Евпраксия
Шрифт:
— Ну вот видишь!
— Так, а после что ж из этого получилось? Я повёз королеву-мать в Тормов, на моление, а моя благоверная — вновь за старое. Стала клятвопреступницей. И Господь её наказал: тот, с которым она сошлась, стукнул её, хмельной, по башке — и убил насмерть.
— Свят, свят, свят! Ужасы какие!
— То-то и оно. Ну, того дурака герцог Штирский приговорил к пожизненной каторге на своих каменоломнях. Но не в этом суть. Рассказал я вам для того, чтобы стало ясно: несмотря на клятвы, люди не меняются. Вот и Генрих ваш, опасаюсь, вашу светлость обманет. Может, и не сразу, но потом всё равно. Если дьявол в тебе засел — от него не отвяжешься.
Евпраксия не знала, что
— Вы желали встретиться с королём Венгрии, дабы вам помог возвратиться домой. Коли мне удастся выбраться отсюда, я могу попробовать передать грамотку от вас. Вы пока погодите ворочаться в Германию. Обождите с недельку. Если сгину я или Калман помогать не будет, станете решать.
Евпраксия взяла его за плечо и сказала с чувством:
— Добрый человек! Сделай, как задумал. Я сейчас напишу самодержцу Венгрии челобитную. Отдадимся на суд Божий. Как захочет Бог, так и поступлю.
— Мудрые слова!
Спрятав свиток за пазуху, Хельмут попрощался и, поцеловав руку госпоже, выскользнул в окно.
Оказавшись на крепостной стене, кучер напоролся на часовых и, спасаясь бегством, прыгнул прямо в воды реки Раба, что впадает в Дунай. К счастью, это место оказалось глубоким, и возничий не разбил себе голову о подводные камни. Выбрался на берег и, поскольку ночь была лунной, хорошо понимая, куда идёт, двинулся по течению, чтоб достичь другой крепости, Эстергом, где, как утверждал в своё время Миклош, также регулярно бывает король. После трёх часов беспрерывной ходьбы немец понял, что ушёл от Дьёра на приличное расстояние, и заночевал у какого-то озерца, под перевёрнутой лодкой. Утром, просушив письмо Адельгейды, он отправился дальше, промышляя по огородам, чтобы утолить голод. Путь его вдоль Дуная занял целый день, и, к закату ближе, башни Эстергома появились на горизонте. Тут-то Хельмут и столкнулся с вооружённым отрядом. Он со страху снова посчитал, что попал к разбойникам. Те его окружили, но не причинили вреда, потому что оказались королевскими егерями и ловчими. Говорили исключительно по-венгерски и понять возничего не могли. Для порядка кучера связали и отконвоировали в крепость, где и сдали с рук на руки охране. Тут нашли человека, лекаря, знавшего немецкий; арестованный объяснил, кто он и чего добивается.
— Грамота? От императрицы? Опозорившей Генриха в Пьяченце? — выпучил глаза медик. — Не могу поверить! — Но понёсся рассказывать о своём открытии коменданту Эстергома.
День спустя в крепость Обуду, где тогда находился Калман, ускакал гонец с грамотой от Ксюши. А беднягу Хельмута всё-таки пока держали под стражей — до дальнейших распоряжений монарха.
Там же спустя сутки
Калман занимал венгерский престол только третий год. Молодой двадцатичетырёхлетний мужчина, хорошо сложенный, красивый, был искусным наездником, фехтовальщиком и прекрасным стрелком из арбалета. Мог всю ночь пировать и не захмелеть. Незаконных детей имел кучу, а в церковном браке не состоял, не особенно стремился. Он, в отличие от прежнего короля — сына Анастасии Ярославны, проводившего явную прогерманскую политику, — был сторонником независимости Венгрии, Генриха IV считал сумасбродом и сближался с Русью. Даже не отверг предложение великого князя Киевского Святополка, сватавшего за него Евфимию Владимировну — дочку Мономаха. Впрочем, окончательного согласия тоже не давал, вроде колебался.
А когда ему доставили свиток от императрицы Адельгейды, не поверил своим глазам. Разломал сургуч, пробежал глазами послание, писанное по-немецки, и сидел
Вскоре самодержец сел на ладью и под парусом отправился вверх по Дунаю — до впадения в него Рабы. Извещённый заранее, комендант Дьёра встретил Калмана торжественно, как и подобает, как встречал не раз, принимая короля, регулярно приезжавшего сюда на охоту. Но сегодня государь был слегка рассеян, величальные слова слушал невнимательно; впрочем, когда узнал, что за самодержицей прибыл из Германии архиепископ Кёльнский, сразу насторожился. С явным нетерпением спросил:
— Где же Адельгейда?
Комендант ответил услужливо:
— Пребывает в отведённых ей комнатах. И окружена всяческой заботой. Так же, как и девочка.
— Девочка? Которая?
— Их величество прибыли с младенцем в руках.
— Дочкой Генриха?
— Нет, не думаю. Говорит, что её покойной товарки.
— Надо же, какая отзывчивая!.. Ладно, пригласите ко мне его высокопреосвященство, я желаю говорить с ним.
Порученец императора произвёл на монарха приятное впечатление — коренастый сорокалетний мужчина, гладко выбритый, с умными цепкими глазами. Мало походил на священника, а, скорее, напоминал учителя фехтования или конной выездки.
Калман произнёс:
— До меня дошло письмо от одной особы... утверждающей, что она — бывшая императрица. Верно ли, что дама, находящаяся здесь, Адельгейда?
Герман подтвердил:
— Я ручаюсь, ваше величество. Никаких сомнений.
— Правда ли, что вы уговариваете её возвратиться к Генриху?
— С этой миссией послан императором.
— Он её простил?
— Совершенно. Он считает решения церковного собора в Пьяченце незаконными и поэтому их не признаёт.
— Но она опозорила его на всю Европу!
— Императора это не волнует. Он же знает нрав её величества — нерешительный, тихий. Ею управляли враги. Сделала не по злому умыслу. Значит, невиновна.
— И она согласна вернуться?
— Окончательного согласия я не получил. Но наверняка получу — дело дня, другого. Что ей на Руси делать? В православии к расторжению брака очень плохо относятся, строже, чем у нас. Как воспримет нынешний киевский правитель появление двоюродной сестры, убежавшей от мужа? Не уверен, что с удовольствием.
— Что за девочка у неё на руках?
— Дочь убитой разбойниками служанки.
— Дочь служанки? Даже не товарки?
— Совершенно точно.
— Вот чудачка! Нет, она меня занимает с каждым разом всё больше. Пусть её сюда приведут. Комендант! Где он там? Нет, пожалуй, сам схожу. Этак выйдет непринуждённей. — И, пройдя анфиладой комнат, оказался в покоях бывшей императрицы.
Евпраксия была в новом наряде — платье, сшитом только что придворным портным (деньги заплатил Герман), фиолетовом, шёлковом, мягкими складками ниспадавшем вдоль изящной фигуры. Кружевная накидка прикрывала волосы, заплетённые в косу, открывая отдельные вьющиеся пряди. Цвет лица стал намного лучше — женщина, как видно, отоспалась и питалась правильно. С умиленьем смотрела, как служанка пеленает Эстер.