Евпраксия
Шрифт:
— Да, а вдруг Оду фон Штаде что-нибудь задержит в пути? И она не сможет их оттуда вывезти?
— Ничего уже не поделаешь! — устремила свой взор к потолку плутовка. — Я спасла монастырь Святого Сервация от позора, а спасётся ли Адельгейда-млад-шая — дело Провидения!
...Но действительно, тётка Генриха Длинного опоздала на встречу — колесо на её повозке неожиданно треснуло, и пока его чинили, минуло сорок минут. Бедные русские — Ксюша, Фёкла-Мальга и Груня Горбатка — думали уже, что пропали: то молились Богу, то сидели обнявшись и плакали, то княжна сжимала
Грот Святого Витта был довольно мрачен и сыр. По его каменным стенам то и дело стекали крупные мутноватые капли, пахло плесенью, и материя тюфяков, на которых беглянки ночевали, быстро сделалась влажной. Разводить костёр они побоялись, а без света и тепла цепенели души, становилось невыносимо муторно и тоскливо, и шуршанье крыльев летучих мышей где-то в вышине навевало ужас. Груня за эти годы изменилась не слишком: так же без конца охала и ахала и дрожала над своей госпожой, словно курица над цыплёнком; но зато Мальга выросла не меньше княжны, а по части женских достоинств даже превосходила её, и, хотя была не столь экзотична, не изысканно-утончённа, привлекала взор каждого мужчины. Обе девушки кутались в похожие тёмно-синие плащи-домино, и со стороны их вполне могли принять за сестёр.
Вдруг у входа в грот затрещал под ногами гравий, замелькали факелы, и какие-то люди, говоря по-немецки, появились внутри прибежища трёх славянок.
— Господи! — воскликнула Евпраксия и вдавила в ладонь тёплый медальон.
— Это есть тётя Ода, не бойся, — раздались под сводами русские слова. — Я слегка задершаться, потому што ломаться пофоска... Энтшульдиген майн Цушпэт-коммен! Ничего, всё теперь в порядка, виходите бистрей, надо торопиться!
Ксюша побежала навстречу фон Штаде, и они крепко обнялись. Кучер и слуга на запятках выносили тем временем вещи русских и грузили в возок. А Горбатка следила, чтобы ничего не забыли.
Наконец сели в экипаж и, благословясь, покатили по извилистым горным тропкам, по бокам поросшим пихтовым лесом, к Хильдесгейму, где их поджидал Генрих Длинный. Ехать было неблизко — пять часов, да ещё большей частью по скалистому Гарцу, но иного пути не существовало. Приходилось надеяться только на удачу.
...А отряд императора прискакал к священному гроту через час после их отъезда. Спешившись, монарх со своими слугами бросился в пещеру и, к своему неудовольствию, обнаружил только тюфяки на полу да объедки незамысловатого ужина.
— Дьявол! Упустили! — выругался Генрих.
— Ничего, догоним, — приободрил его фон Эйхштед. — Далеко они уйти не могли. Мы их выследим, словно олених. И настигнем севернее Броккена!
— Да, по коням!
Пихтовые заросли провожали всадников, озабоченно качая фиолетовыми ветками-лапами. Комья глины летели из-под копыт. Ветер теребил гривы лошадей и плюмаж на шляпах рыцарей. Лица преследователей были красные, потные, разгорячённые.
У развилки придержали коней. Грунт начинался каменистый, и определить направление движения Адельгейды-младшей было
— Надо разъезжаться, — оценил ситуацию государь. — Я поеду направо — к Брауншвейгу. Ты же отправляйся налево — в Хильдесгейм. И потом, с княжной или без неё, присоединяйся ко мне. Всё. Удачи!
Развернув скакунов, обе кавалькады устремились в разные стороны. Удальриху на равнине, распростёршейся после леса и гор, ехать было гораздо легче. И минут через сорок он заметил далеко впереди экипаж графини фон Штаде.
— Вот они! — выкрикнул вельможа и от радости даже улюлюкнул. — Мы поймали их! Не уйдут, мерзавки!
С посвистом и гиканьем рыцари рванули за беглецами. Очень скоро грум, стоявший на запятках, обернулся и увидел, что за ними следуют вооружённые люди.
— Хорст, прибавь! — завопил он испуганно. — На хвосте погоня!
Ода выглянула в окошко, и лицо её помертвело. Губы прошептали:
— О, Майн Готт! Кажется, попались...
Груня Горбатка стала креститься. Ксюша стиснула медальон и прикрыла веки. Конский топот застучал в ушах, надвигаясь неотвратимо...
— Стой! Стоять! Именем императора! Голову снесу! — раздалось снаружи.
Экипаж подпрыгнул и резко затормозил. Женщины услышали лязг металла, беготню и неясную ругань. Дверца распахнулась, и в повозку просунулась злобная, налитая кровью физиономия Удальриха фон Эйхштеда. Оловянным взглядом он обвёл перепуганных дам и спросил надтреснутым, хриплым голосом:
— Кто княжна? Живо отвечать!
Наступила пауза. Неожиданно Мальга звонко заявила:
— Я княжна!
Рыцарь посмотрел на неё критически:
— Хороша чертовка!.. Вылезай давай. Мы тебя увозим.
— Нет, не смейте, не смейте! — вроде бы проснулась тётя Ода. — Это произвол! Я подам жалобу на сейм! — И пыталась удержать несчастную Фёклу.
— Руки прочь! — отпихнул её прислужник монарха. — Радуйся, что тебя не трогаю. А визжать начнёшь — точно удавлю!
Вытащив бедняжку Фёклу на воздух, он поднял её, как пушинку, посадил на лошадь впереди своего седла, сам в него вскочил и, подав знак оруженосцам, поскакал назад, к Брауншвейгу. Вскоре отряд скрылся за поворотом.
Женщины сидели безмолвные, потрясённые всем случившимся.
— Боже мой, Феклуша! — наконец по-русски произнесла Евпраксия, и потоки слёз хлынули по её щекам. — Что же я наделала, подлая? Как могла позволить умыкнуть подругу вместо себя? Горе мне, горе!
Груня Горбатка обняла свою госпожу, начала покачивать, ласково поглаживая по безвольно вздрагивавшим плечам:
— Успокойся, милая... Нешто было б лучше, коли увезли бы тебя? На мою погибель? А Мальга — девка шустрая, спорая на ум, что-нибудь скумекает и отвертится. Вот ей-Бо!
— Йа, йа, — согласилась фон Штаде. — Няня гофорит прафда. Надо думать о тфоя шиснь, а потом уше о подруг. Мы потом Фёкле помогать. А теперь — ехать, ехать, шнелль, шнелль! — И, нагнувшись к окну, крикнула возничему по-немецки: — Хорст, быстрей скачи! Прежде чем откроется подмена, мы должны добраться до Хильдесгейма. Погоняй!