Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон

Райнер Сильвен

Филомено Веласко имел немало шансов получить место Кихано. Он был сообщником Перона, тесно связанным с ним, а также самым энергичным из соратников. Перон пригласил Веласко в Буэнос-Айрес, намереваясь обсудить с ним некоторые вопросы, касающиеся получения вице-президентского поста. Веласко отказался трогаться с места. Предлогом послужила болезнь, якобы приковавшая его к постели. Но в Каса Росада не питали иллюзий. Речь шла о самом настоящем неподчинении. Стало ясно, что Филомено не хочет оказаться в зоне действия счастливой парочки.

Единственный раз человек, внушавший всем окружающим страх, сам проявил слабость. Он опасался одного человека — Эвиты Перон. В сердечной телеграмме, совпадающей по времени с несчастным случаем

с Мерканте, он сообщал, что будет счастлив видеть сеньору Дуарте де Перон на посту вице-президента, а сам считал себя недостойным этого поста.

Наконец-то большое кресло вице-президентши было свободно. Эвита могла начинать свою избирательную кампанию…

3

На огромный город опускается ночь, и в сумерках час прогулки становится религиозным часом, часом национального колдовства. Имена Эвиты и Хуана гигантскими буквами сияют со стен домов. Эти имена стираются, тонут в голубом сумраке вечера, но не исчезают совсем. Они продолжают населять сны тысяч людей. Торговец мороженым в белой блузе разъезжает на трехколесном велосипеде, внушительном, как локомотив, разбрасывая волны замороженных сливок. Взбудораженный гаучо галопом объезжает свою местность и втыкает в землю флажки, на которых написано имя Эвиты. Блестят циферблаты больших башенных часов. Дикторы радио рискуют охрипнуть, без конца повторяя: «Перон заботлив, Эвита достойна…» Визгливый голос из громкоговорителей вещает без остановки: «Хуан Перон, Эвита Перон — формула родины». Следует поток военных маршей, потом снова громкоговоритель выплевывает: «Экономическая независимость…» Все это доносится с другой планеты, из мира, чуждого ярмарочному празднику, который продолжает перемалывать ветер. Маясь от безделья, хулиганы-перонисты метят белыми крестами дома богачей.

Государство стало фантастическим рекламным агентством, подчиняющимся лишь одной команде: чете Перон. Хуан и Эвита находятся в состоянии постоянной конкуренции в этом турнире прославления, который не кончается, и используют все средства, все общественные службы, все министерства, все газеты, все радиостанции, подчиняя себе умы ошеломленных граждан.

Все спит в городе, кроме перонистской службы производства плакатов. Семнадцать миллионов аргентинцев должны высказаться за чету колдунов осенью 1951 года. Никакая сила не может уничтожить эти бесчисленные картинки, околдовывающие городские стены.

Эвита тоже в восторге от этих картинок. Перон состоит на девяносто процентов из плаща и на десять процентов — из шпаги. Плащ Эвиты развевается, а шпага поднята вверх. Четыре миллиона женщин-перонисток пляшут под ее дудку. Должны плясать и бедняки, облагодетельствованные Фондом, получившие подарки, завернутые в гигантские портреты Эвиты. Фонд и Фронт женщин созданы Эвитой, но нужно еще внедрить во Всеобщую конфедерацию труда и перонистскую партию своих людей. Президентша незаметно приобрела большую силу в стране, и напрасно Перон изображает беспечность рядом с этой женщиной, жестко выпрямившейся в роскошном туалете в окружении черных костюмов и орденских лент. Уж он-то должен знать: эта женщина не удовлетворится только драгоценностями и мехами.

Делегации профсоюзов прибывают отовсюду, требуя, чтобы Эвита стала кандидатом в вице-президенты. В один день сотни тысяч плакатов вихрем заполняют Буэнос-Айрес. Все эти плакаты требуют, умоляют Эвиту согласиться быть вознесенной на самый высокий уровень. Никогда женщина не метила так высоко, за исключением двух-трех королев в истории разных государств.

Итак, слова произнесены, кандидатура выставлена, остается лишь привести массы в движение. Начало положила конфедерация труда, организовавшая 22 августа чудовищное ралли. Почитатели Эвиты заполнили поезда, машины, грузовики, лодки; они передвигались на велосипедах, образуя огромные потоки, ехали на множестве лошадей. Все это означало, что начался

великий марш на Буэнос-Айрес.

Проезд, питание, жилье и всяческие развлечения ничего не должны стоить тем, кто двинулся в город на безумный праздник. Столица, иллюминированная к прибытию паломников Эвиты, превратилась в город всеобщего ликования. Улица 9 Июля заполнилась людьми, расположившимися лагерем прямо на тротуаре, чтобы провести ночь перед эстрадой, украшенной портретами и знаменами…

4

Принимая посетителей в Фонде, политиков или журналистов во время работы или отдыха, Эвита не давала слова сказать собеседнику. Каким бы важным гость ни был, она его едва слушала и слышала. Больше всего ей нравился собственный голос. Эвита выработала множество способов помешать собеседникам прерывать ее: например, она сосредоточивала внимание на своих ногтях или ускоряла шаг, заставляя посетителей впопыхах догонять себя. Приглушив ненависть, она была вынуждена любезно обойтись с секретарем американского министерства иностранных дел Эдуардом Миллером, который приехал для обсуждения условий займа, предоставляемого Аргентине, но навязала ему совершенно бессмысленное посещение новой больницы. Благодаря Эвите всегда строилась какая-нибудь новая больница. В тот раз она водила Миллера за собой до тех пор, пока он не перестал требовать свободы для аргентинской прессы.

Теперь ее голос парил над городом, и ничто не могло его заглушить: ни грохот поездов, проезжающих по мостам, ни гудение самолета в небе, ни шум ярмарочных гуляний.

Процессии тащились в пыли: сельскохозяйственные рабочие, крестьяне, делегации из тропических стран в пестрых одеждах, индейцы со снежных гор на краю света, дети и старухи — все ждали поднятия занавеса. Детей катали на самолетах, маски улыбались над тавернами. Пары, улыбаясь, устремлялись к Эвите.

Один эксгибиционист ради Эвиты прыгнул с моста, крича птицам и изумленной толпе: «Эвита, вице-президент!» Другой, по имени Хуан Мартин, проделал путь в пятьсот километров, перемещаясь исключительно на бочонке, который он катил, перебирая ногами. На этом бочонке он написал белыми буквами: «Эвита, вице-президент!» Двое одноногих калек четыре дня без остановки ехали на велосипеде. Все ради нее! Супружеская пара с ребенком прошла триста тридцать километров пешком, все трое несли на спинах надпись: «Эвита, вице-президент!»

Эвита несказанно радовалась этой череде абсурдных демонстраций, которые должны были прославить ее кандидатуру. Она привела в движение гигантский человеческий цирк.

Здесь же был и Хуан Мартин в окружении верных приверженцев Эвиты. Это он, скромный бухгалтер из провинциального городка, принарядился и принялся подпрыгивать на бочонке. Когда-то он выиграл национальный чемпионат на дистанции триста километров, а теперь, перебирая по бочонку ногами в туфлях на резиновой подошве, добрался до Буэнос-Айреса. Во время своего безумного представления он тоже выкрикивал имя Эвиты.

Двое одноногих тоже находились здесь в толпе, ожидая появления той, ради которой они четыре дня ехали на велосипеде, испуская тот же крик. Толкался среди публики и автомобилист, который захотел проделать четыреста километров задним ходом и врезался в дерево, на котором повесил табличку: «Для Эвиты, вице-президента». Эвита навестила его в больнице с цветами, и все газеты опубликовали фотографию Эвиты, улыбающейся и еще более счастливой, чем всегда. Абсурд возводился в культ.

Крестьянин Тор до тоже был здесь вместе со своей женой и дочуркой, вместе со всей кликой Эвиты, готовившейся к великому дню 22 августа. Это они прошли пешком триста тридцать километров, написав на своих пропитанных потом рубашках: «Эвита, вице-президент!» У всех в душе жила Эвита, их Эвита. Другой человек пронес через пампу двести килограммов пшеницы с той же надписью на мешке и добрался до намеченной цели едва живой.