Евгений Шварц. Хроника жизни
Шрифт:
А Хармс добавил, упреждая подобную просьбу о «Чиже»:
Ну, а съев конфетку «Чиж», К праотцам вмиг улетишь!Вообще, о веселой рабочей атмосфере в Детском отделе ГИЗа, находившегося на шестом (по некоторым сведениям — на пятом) этаже дома 28 по Невскому проспекту (в бывш. доме Зингера и Дома книги), написано уже немало. Во всякий день и час шло яростное соревнование острословов. Для внутреннего употребления сочинялись шутки, розыгрыши, басни,
Фольтики писали все — авторы и редакторы (а редкий редактор не был автором). Чаще других победителями оказывался Евгений Шварц или Николай Олейников. Хуже обстояли дела с экспромтами у Даниила Хармса. Он легче доверял бумаге, чем устному творчеству. И «побеждал» он чаще всего в мечтах. Так родилась его маленькая повесть (или большой рассказ) «Как я всех переговорил»:
«Однажды я пришел в Госиздат и встретил в Госиздате Евгения Львовича Шварца, который, как всегда, был одет плохо, но с претензией на что-то. Увидя меня, Шварц начал острить тоже, как всегда, неудачно. Я острил значительно удачнее и скоро в умственном отношении положил Шварца на обе лопатки.
Все вокруг завидовали моему остроумию, но никаких мер не предпринимали, так как буквально дохли от смеха. В особенности же дохли от смеха Нина Владимировна Гернет и Давид Ефимович Рахмилович, для благозвучия называющий себя Южиным.
Видя, что со мной шутки плохи, Шварц начал сбавлять свой тон и наконец, обложив меня просто матом, заявил, что в Тифлисе Заболоцкого знают все, а меня почти никто. Тут я обозлился и сказал, что я более историчен, чем Шварц и Заболоцкий, что от меня останется в истории светлое пятно, а они быстро забудутся.
Почувствовав мое величие и крупное мировое значение, Шварц постепенно затрепетал и начал приглашать меня к себе на обед, говоря, что к обеду будет суп с пирожками. Я попался на эту удочку и пошел за Шварцем. Однако он куда-то скрылся, оставив меня одного на улице. Я плюнул с досады на эти штучки и вернулся в Госиздат…».
Там он встретил Олейникова, потом пошел к Заболоцким и Введенскому. Все удивлялись натиску его остроумия и постепенно сдавались. Он разошелся до того, что, вернувшись домой, ещё до двух часов ночи разговаривал сам с собой, не в силах остановиться. Так Хармс переговорил всех, и себя в том числе.
В большом ходу были пародии друг на друга. «Веселые чижи» Маршака и Хармса вышли в первом номере «Чижа». На следующий день Шварц и Олейников поджидали Хармса в редакции. Собралось уже довольно много народа. Наконец появился и Хармс. Олейников отвел его в сторонку и шёпотом, слышным всем, спросил:
— А что случилось в сорок четвертой квартире с чижами?
— А что — случилось?
— Ну, как же? Говорят, все чижи вот-вот откинут копыта. Вот послушай…
Жили в квартире Сорок четыре Сорок четыре тщедушных чижа: Чиж — алкоголик, Чиж — параноик, Чиж — шизофреник, Чиж — симулянт, Чиж — паралитик, Чиж — сифилитик, Чиж — маразматик, Чиж — идиот.В другой раз Корней Иванович Чуковский решил пробудить у ребят интерес к сочинительству стихов и напечатал в «Еже» три с половиной строчки:
Залетела в наши тихие леса Полосатая ужасная оса… Укусилапредлагая ребятам продолжить стихи, ибо сам будто бы ничего дальше придумать не смог. А лучшее продолжение, мол, будет напечатано.
Олейников, Шварц и Хармс решили тоже поучаствовать в конкурсе. Стихотворение этого коллективного творчества Шварц всунул между присланных писем. Просматривая эти письма, Чуковский был доволен: «Молодцы, молодцы ребята…» И наконец наткнулся на такое:
Залетела в наши тихие леса Полосатая ужасная оса… Укусила бегемотицу в живот, Бегемотица в инфаркте, вот помрет. А оса уже в редакции кружится — Маршаку всадила жало в ягодицу, А Олейников от ужаса орет: Убежать на Невский Шварцу не дает. Искусала бы оса всех, не жалея, — Если б не было здесь автора Корнея. Он ногами застучал, На осу он накричал: Улетай-ка вон отсюда ты, оса, Убирайся в свои дикие леса!» ……………………………… А бегемотица лижет живот, Он скоро, он скоро, он скоро пройдет!Корней Иванович всё понял: «Я всегда говорил, что из талантливых детей вырастают талантливые дяди…».
Но часто похожие, правда, бесталанные, графоманские «фольтики», обнаруживали редакторы в почте, их доставляли на шестой этаж зингеровского дома сами авторы. Несколько таких «шедевров» записал Шварц в «Тетрадь № 1», о которой уже шла речь.
«Сегодня прихрамывающий, интеллигентный, неудержимо вежливый, красногубый, немолодой, безработный человек принес книжечки для детей. Стихи, например, такие:
О жизнь! Тебя хоть люди клянут, Но умирать все ж не хотят. И лишь в лицо кончине взглянут, Тебе все горести простят…Книжка называется «Неведомый герой». А в «Деде Борзодуме» рисунок, изображающий мужа и жену. Стихи такие:
«Один (единица). Жить не сладко бобылю, Даже если он с деньгой. Все же думушку свою Разделить нельзя с другой… И всегда, как сыч в лесу, И в погоду и в грозу Он один, один, один… Два (двойка). Пара — то же, что и два, Только разные слова. Жена да муж — всего их два. А кто меж ними голова? Сначала языком скажи, А после пальцем укажи. (Вестимо, тот, кто поумней)…»В этом и состояла разница между Шварцем и Олейниковым. Первый относился к людям (графоманам) сочувственно, вникал в их нужды, беседовал с ними, старался как можно мягче изложить отказ. Второй без разговоров выпроваживал таких посетителей, не стесняясь в выражениях, и только что не спускал их с лестницы.