Еврейская мудрость. Этические, духовные и исторические уроки по трудам великих мудрецов
Шрифт:
Проблема дорогих похорон, которую пытался решить Рабби Гамлиель, все еще стоит перед нами, как видно из опыта Эда Коха, бывшего мэра Нью-Йорка. В своей автобиографии Кох пишет о смерти матери от рака и вспоминает об ужасном процессе выбора гроба:
Нам нужно было выбрать гроб. Мы сказали продавцу, что хотим что-то в ортодоксальной традиции, и он привел нас в комнату, в которой стоял гроб за 25 сотен долларов… Он знал, что мы ищем что-то простое, но решил, что сможет легко «раскрутить» нас на что-нибудь подороже. Он водил нас по комнатам, и в каждой стоял гроб за меньшую цену. Он не пропустил ни одной комнаты. Возможно, он думал, что горе ослабило нас, и нам будет стыдно покупать дешевый гроб. В конце концов он привел нас в подвал, где стояло два еловых ящика – как раз то, что мы хотели с самого начала. Моей матери не понравился бы дорогой гроб… Кроме того, ортодоксальный обычай требует
Согласно Галахе (еврейскому праву) не позволено провожать мертвых в последний путь с тихим безразличием. Нужно, чтобы слышались крики отчаяния и горячие слезы смывали человеческую жестокость и грубость. (Как говорит Танах): «И пришел Абраhам скорбеть по Сарре и оплакивать ее» (Брейшит 23:2).
В западном обществе культивируется умение «держать лицо». Это, например, с достоинством показала Жаклин Кеннеди на похоронах своего мужа в 1963 году. Еврейское право, однако, поощряет родственников и близких друзей покойного выплескивать свою скорбь наружу.
Цель ведущего похорон – напомнить присутствующим, какую они понесли потерю. Рабби Соловейчик пишет в том же некрологе: «Надгробная речь… в первую очередь должна заставлять людей плакать».
Несколько лет назад меня пригласили произнести речь на похоронах одного нееврея, который был моим близким другом. Моя речь отличалась традиционным еврейским подходом. Я вспоминал эпизоды, в которых проявлялась его щедрость и любовь к ближнему, и люди начали плакать. Я был поражен, когда протестантский пастор, говоривший после меня, построил свою речь совершенно иначе… «Это не грустный день, – объявил он, – а счастливый. Рольф сейчас находится в гораздо лучшем мире, чем мы с вами. Поэтому нужно не плакать, а радоваться…»
Утешение скорбящих
Не пытайтесь утешить человека, когда его покойный родственник все еще лежит перед ним.
Когда умерли дети Иова, его три ближайших друга пришли его навестить, «и сидели с ним на земле семь дней и семь ночей, и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что слишком велика боль его» (Иов 2:13).
Хотя поведение друзей Иова стало примером для евреев, посещающих дом скорбящего (нужно подождать, пока он заговорит сам, и лишь потом начать утешать его), некоторые раввины считали, что все же необходимо предложить утешение, даже если скорбящий не хочет его слышать.
Когда умер сын Рабби Иоханана бен Заккая, его ученики пришли к Рабби. Вошел Рабби Элиезер, сел перед ним и сказал: «Учитель, с твоего разрешения, можно тебе что-то сказать?»
«Говори», – ответил Рабби.
Рабби Элиезер сказал: «У Адама умер сын, но Адам позволил утешить себя. Откуда мы это знаем? “И познал Адам еще жену свою” (и был у них еще сын [Брейшит 4:25]). Ты тоже позволь утешить себя».
Рабби Иоханан сказал: «Тебе недостаточно, что я скорблю по своему сыну, так ты еще напоминаешь мне о скорби Адама?»
(Процесс продолжился… Вошел Рабби Иешуа и попросил позволить утешить Рабби, как это позволил Иов. Рабби Иоханан ответил: «Недостаточно, что я скорблю по моему сыну, так ты еще напоминаешь мне о скорби Иова?» Рабби Йосси напомнил, что Аhарон позволил себя утешить после смерти двух своих сыновей, и Рабби Симеон напомнил, что Давид утешился после смерти сына.)
Вошел Рабби Элазар бен Арах. Как только Рабби Иоханан увидел его, он приказал слугам: «Возьмите мои одежды и пойдите за мной в баню, так как он – великий человек и я не смогу ему сопротивляться».
Рабби Элазар вошел, сел перед ним и сказал: «Я расскажу тебе притчу. С чем можно сравнить твою ситуацию? С человеком, которому царь доверил предмет, чтобы тот бережно хранил его. Каждый день человек плакал и кричал: “Горе мне! Когда же я освобожусь от этой ответственности и буду снова жить в мире!” Так и ты, господин. У тебя был сын, он учил Тору, Пророков и Писания, учил Мишну, Галаху, Агаду и оставил этот мир без греха. Теперь ты вернул то, что было вверено тебе, и будет правильно, если ты утешишься».
Рабби
Спустя поколение, Берурия, жена Рабби Меира и самая образованная женщина в знании Талмуда, выбрала похожий способ, чтобы сообщить своему мужу ужасную новость:
Когда Рабби Меир преподавал в Доме Учения в Шаббат, умерли его сыновья. Что сделала их мать? Она оставила их лежать на кровати и прикрыла одеялом. Когда закончился Шаббат, вернулся Рабби Меир. Он спросил: «Где мои сыновья?»
«Я их искала, но не нашла».
Она дала ему чашу с вином для Авдалы (молитвы, завершающей Шаббат и другие святые дни), и он произнес благословение. Снова он спросил: «Где мои сыновья?»
«Наверное, они куда-то пошли и скоро вернутся».
Она принесла ему еды и после того, как он поел, сказала: «У меня есть к тебе вопрос».
«Спрашивай».
«Недавно пришел ко мне человек и оставил вещь, попросив последить за ней… Теперь он пришел и хочет забрать эту вещь. Мне нужно ее возвращать?»
«Разве тот, кому отдана вещь на хранение не обязан вернуть ее хозяину?»
«Все равно, не услышав твоего мнения, я бы ее не вернула». Что она сделала потом?
Она взяла его за руку и повела в детскую, где подошла к кровати. Берурия сняла покрывало, и Меир увидел, что оба мальчика мертвы. Он расплакался.
Тогда Берурия сказала ему: «Разве ты мне не говорил, что мы должны возвращать вещи их владельцу?»
На это Меир ответил: «Господь дал, Господь и взял. Благословен Господь» (Иов 1:21).
Хотя эта история и производит очень сильное впечатление, я сомневаюсь, что все было именно так. Во-первых, трудно представить себе, чтобы Берурия так долго сохраняла самообладание, беседуя со своим мужем. Скорее, она бы раскрыла все, едва начав говорить. Более того, удивляет внезапная смерть мальчиков. Ясно, что всего несколько часов назад они были здоровы, Рабби Меир искал их в Доме Учения. Если же они умерли так внезапно, то еще более поразительной кажется спокойная реакция Берурии.
Несмотря на это, обе истории учат нас одному уроку: родители – лишь опекуны душ своих детей. Если дети умирают рано, то утешением для родителей может служить факт, что их души чистыми вернулись к Богу. Несмотря на теплый ответ Рабби Иоханана, такое утешение обычно срабатывает только после продолжительного периода с момента смерти ребенка.
Пусть Господь утешит вас, как и тех, кто оплакивает Сион и Иерусалим.
Напоминая о разрушении Иерусалима, эта фраза помогает страдающему увидеть более широкую перспективу бытия. Однако эти слова произносятся только во время шивы, недели скорби, которая следует за похоронами. До этого, когда умерший еще не похоронен, мы обязаны хранить молчание. Бесполезно и жестоко требовать от человека, находящегося на вершине скорби, более отвлеченного взгляда на страдания.
С чем можно сравнить того, кто увидел скорбящего через год и произнес слова утешения? С врачом, увидевшим пациента после того, как сломанная нога срослась, и сказавшим ему: «Приходи и я опять сломаю тебе ногу и наложу гипс, чтобы ты увидел, что я умею хорошо лечить».
Рабби Меир говорит о человеке, предлагающем утешение «через год», так как еврейская традиция не считает необходимым скорбеть более года. Жестоко «утешать» скорбящего после истечения времени, отведенного для печали. Человек должен продолжать жить.
Несмотря на слова Рабби Меира, многие все же скорбят и дольше года, особенно когда близкий человек умер не своей смертью или в раннем возрасте. Вспомните Иакова, которому сказали, что его любимый сын Иосиф был растерзан дикими зверями. Тора рассказывает, что «поднялись все сыновья его и все дочери его, чтобы утешить его; но не хотел он утешиться и сказал: горюющим сойду к сыну моему в преисподнюю» (Брейшит 37:35).
Хотя продолжительная скорбь обычно характерна именно для родителей, оплакивающих смерть ребенка, одно из самых трогательных писем в еврейской литературе было написано Моше Маймонидом, когда его младший брат Давид, утонул, находясь в деловой поездке. Маймонид явно относился к брату как к сыну (в этот момент у него еще не было своих детей). Как ясно из последних строк письма, он отождествлял себя с безутешным Иаковом: