Евпраксия
Шрифт:
Евпраксия, зайдя в их с Манефой горницу, чуть не поскользнулась: кожаные подошвы туфель оказались на чём-то мокром.
— Господи Иисусе! — прошептала она. — Ты не спишь, сестра? — Ив ответ услышала какие-то хрипы. Приоткрыла двери, крикнула: — Огня! Огня!
Прибежала сенная девушка со свечой. В отблесках пламени им предстала ужасающая картина: на полу в луже крови сидит Манефа и, закрыв лицо, тихо стонет.
— Что с тобой, голубушка? — бросилась к ней Опракса.
Отняла её окровавленные руки от лица и отпрянула в страхе: у Манефы не было глаз! А на месте них зияли две сочащиеся кровавые дырки.
Девушка от испуга выронила свечу, выскочила из горницы с дикими воплями. Набежал народ,
«Вот тебе, сука-волочайка!» — полоснул острым по очам. Больше она ничего не помнила.
Евпраксия обо всём догадалась. Села в уголке и заплакала. Причитала жалобно: «Господи, за что? От меня одни несчастья кругом... Как мне жить при сём?..»
Появился Мономах — возбуждённый, взволнованный и трезвый как стёклышко. Выслушав доклады, сказал:
— До утра никого из дворца не выпускать. Учиним дознание. А коль скоро обнаружим виновного, беспримерно накажем.
Но, конечно, никого не нашли. Ни один человек ни в чём не признался, и никто ничего не видел, не слышал. С Янкой попытался говорить сам Владимир, но она пришла в такое негодование, что ему и вправду возразить было нечего.
— Как ты смеешь, брат, — кипятилась игуменья, — задавать мне вопросы дерзкие? Я всю ночь спала в предоставленной мне одрине — это подтвердит кто угодно, и сестра Харитина пребывала в соседней горнице. Ни один из моих холопов не отлучался, говорю ответственно. И какая связь между мной и вот этой падалью, сукой-волочайкой? Знать ея не знаю, да и знать не хочу. Может быть, сама и выколола глаза Манефе? А теперь хочет заслониться другими? От такой подлой твари можно ожидать что угодно. — Помолчав, добавила: — Если б знала, что такое случится, ни за что бы сюда не тронулась, а сидела б дома. Ведь хотела, как лучше, — помириться с братом, побывать на свадьбе племянника. А меня вновь втянули в какие-то дрязги. Уезжаю немедля. И ноги моей больше никогда у тебя не будет!
Князь вздохнул:
— Что ж, прости, коли что не так. И не поминай лихом.
— А вот этого, брате, обещать не сумею: тот, кто водится с непотребными грешницами, должен знать, что прощения ему нет и возмездие придёт рано или поздно.
Мономах нахмурился:
— Не стращай, сестрица. Мы, поди, не грешнее тебя.
Янка рассмеялась:
— Надо же, святые какие! Ну, живите как знаете. И Господь вам судья!
— Он судья для всех. И кому-то очень худо придётся на Его суде.
— Вот уж верно сказано.
Сёстры Варвара и Манефа пробыли в Переяславле ещё с неделю — подлечили ослеплённую, успокоили, как могли, поддержали ласковыми словами. А потом Владимир посадил обеих на ладью, обнял с нежностью, пожелал благополучного возвращения в Киев.
Ксюша пошутила невесело:
— Ну, коль скоро нет с нами той, от кого всё зло, думаю, плохого не будет.
Брат посетовал:
— Горько видеть вашу вражду — глупую, никчёмную.
— Разве ж я виновата в ней?
— Нет, не ты, это ясно. Будем же молиться, дабы Бог образумил Янку.
Евпраксия кивнула:
— Что ещё остаётся делать!
Тринадцать лет до этого,
Италия, 1094 год, зима
Лотта фон Берсвордт не нашла ничего лучшего, как открыто приехать в замок Каносса и предстать перед маркграфиней Матильдой. Так обосновала своё решение: — Генрих заподозрил меня в измене — будто бы похитила ключи для побега. И велел пытать, чтобы я созналась. И меня едва не лишили жизни на дыбе. Но потом государь помиловал и велел пробраться сюда, чтобы выкрасть или просто
Итальянка разглядывала немку: стройная, холодная, властная; светлые волосы собраны под шапочкой, водянисто-голубые глаза светятся недобро, рот похож на щёлку. Нет, она себе на уме. И скорее всего, прикидывается союзницей, будучи на самом деле преданной самодержцу. Но с другой стороны, прогонять её тоже чрезвычайно опасно. Лучше держать под боком, но контролировать. Станет честно на нас работать — доверять больше. А начнёт двойную игру — покарать нещадно. Видимо, такой вариант — оптимальный. И произнесла:
— Хорошо, оставайтесь. Будете в подчинении у Конрада.
Лотта удивилась:
— Но я думала, что опять стану каммерфрау её величества...
— Нет необходимости — у императрицы компаньонок достаточно. А вот Конраду нужны люди — для посольства на юг.
— Вы меня отсылаете к норманнам?
— Да, в числе полномочной делегации. Мы хотим объединить всю страну, сделав Конрада королём Италии. И для этого — женить на княжне Констанции, дочери князя Рожера, что владеет большей частью Апеннинского полуострова. В случае удачи, станете компаньонкой юной королевы.
Опустив глаза, чтобы маркграфиня не прочла в них негодование, Берсвордт поклонилась:
— Я готова к этому поручению, ваша светлость.
— Вот и замечательно. Можете пока отдохнуть, а в начале марта — в дорогу.
Та подумала: «О, до марта я ещё успею навредить Адельгейде!»
А Матильда мысленно ей ответила: «Мы до марта ещё посмотрим, искренна ли ты в дружеских намерениях к нашим предприятиям!»
Евпраксия тем временем постепенно привыкала к Каноссе. В первое время радовалась успешному бегству, с удовольствием спускалась из комнат второго этажа дворца к общему обеденному столу, ела с аппетитом и смеялась шуткам герцога Вельфа. Буйная природа Эмилии, где стоял замок, зимний воздух гор, тишина, благодать — всё это способствовало улучшению настроения. Но потом она стала понимать, что попала в новый плен — пусть не столь жестокий и гибельный, как в Вероне, а, наоборот, с добрым отношением окружающих, с полной, бесконтрольной свободой... лишь на территории крепости. Ни уйти, ни уехать государыня не могла. И куда податься? Вдруг лазутчики императора украдут, убьют? А довольно частые беседы с Матильдой («Надо вывести Генриха на чистую воду, рассказать Европе о его еретичестве и злодейства« ») оставляли горький осадок. Страхи и сомнения снова переполнили душу. Верно ли она поступила, убежав — и тем самым вооружив неприятелей самодержца? Нет, конечно, сидеть у него взаперти тоже было жутко и смертельно опасно (ведь имелось же подозрение, что императрица Берта, первая супруга, умерла от отравы!). Но вполне возможно, что монарх гнев сменил бы на милость, как бывало уже нередко, и у них всё ещё бы наладилось? Нет, смешно и предполагать... он неисправим... и Опраксу ждали бы новые обиды... Значит, бегство было необходимо. Хорошо. Но теперь надо ли вредить государю и растаптывать его окончательно? По-христиански ли это?
И тогда она решила посоветоваться со своей духовной наставницей — матерью Адельгейдой, настоятельницей монастыря в Кведлинбурге, где княжна жила и училась после своего приезда из Киева. Ведь, помимо прочего, аббатиса была ещё и родной сестрой Генриха IV...
Вот какое письмо у беглянки-императрицы вышло в результате:
«Ваше высокопреподобие!
Обращаюсь к Вам как к единственному и, надеюсь, верному другу во всей Германии. Ибо положение моё незавидно, я не знаю, что делать, и взываю о помощи и поддержке.