Евгения, или Тайны французского двора. Том 1

Борн Георг Фюльборн

— Она меня ждет, откройте!

— А, это вы, светлейший герцог, — сказала старая, худая служанка, проворно отворяя дверь. — Простите, милорд, пожалуйста, простите.

— Хорошо, возьми этот соверен и поскорее доложи мистрис, — сказал незнакомец.

— Тысячу благодарностей, милорд. Пожалуйте в зал, — кланяясь, сказала старуха, светя ему.

Незнакомец пошел за ней по широкой, великолепной лестнице. У дверей квартиры Марии Галль послышался слабый визг детей. «Это деточки», — пояснила старуха. Она сказала это таким ласковым голосом.

Незнакомый с заведением Марии Галль

принял бы его за самое благоустроенное; эта хитрая обманщица, с которой мы сейчас познакомимся, уже двадцать лет обманывала полицию Лондона. Наконец обнаружилась ее бесчестная профессия и она получила достойное наказание. В этот дом принимали преимущественно грудных младенцев, которых родители не могли или не хотели воспитывать в своем доме. Да, в Лондоне есть множество матерей, поощряющих таких преступниц, как Мария Галль и ей подобные.

Бедняки напрасно искали помощи и совета в этом богатом доме. Мария Галль была безжалостна с сиротами, кто не имел богатых родственников. Она была внимательной только с теми, за которых ей платили большие деньги. Ее прекрасный снаружи дом внутри был рассадником преступлений.

Старая служанка проводила гостя в освещенную, очень роскошно убранную гостиную, которая была похожа на приемную доктора или адвоката. На стенах висели дорогие эстампы, в простенках — большие зеркала, на окнах — тяжелые шелковые драпированные портьеры.

В этом зале Мария Галль принимала герцогинь, графинь, даже принцесс, и очень этим гордилась; здесь, на покрытом темно-зеленой скатертью столе, ей отсчитывали громадные суммы денег.

Незнакомец посадил мальчика на стул, снял плащ и шляпу; лицо у него было узкое, худое, рыжеватая борода мало отличалась от воротника плаща; в глазах проглядывало что-то беспокойное, неприятное; во всем облике замечалась странная смесь черт аристократа и простолюдина.

Дрожащий ребенок сидел на стуле, боясь пошевелиться, и наконец заплакал. Было видно, что очень боялся незнакомца, но старался это скрыть, чтобы избавить тетю Долору от неприятностей.

— Тетя Долора, тетя Долора, — кричал он по-испански. — Я хочу к тете Долоре! — И стал так громко и жалостно плакать, что любой сжалился бы над бедным мальчиком. Из его больших темных глаз лились слезы; лицо его стало грязным от рук, которыми он вытирал катившиеся слезы.

Но рыдания мальчика не разжалобили незнакомца: он не обращал на него никакого внимания. Когда же ребенок стал звать тетю Долору, тот наклонился к нему и прошептал:

— Замолчи, или я прибью тебя.

В эту минуту вошла воспитательница.

— Передай мистеру Эдуарду Фультону, что через полчаса я буду ждать его в моей комнате, — сказала она, обращаясь к стоявшей у дверей служанке, затем поклонилась гостю и окинула его внимательным взглядом.

Мария Галль была высокая, стройная англичанка двадцати четырех лет с грубыми чертами лица, светлыми, туго заплетенными волосами и серыми на выкате глазами. На ней было облегающее темно-зеленое платье; на плечи был накинут большой шелковый платок. Вся наружность этой женщины, как и ее дом, носила отпечаток солидности; она даже с первого раза могла внушить доверие.

Взглянув на нее, невольно можно

было подумать, что эта женщина — хорошая хозяйка и сама интересуется всеми мелочами, касающимися малюток, отданных ей на воспитание. Но под этой спокойной, представительной наружностью скрывался демон корыстолюбия и боязливая кровожадность гиены, которая бродит по ночам, чтобы удовлетворить свою жадность, и нападает на спящих и безоружных.

— Вы оказали мне честь своим визитом, господин герцог, — сказала она холодным, сдержанным тоном, по которому было заметно, что она привыкла говорить со знатью, — прошу садиться! О, какой миленький мальчик! — восхитилась она, подойдя к рыдавшему ребенку. — Дай мне твою маленькую ручку, дружочек! Понимает ли он, что ему говорят?

— Нет, мистрис, он еще не понимает по-английски, — ответил герцог.

— Говорят, герцог, что вы родились в Англии? Прошу садиться! — Мария Галль указала ему на стул около стола, покрытого зеленой тканной скатертью.

Эта мегера, казалось, очень любила зеленый цвет.

— Я пришел вас спросить, мистрис, можно ли поместить в ваше заведение этого мальчика? — спросил герцог, пристально посмотрев на нее.

— Помещение моего института не соответствует требованиям, которые так часто предъявляют мне. Но, несмотря на это, я надеюсь…

— Не передергивайте мои слова, мистрис, мальчик этот мне дорог, и поэтому прошу вас позаботиться о том, чтобы он не умер.

— Очень хорошо, герцог; все порученные мне дети имеют цветущее здоровье благодаря внимательному уходу.

— Повторяю вам, мистрис, мальчик не должен умереть; я буду изредка его навещать! Сделайте одолжение, примите тысячу фунтов на необходимые издержки.

— Извините, герцог, порядки моего института требуют соблюдения некоторых формальностей, — сказала Мария Галль. Сказав это, она взяла со столика большую книгу и тяжелую серебряную чернильницу и поставила их на зеленую скатерть. Незнакомец с недоверием посмотрел на реестр и погладил свою взъерошенную рыжую бороду. Мария Галль открыла книгу и достала перо.

— Как зовут мальчика, господин герцог?

— Пишите: Денон Кортино.

— Так это маленький испанец; скоро в моем институте будут дети разных национальностей; ваше местожительство, господин герцог Медина?

— Оксфордская улица, дом десять, мистрис… но…

— Вы не хотите записывать сюда ваше имя, но это необходимо; в случае внезапной болезни мальчика я вам дам знать.

— Лучше запомните мой адрес! В случае чего дайте знать мне или моему верному камердинеру Джону, но никак не остальной прислуге!

Мария Галль холодно улыбнулась.

— Ваше желание будет выполнено, господин герцог, — сказала она твердым голосом, — в этом случае я очень строго держу слово, как и в отношении тайн. Мои уста еще никогда не раскрывались, чтобы выдать доверенную мне тайну, это мое первое правило! Дом мой — могила! С этой минуты ребенок поступает в мое полное распоряжение, и имя Кортино никогда не будет произноситься! Джон Галль — так станут звать мальчика, пока он будет находиться у меня.

— Прекрасно, мистрис, но помните: ребенок не должен умереть, ибо он для меня очень дорог.