Евпраксия
Шрифт:
Щёлкнул бич, и повозка покатила во весь опор, благо до города было уже достаточно близко.
...А когда через час в Брауншвейге император вышел навстречу прибывшему Удальриху и увидел женскую фигурку у того на коне, он сначала радостно расплылся, но затем, рассмотрев как следует, отступил на шаг. Дико проревел:
— Вы кого привезли, мерзкие скоты? Это не княжна!
— Не княжна? — поднял распушённые брови фон Эйхштед. — Да она сама заявила... — Сморщившись, оскалился, заскрипел зубами. — Бабы!.. Провели, надули!.. — Сжал огромные кулаки в перчатках. — Ваше величество! Дайте мне
Генрих покачал головой:
— Поздно, упустили... Видимо, фон Штаде вместе с ней приближается уже к алтарю... — Подошёл к стоявшей чуть поодаль Мальге, сдвинул с её волос капюшон, заглянул в глаза: — Что, паршивка, вздумала обманывать императора? Или ты считаешь, у меня недостанет воли вздёрнуть тебя на башне?
На лице у Фёклы выступили красные пятна. Девушка ответила по-немецки:
— Жизнь отдать за мою Опраксу — высшая награда!
— Ишь какая! — хмыкнул самодержец. — Нет, мерзавка, этой «высшей награды» ты не удостоишься. — И, взмахнув рукой, приказал приспешникам: — Уведите её. Стерегите зорко. Отвечаете за русскую головой. Нам она ещё очень пригодится.
...А зато в Хильдесгейме пара новобрачных в самом деле входила в храм Архангела Михаила... Тётя Ода, оказавшись за городскими стенами, сразу распорядилась опустить на воротах решётки и поднять мосты, чтобы люди Генриха IV не смогли, опомнившись, помешать свадебной церемонии. В городской ратуше женщин поджидал Генрих Длинный. Радостно-взволнованный, он расцеловал им обеим руки и наивно предложил отдохнуть — выспаться, помыться. Но когда узнал о погоне и ужасном похищении Фёклы-Мальги, сразу заявил:
— В церковь, в церковь! До возможного нападения императора мы должны успеть обвенчаться. Пусть тогда попробуют увезти жену от живого мужа!
Минуло всего минут двадцать, как жених и невеста уже опускались на колени перед алтарём храма. А епископ Хильдесгеймский говорил на латыни:
— Ego conjungo vos in matrimonium in nomine Patris, et Filii, et Spiriti Sancti [17] .
Заиграл орган. Евпраксия-Адельгейда глубоко вздохнула и прикрыла глаза: все её мучения теперь позади, — раз она сделалась маркграфиней, то король больше не посмеет посягать на неё!..
17
Ego conjungo vos in matrimonium in nomine Patris, et Filii, et Spiriti Sancti. — Я соединяю вас в супружестве во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! (лат.)
Бедная не знала, что её невзгоды только начинались.
Двадцать два года спустя,
Германия, 1107 год, осень
Молодой король Генрих V поджидал их в замке Заксенхаузена — левобережной части Франкфурта-на-Майне. Вышел, как отец, одетый в чёрный бархат, с поясом и кулоном из серебра. Был немного ниже родителя и пошире в кости, не такой стройный, но гораздо больше походил на него, чем покойный Конрад (старший брат умер от сердечного приступа
Двадцатишестилетний самодержец посмотрел на бывшую мачеху и, кивнув приветственно, глухо произнёс:
— Я благодарю вас, сударыня, за сердечный отклик на мою просьбу. Вы приехали очень кстати. Дело надо уладить мирно. Я, конечно же, могу вторгнуться в Шпейер со своей гвардией и заставить епископа Эйнхарда упокоить отца. Но потом, как уйдём, тело снова вынут из склепа, мне назло... Только ваше слово может оказаться решающим.
— Постараюсь оправдать ваши упования... Но скажите, ваше величество, отчего епископ действует вам назло? Вы же были единомышленниками, он способствовал отречению Генриха Четвёртого...
Молодой монарх криво улыбнулся:
— Я не оправдал надежд оппозиции. Эти негодяи считали, что со мной будет легче, нежели с отцом. Что не стану воевать с Папой и пойду на поводу у саксонцев. Чёрта с два! Существуют принципы, от которых ни один порядочный человек не откажется. Я объединю под моим началом всю империю и оставлю за собой право назначать епископов. Генриху Четвёртому мало удалось сделать в силу его дикого характера и николаитства. Но, по сути, он действовал в нужном направлении, и моя задача — завершить начатое им.
Киевлянка спросила:
— Но захочет ли Эйнхард со мной разговаривать?
— Я надеюсь, захочет. Он сторонник Папы, а покойный Урбан Второй вас поддерживал. И потом, как откажешь вдове поклониться праху умершего мужа? Это было бы вовсе не по-христиански. — Помолчав, самодержец добавил: — И к тому же Удальрих фон Эйхштед вам всегда поможет.
Ксюша удивилась:
— Жив курилка?
— Здоровее нашего. Но ударился в религию и ведёт аскетический образ жизни. В Шпейере советую приютиться у него в доме — он живёт один и по старой памяти очень хорошо к нам относится. А как старый служака никогда не изменит своим друзьям.
— Очень хорошо. И ещё об одном хотелось бы узнать... То есть об одной... О моей подруге. Много лет назад я приехала в Германию вместе с Фёклой, Фёклой-Мальгой, ставшей в католичестве Агнессой. Обе мы вышли замуж за маркграфов фон Штаде — я за старшего, а она за младшего. Вы не слышали ничего о её супруге Людигеро-Удо и о ней самой?
Генрих ответил:
— Слышал самую малость. Людигеро отправился в Крестовый поход и пропал где-то в Палестине. А графиня вдовствует и растит детей. Старший сын — кажется, его зовут Ханс-Хеннинг — был произведён в рыцари и уже сражался против меня, но остался жив.
— Как бежит время! Старший сын уже рыцарь!.. Впрочем, если б Леопольд, ваш покойный брат, был бы жив, то ему исполнилось бы семнадцать...
Пасынок и мачеха тяжело вздохнули. Женщина сказала:
— Что ж, тогда пойдём. Дело прежде всего.
Оба поднялись. Русская продолжила:
— Рада, что увиделась с вами. Рада, что Германия обрела твёрдого правителя. У меня с Генрихом Четвёртым были сложные отношения. Мы любили друг друга и ненавидели тоже. Но моя любовь к нему пересиливала ненависть. Именно поэтому я и приехала.