Эволюция
Шрифт:
Он отшатнулся и отбил амулет в сторону. Тот облетел вокруг шеи девочки и разбился об стену за её спиной. Она взвизгнула, потому что его кожаная нить обожгла ей шею. Старик снова потянулся к ним. Всё могло закончиться в одно мгновение.
Но дети снова забормотали на своём быстром и сложном языке.
— Заставь его уйти! О, заставь его уйти!
— Всё хорошо, Милло. Не бойся. Твой прадед — внутри тебя. Он тебе поможет.
Огромные руки Старика повисли вдоль его боков.
Он оглянулся на мидии, которые они пробовали вскрыть. Ракушки были исцарапаны и обколоты — на одной были следы зубов — но ни одна не была открыта. Эти дети были беспомощны — ещё беспомощнее, чем многие
Прошло очень много времени с тех пор, как в этой пещере слышались чьи-либо голоса — чьи угодно, кроме его собственного, а также отвратительных криков чаек или тявканья песцов.
Не совсем понимая, почему он это делал, он проследовал в заднюю часть своей пещеры. Здесь он хранил мясо, инструменты и запас древесины. Он вернулся с охапкой сосновых брёвен, которые принёс из леса, росшего на вершине берегового утёса, и бросил их вблизи входа в пещеру. Затем он достал один из своих факелов — смолистую сосновую ветку, обмотанную куском тюленьей шкуры со слоем жира. Факел горел устойчиво, хотя и дымно, и горение могло продолжаться целый день. Он установил факел на земле и начал накладывать дерево поверх него.
Дети всё ещё жались к стене, испуганно уставившись на него. Мальчик указал на землю:
— Посмотри. Где у него очаг? Он создаёт беспорядок…
Девочка зажала ему рот рукой.
Когда огонь ярко разгорелся, он пинком разворошил его, чтобы показались горящие брёвна из внутренней части костра, переливающиеся красным светом. Затем он взял горсть мидий и бросил их в огонь. Ракушки мидий быстро раскрылись с характерным звуком. Он выгреб их палкой и толстым пальцем стал выковыривать из них вкуснейшее солёное содержимое, опустошая ракушки одну за другой.
Мальчик завозился и раскрыл рот.
— Чую их запах. Есть хочу.
— Сиди смирно, просто сиди смирно.
Когда Старик покончил со своими мидиями, он поднял ногу, раскатисто пукнул и с болезненным усилием поднялся на ноги. Он тяжело побрёл ко входу в пещеру. Там он сел, поджав одну ногу под себя и выпрямив другую, и разложив свою кожаную накидку по ногам и промежности. Он взял кремнёвый булыжник, который оставил там в предыдущие дни. Используя гранитный окатыш в качестве молота, он начал быстро придавать кремню форму нуклеуса. Вскоре вокруг его ног начали скапливаться ненужные сколы. Сегодня он видел дельфинов. Было весьма вероятно, что одно из этих жирных, гибких существ может быть выброшено волнами на берег в следующие день или два, и ему нужно было подготовиться к этому, иметь под рукой нужные готовые инструменты. В действительности же он ничего не планировал — он мыслил не так, как могли мыслить тощие — но глубокое интуитивное понимание окружающей природы влияло на его действия и выбор.
Позволив своим рукам работать — придавать форму этой глыбе спрессованных окаменелостей мелового периода, так же, как работали руки его предков на протяжении двухсот пятидесяти тысячелетий — он направил свой взор на запад, где солнце начинало садиться за Атлантикой, превращая воду в огненное поле.
Позади него Яхна и Милло незаметно подползли к костру, подбросили в него ещё мидий и с жадностью проглотили их солёную мякоть.
Шли дни за днями, и весеннее таяние снега быстро продолжалось. Озёра освобождались ото льда. Водопады, которые были скованы льдом всю зиму, зажурчали и потекли. Даже морской лёд начал раскалываться.
Настало время для сбора. Это была очень ожидаемая радость, главное событие года, несмотря на несколько дней перехода через тундру.
Идти могли не все: самый молодые, старые и больные не могли отправиться в путешествие, и кто-то должен был остаться, чтобы
Руд не стал бы выбирать ситуацию: конечно, нет. Но он полагал, что они должны были хоть как-то поправить свою разбитую жизнь, и убеждал Месни идти с ним на сбор. Однако Месни хотела остаться дома. Она отворачивалась от него, отступая в тёмные глубины своей печали. Поэтому Руд решил идти вместе с Олит, сестрой Месни, тётей его детей. У самой Олит уже вырос один мальчик, но его отец умер от кашляющей болезни две зимы назад, оставив Олит одну.
Партия направилась через тундру.
В это краткое время тепла и света земля под ногами была полна жизни — камнеломок, цветов тундры, трав и лишайников. Облака насекомых устраивали бурный брачный лёт, собираясь во влажном воздухе над водоёмами. На мелководных тундровых озёрах кормились и отдыхали огромные стаи гусей, уток и болотных птиц. Олит, взяв Руда за руку, показывала ему кряковых уток, лебедей, белых гусей, нырковых уток, гагар и журавлей, которые величественно кружили в небе, заставляя воздух греметь от их звонких голосов. В этих местах, где деревья растут лёжа, многие из этих птиц строили гнёзда на земле. Когда они прошли слишком близко от гнезда поморника, пара птиц напала на них, яростно крича. И, хотя многим мигрирующим травоядным ещё предстояло вернуться сюда, люди замечали большие стада оленей и мамонтов, движущиеся среди пейзажа, словно тени облаков.
И всё же, как это странно, подумал Руд, что, прокопай он яму всего лишь на длину нескольких рук в любом месте под этим ковром, полным красок и движения, он нашёл бы лёд, смёрзшуюся землю, где ничто не могло жить.
— Много времени прошло с тех пор, как я ходил этой дорогой, — сказал Руд. — Я уже забыл, как она выглядит.
Олит сжала его руку и теснее прижалась к нему.
— Я знаю, что тебе приходится чувствовать…
— Каждый из этих листочков травы, каждая качающаяся на ветру камнеломка — это пытка, красота, которой я не заслуживаю.
Он на расстоянии уловил запах растительного масла, которое она втирала в свои подрезанные волосы. Она не была похожа на Месни, свою сестру; Олит была выше и худощавее, но её груди были тяжёлыми.
— Дети не уходят, — напомнила ему Олит. — Их души родятся повторно, когда у тебя снова появляются дети. Они не были достаточно взрослыми, чтобы накопить собственную мудрость. Но они несли души их бабушки и дедушки, и они принесут радость и достаток…
— Я не лежал с Месни, — с трудом выговорил он, — с тех пор, как мы в последний раз видели Яхну и Милло. Месни изменилась.
— Прошло уже так много времени, — пробормотала Олит, явно удивлённая.
Руд пожал плечами.
— Но недостаточно много для Месни. Возможно, для неё его никогда не пройдёт достаточно много, — он посмотрел в глаза Олит. — У нас с Месни больше не будет детей. Я не думаю, что она когда-либо захочет этого.
Олит отвернулась, но опустила голову. Поражённый, он понял, что это был жест, выражавший и симпатию, и соблазнение.
Той ночью в освежающем холоде открытой тундры, под навесом, торопливо построенным из сосновых ветвей, они впервые легли вместе. Так же, как тогда, когда он взял молодую костолобую самку, Руд чувствовал облегчение от чувства вины, от постоянных терзающих его сомнений. Конечно же, Олит означала для него намного больше, чем любое костолобое животное. Но позже, когда Олит лежала у него в руках, он вновь почувствовал лёд, покрывший его сердце, словно среди весны его всё ещё удерживали оковы зимы.