечатление на позднейших читателей производит последнее, третье действие «Дракона». Кажется фантастичным, что написано оно в 1943 году, когда ещё не пришел конец фашизму. Как же было увидеть, понять, проникнуть, куда может кинуться биография стран и народов? Одна форма демагогии сменила в «Драконе» другую. Место Дракона занял Бургомистр. Взамен ритуального раболепия является пошлятина, нахально раскрашенная под народолюбие. Разгулялась безграничная корысть в притязаниях. Кто успел, тот и смел. Кто наглей, тот и знатней… Как это Евгений Львович дошел до такой независимости по отношению к судьбе исторической, особенно жутко и нагло разгулявшейся ко второй трети нашего века?.. Предусмотрено всё: от обязательных чувств до места каждой вещи — и всё извращено… Вывернутая жизнь основательнейшим образом осознана и подпирается хитросплетенными самовнушениями… Как набраться отваги, свободы, веры, чтобы написать в тысяча девятьсот сорок третьем году «Дракона»?».
Знаю людей, которые постоянно перечитывают «Дракона» и каждый раз находят для себя в нем что-то новое. Андрей Богданов, всю свою жизнь посвятивший изучению противофашизма в творчестве Шварца и его вершины — «Дракона», говорил, что этоевангелие XX века. Уверен, и последующего.
Шварцы ещё находились в Москве когда родился замысел «Золушки».
Надежда Николаевна Кошеверова расказывала, что, когда она приехала в Комитет по кинематографии сдавать снятый ею фильм «Черевички», встретила там Янину Жеймо. «Она сидела в уголке — такая маленькая, растерянная… Я взглянула на неё и неожиданно предложила: «Яничка, вы должны сыграть Золушку…». Она немного повеселела, и мы тут же отправились к Помещикову, который заведовал тогда Сценарным отделом в Комитете. Возражений у него не было, он только спросил: «А кто напишет сценарий?» И я, не задумываясь, выпалила: «Шварц». Разумеется, никакой предварительной договоренности с Евгением Львовичем у меня не было, но, узнав о замысле, он тоже им загорелся. Сценарий писался специально для Жеймо». (Искусство кино. 1997. № 3).
И уже 6 января 1945 года из Комитета на Ленфильм было послано письмо, в котором говорилось, что «вам разрешается заключить договор на написание сценария по мотивам сказки «Золушка» для режиссера Н. Кошеверовой». Так что, на мой взгляд, особого «простоя» у Шварца и в ту пору не наблюдалось.
А судьба «Дракона» продолжалась.
В 1956 году, в связи с 60-летием Е. Л. Шварца, «Советский писатель» выпустил нетолстый сборник драматических его произведений «Тень и другие пьесы». Под «другими» значились: «Два клена», «Снежная королева», «Одна ночь», «Обыкновенное чудо» и «Золушка». Естественно, «Дракона» там не было. И все-таки то было счастьем: первый и, как окажется, последний прижизненный однотомничек.
Вскоре после смерти писателя издательство решило издать более полную книгу. Составление было поручено С. Цимбалу. В поданной им 15 мая 1958
Впервые эти две пьесы возникают в договоре от 4 февраля 1960 года, который заключался с наследницей писателя Екатериной Ивановной Шварц. Ни на одном из Редсоветов состав однотомника не обсуждался, и мысль о включении их могла прийти разным людям. Но то, что именно Екатерина Ивановна, умышленно или случайно, дала тот экземпляр «Дракона», что был опубликован ВУОАПом в 1944 году, а не одну из машинописных переделок, сомнения у меня не вызывает. Он-то и стал каноническимтекстом пьесы.
Однотомник тиражом в 4000 экземпляров в оформлении Н. П. Акимова вышел в том же, 1960-м году, и тут же исчез с прилавков. То есть я его в магазинах вообще не видел, а в Лавку писателей вхож не был. В 1962 году издательство выпустило этот сборник уже тиражом в 40 000 экземпляров. Этот мне достался.
Акимов мечтает вновь поставить «Дракона». И в 1962 году он осуществляет свою мечту и ставит того «Дракона», которого он ставил восемнадцать лет назад.
7 декабря 1961 года — первая репетиция. Николай Павлович выступает перед будущими участниками спектакля: «Шварц, его лучшие произведения несомненно войдут в классику русской литературы. Ставя классику, нужно задавать себе вопрос, зачем это нужно современникам. Но вульгарное приспособление классики к мелкой злобе дня — вредно. Ставя «Дракона», нужно рассматривать это глубокое, очень умное произведение, которое трактует вопросы, как вырастает диктатор, как это калечит души. Эти вопросы должны быть адресованы каждому, как 1) омерзительное явление, 2) к которому все привыкли и считают это нормальным. Люди приспосабливаются, все оправдывают («лес рубят — щепки летят»). Это не только преступно, но и является питательной средой для оправдания всякой диктатуры.
Момент приспособленчества во имя продолжения существования показан в пьесе очень ярко. К концу второго акта Дракон уничтожен, но длительные годы его царствования оставили в наследство городу растленные души, в которых уже маленькие драконы. Убить дракона, сидящего внутри каждого, — вот мысль Шварца. Надо учитывать то зло, которое оно оставляет после себя.
Пьеса очень сложна. Ставить её трудно. Она принадлежит к таким, которые нужно ставить всем коллективом. Есть важнейшие сцены коллективного исполнения. Здесь нет ничего, что может раздражать актеров (например, неинтересные массовки). В нашей постановке «Дракона» был «коктейль» стилей — позднее средневековье и современность. Это было закономерно, там было много находок, которые надо сохранить. Но современность изменилась, и это нужно в новой постановке учитывать. Мы не будем намекать на прошлое, потому что это дешево и размельчит тему, которая важна для «завтра». Грузинского акцента у Дракона не будет.
Чем больше сложности в форме, тем больше настоящего чувства в основе. Человеческие чувства должны быть глубоки и реалистичны. Самые фантастические персонажи должны быть человечны. Актерские работы должны быть, как в психологической драме, — по психологической глубине — между Достоевским и Анатолем Франсом. Необходимо вполне серьезное отношение ко всему фантастическому. Так, как у автора. Здесь страсти подлинны и сильны. Нет ни одной роли, которую можно исполнять шутливо. При всех трудностях работы имеет смысл ставить сказку как сказку, а те, кто хотят сделать какие-то выводы, сделают их сами».
Приемка спектакля прошла гладко. Времена не те. Премьеру показали 5 июня 1962 года. Режиссер и художник Н. Акимов, композитор Л. Песков. В ролях: Дракон — Л. Колесов, Ланцелот — Г. Воропаев, Шарлемань — Г. Флоринский, Эльза — Н. Корнева, Бургомистр — П. Суханов, Генрих — И. Ханзель, Кот — А. Сергеева, ткачи — А. Кириллов и М. Романов, шапочных дел мастер — С. Федоров, музыкальных дел мастер — И. Лурье, садовник — Н. Харитонов, Миллер — К. Злобин, Фридрихсен — В. Подгур и др.
Рецензий на спектакль появилось немного. И они были вполне благоприятны. Так, Дм. Молдавский в совершенно определенном стиле того времени доказывал современность и своевременность постановки: «Старая сказка у Шварца борется не только с тупой и злобной силой войны, но ещё и с лицемерием, ханжеством, тупостью. Это подчеркнуто и постановщиком… В новой постановке театра Комедии мы снова встречаемся с Евгением Шварцем и его сатирой — человечной, благородной и непреклонной, разоблачающей подлинные образы наших врагов, какими бы масками и какими бы словами они ни прикрывались». (Литература и жизнь. М., 1962. 1 июля).