Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон

Райнер Сильвен

Сегодня все это мертво. Эвите даже не хочется заниматься с пронумерованными коробочками с ее бриллиантами, размещенными в специальном шкафу, как у ювелиров…

Хуан Перон снял чехлы со своих артиллерийских орудий. У Эвиты нет сил собраться, подготовить ответный удар. Это сражение оказалось ей не по силам в тот самый момент, когда она отдыхала от только что выигранной битвы, вознесшей ее на вершину. Пугает ее худоба, пустота взгляда.

Перон пытается отвлечь Эвиту. Убийца с бархатными руками и с каменным сердцем хочет заставить ее забыться. Он предлагает Эвите вернуться в кино, не в качестве кинозвезды на этот раз, а представляя историю своей жизни. Он звонит Сесилу

Де Миллу в Голливуд и Андре Кайату во Францию. Просит их немедленно приехать в Буэнос-Айрес, предлагает колоссальные суммы за фильм о жизни Эвиты. С помощью этого маленького блестящего подарка Перон надеется расшевелить Эвиту, потому что до сих пор побаивается гнева этой сокрушенной женщины. Этот фильм о ней — букет цветов, который он преподносит, чтобы замаскировать свое предательство. Но великие иностранные режиссеры отказываются от этой работы. В любом случае Перон доволен их отказом. Предпринял он этот шаг только для сотрясения воздуха, лишь бы показать Эвите, до какой степени он привязан к ней. Картинный звонок по телефону в ее присутствии и не должен был иметь продолжение, а годился лишь для взгляда в сторону Эвиты: «Посмотри, как я забочусь о тебе… Хочу, чтобы в твою честь сняли замечательный фильм…»

Но это всего лишь погребальный фимиам. Эвита сама должна объявить по радио, что оставляет пост вице-президента.

Может быть, напустить толпу на вкрадчивого врага Перона, такого инертного и растерянного? Может быть, поднять, защищаясь, четыре миллиона аргентинских женщин, для которых она добилась избирательного права, чтобы они могли воспользоваться им ради выгоды своей благодетельницы?

Многие из ее мелких фаворитов ждут в тени, когда же Эвита объявит о своем уходе. Тогда, наконец-то, они смогут вздохнуть спокойно, показать свою неприязнь к этой женщине, которая пользовалась их услугами. Министры и генералы были простыми винтиками в ее окружении. Все эти люди значили для Эвиты не больше, чем трамплин, ступеньки для ее собственного прыжка вперед.

Что касается Хуана Перона, то он может спастись не иначе, как создав у армии впечатление одержанной ею важной победы над Эвитой. Хуан Доминго должен пожертвовать Эвитой, чтобы удержаться у власти. И он избавляется от нее с легким сердцем, поскольку одновременно снимает с шеи камень: раб освобождается от своих цепей, хотя нельзя даже сказать, что это были нежные узы. Ни на грош не было страсти в этом союзе. Когда Перона арестовали, чтобы отвезти на остров Мартин-Гарсия, он отвернулся от Эвиты, едва не бросился обнимать охранников. Перон-поработитель прежде всего исполнял волю Эвиты, лишь изредка позволяя себе выпад, жест, слово, не согласованное с нею, к которому она не приложила свою печать…

Но отнять у Эвиты вице-президентство — значило добить умирающего, и все это знали, начиная с Хуана Доминго. Отсюда избыток вежливости, галантные поклоны… Он заложил в ломбард живое существо. Отдал в залог собственной благонадежности свою властную, злобную половину и одним ударом поразил две цели. Перон жонглировал словами, которые убивали.

* * *

Эвита отбивалась в течение недели, недели слухов и неуверенности. Наконец, еле живая, она дотащилась до микрофона.

Эвита надела строгое черное платье. Уже сейчас она носит траур по своей славе. Голос ее дрожит.

— Я хочу сообщить моему народу о решительном и бесповоротном решении. Решении, которое я приняла сама…

Пауза, снова дрожь в приглушенном голосе.

— Решение касается отказа от высокой чести, которой я удостоилась на встрече 22 августа…

Теперь она уже рыдала:

— Я не отказываюсь

от моей деятельности… Отказываюсь лишь от этой чести… Я остаюсь смиренной сотрудницей генерала Перона…

Потом закончила, все так же глотая слезы, заходясь в рыданиях, первых настоящих рыданиях, которые опустошали ее:

— Единственное, о чем я прошу: помните, что рядом с генералом Пероном женщина, раскрывающая перед ним надежды и нужды народа, и что эту женщину зовут Эвита.

Эвите нужно еще объяснить причины отказа, так, чтобы этот отказ выглядел действительно самоотверженным.

— Я отказываюсь, — говорит она, — потому что для конституции я слишком молода. Мне двадцать девять лет, а вице-президенту должно исполниться полных тридцать лет… Я не хочу, чтобы ради меня одной вносили изменения в конституцию.

Такой была благовидная причина ее поражения, что являлось явной ложью, так как Эвите в то время было не двадцать девять лет, а тридцать два года. Следовало все же прикрыть ужасную капитуляцию Эвиты. Перон самолично нашел эту благородную идею, сомнительное оправдание, идиотскую уловку…

Всеобщая конфедерация труда привратника Эспехо сразу же предложила отмечать каждый год 31 августа, день, когда новоявленная святая отклонила оказанную ей честь, а перонистская пресса немедленно принялась заходиться в восторгах по поводу поступка Эвиты. Кихано, уже удалившегося на отдых в небольшую загородную виллу, поспешно извлекли на поверхность и, несмотря на его преклонный возраст, торопливо назвали кандидатом вместо Эвиты.

* * *

Сам Перон вечером того дня, когда Эвита объявила об отзыве своей кандидатуры, сделал заявление, в котором сообщал, что глубоко тронут самопожертвованием Эвиты. Он немедленно решил, суетясь и все так же испытывая страх перед безучастной и разбитой Эвитой, что 18 октября будет праздноваться день Святой Эвиты.

Как еще заглушить безмолвный гнев этой женщины, если не предложить ей ореол в качестве компенсации за реальную власть? Лучше поместить Эвиту на страницу календаря, чем в кресло вице-президента. Став вице-президентом, она могла бы короноваться как императрица Аргентины и, кто знает, Латинской Америки: никогда нельзя было предвидеть размах ее демонической натуры.

Этот прозрачный листок календаря и есть отныне Эвита, дрожащая от малейшего ветерка. А медаль, выбитая в ее честь «за патриотизм, доказательство которого она явила», эта бронзовая медаль ничего не меняет для неровного биения сердца, все больше погружающегося в сумерки славы…

10

Эвита Перон не может больше скрывать и сдерживать болезнь, как регулировала свой успех, подчеркивая результаты. Теперь результаты определяет не Эвита, а болезнь. Болезнь выходит на сцену, и сценой отныне становится Эвита. Не актриса выходит на подмостки, а сами подмостки приходят к ней. Исторические речи не звучат, слова плохо выговариваются из-за бесконечных инъекций, которые должны помочь обрести покой этой женщине, всегда от покоя бежавшей.

Ходят самые невероятные слухи. Говорят, что Эвита пострадала от взрыва бомбы, спрятанной в раковине умывальника и предназначенной для Перона. Этот слух пустил сам Перон, используя в своих целях болезнь Эвиты. Эта бомба, пощадившая его, придумана, чтобы заставить поверить в его избранность, поверить, что удача сопутствует Перону и бросает вызов заговорам. И если Пласа де Майо должна снова заполниться людьми, нужно, чтобы они пришли только ради него. Великий народ не может выступить против родной армии, потому что Эвита в постели… Хоть бы больше не поднялась!