Евпраксия
Шрифт:
Поселившись в Гарцбурге, самодержец узнал из надёжных источников, что княжна Евпраксия — Адельгейда фон Штаде, — получив деньгами всё, оставленное ей скончавшимся Генрихом Длинным по завещанию, собралась вернуться к родителям в Киев; по дороге домой погостила у тёти Оды, а затем заехала попрощаться с преподобной матушкой Адельгейдой в Кведлинбург и должна вот-вот от неё отбыть. Долго не раздумывая, венценосец сел на коня и в сопровождении нескольких верных рыцарей поскакал в монастырь, возглавляемый
Появление кесаря, как всегда, вызвало сумятицу в благородной обители. Экстренно накрыли на стол, настоятельница за бокалом вина завела нудный разговор о «несчастной Берте» и о «принцах-сиротках», но её собеседник слушал невнимательно, ел немного, а потом спросил прямо:
— Маркграфиня здесь?
Аббатиса сделала вид, что не поняла:
— Маркграфиня? Которая?
Он занервничал:
— Вы прекрасно знаете! Русская княжна!
У сестры на щеках выступили пятна:
— Да, но ей нездоровится... и просила не беспокоить, кто бы ни приехал.
Император приподнял бровь:
— Даже я? Даже если я приеду, не беспокоить?
— Вы — особенно.
— Почему?
— Потому что ваше величество нагоняет на неё первобытный страх. Бедная малышка уверена, что у вас на уме одно: обесчестить её и бросить.
Генрих улыбнулся:
— Значит, надо развеять эти глупые страхи. Я скажу ей о моих искренних намерениях — сделать её императрицей.
— Вы не шутите?
— Пусть меня покарает Небо, если я солгал.
Самодержец выглядел достаточно убедительно. Настоятельница подумала и сказала:
— Что ж, попробую её убедить... Попрошу маркграфиню спуститься в сад.
Кесарь медленно сошёл по ступенькам. Сад благоухал: молодые, всё ещё не крупные розы источали сладкий аромат. Цикламены и маргаритки радовали глаз причудливыми цветками. Яблоневые деревья были легкомысленно веселы. А столетний дуб вроде приглашал: сядь сюда, отдохни под моей развесистой кроной, пережди в тени летний зной.
На кусте дремала бело-синяя бабочка. Венценосец протянул руку и дотронулся пальцами до её крыла. Насекомое испуганно упорхнуло, а на пальце остался бледно-голубой, чуть заметный след.
— Добрый день вашему величеству, — прозвучал нежный голос.
Он с улыбкой повернул голову: на аллее стояла Ксюша — в траурном чёрном одеянии, и накидка из тёмных кружев наполовину закрывала её лицо. Блики от фигурных дубовых листьев падали на смуглую кожу. Тонкие воздушные пальцы мягко перебирали чётки.
У монарха, напротив, одеяние не выглядело траурным: в нём преобладало красное с добавлением серого; только чёрная лента на левом рукаве говорила о скорби по умершей супруге.
— Здравствуйте, графиня. Рад, что вы пришли.
— Разрешите выразить глубокое соболезнование...
Немец
— Я сочувствую и вашему горю.
Адельгейда-младшая подняла на него глаза: в темноте накидки цвет их был уже не ореховый, а коричневато-ольховый. Русская спросила:
— Странное совпадение. Не считаете?
Кесарь удивился:
— Совпадение? Вы о чём?
— Об одновременности этих смертей. И скоропостижности.
Сузив губы, он проговорил:
— Вы подозреваете, что они произошли насильственным образом?
Отведя глаза, киевлянка ответила:
— Мысли возникают различные...
Между ними тарахтя крыльями, пролетела жёлтая стрекоза.
— Но какая связь?! — слишком горячо воскликнул монарх. — Берта очень долго болела, задыхалась от ожирения, и врачи не смогли ей ничем помочь... А внезапный удар вашего супруга — мне докладывали — носит совершенно иной характер... Что же общего?
Молодая женщина продолжала перебирать чётки.
Император не выдержал, выпалил с досадой:
— Как вы смеете намекать, графиня?!
У неё по губам пробежала торжествующая улыбочка:
— Я? Помилуйте! Я вообще молчу...
— Ну, так не молчите! Говорите как на духу!
— Но о чём же?
— Что вы думаете о связи этих двух явлений.
Продолжая улыбаться загадочно, Евпраксия спросила тихо:
— Ваше императорское величество возжелало взять меня в жёны?
Кесарь поразился её отваге: ни одна дама в королевстве не посмела бы обратиться с таким вопросом к августейшей особе. Чуточку помедлив, Генрих произнёс:
— Предположим. Я от вас без ума.
— Вот вам и ответ — о возможной связи этих двух смертей.
Государь насупился:
— Вы, надеюсь, отдаёте себе отчёт, чем рискуете, утверждая подобное?
— Чем же?
— Головой. Только что, мгновение назад, я был обвинён вами в преступлении.
Опустив ресницы, Адельгейда-младшая остроумно заметила:
— Я не понимаю: вы хотите на мне жениться или отрубить голову?
Венценосец от неожиданности даже растерялся. А придя в себя, засмеялся в голос:
— Вы неподражаемы! Не могу сердиться!
— Вот и не сердитесь. Я не смела обвинять вас ни в чём. Но ведь мы-то знаем: кесарю достаточно невзначай обмолвиться, чтобы доброхоты из числа слуг бросились исполнять желание повелителя...
Нежно взяв её за руку, он заставил вдову фон Штаде сесть на маленькую скамеечку, установленную под дубом, а затем опустился рядом.
— Наплевать на слуг. Мерзкие людишки. Обезьяны, скоты. Слишком уж услужливы... Мне и вам нет до их преступлений дела. Выбросьте свои ненужные подозрения. Ведь на всё воля Божья.