Еврейский Белосток и его диаспора
Шрифт:
Будучи растущим промышленным центром и центром расселения еврейских мигрантов, Белосток действительно напоминал Манчестер и Яффу, что свидетельствует о сложном взаимодействии промышленного развития городов и еврейской миграции в России и Польше XIX века. Юзеф Игнаций Крашевский, известный польский писатель-националист XIX века, однажды заметил, что на самом деле то, что заставляет «каждый польский город чувствовать себя польским… это присутствие евреев» [75] . Однако до 1658 года в Белостоке проживало совсем немного евреев, а к 1807 году только две тысячи евреев называли Белосток своим домом.
75
Юзеф Игнаций Крашевский, которого считают одним из отцов-основателей польского национализма в XIX веке, намекает в своих сочинениях на кризис, связанный с миграцией евреев в польские города и нарождающимся польским националистическим движением. Крашевский не только задавал риторический вопрос, на который сам же и ответил: «Знаете ли вы, что делает каждый польский город польским? Евреи», он также предсказывал, что «если однажды евреи уйдут, мы окажемся в совершенно чужой стране и с незнакомыми ощущениями, поскольку мы привыкли к их здравому смыслу, словно свой мы утратили» (“A wiecie, co kaz?de miasto polskim czyni? Zydzi. Jak juz? zabraknie ?Zydow, wjez?dzamy w ? kraj obcy zupelnie i czujemy, nawykli do ich przytomnos?ci, jakby nam czegos? nie stawalo”). См.: Jozef Ignacy Kraszewski. Latarnia Czarnoksieska. 261. Я хотела бы поблагодарить Тима Снайдера и Джона Митцгела за указание на эту цитату. Подробнее о сочинениях Крашевского и их влиянии на польский национализм XIX века см.: Wincenty Danek. Jozef Ignacy Kraszewski: Zarys biograficzny.
Илл. 4. Башня с часами, стоявшая в центре главной площади города с 1742 года, была общепризнанным символом города. Открытка с изображением
Но к концу XIX века в Белостоке жило уже около пятидесяти тысяч евреев, привлеченных в город его центральным положением в российской железнодорожной системе и поддержкой царскими властями еврейских поселений в Польше как средства подавления польской националистической агитации. Многие евреи рассматривали Белосток как выход из своего тяжелого экономического положения [76] . Во многом из-за социального давления, вызванного еврейской демографической экспансией, а также дискриминационной государственной политики, еврейские ремесленники и мелкие торговцы, жившие в небольших городах, в XIX веке, как указывает Эли Ледерхендлер, «обрели единый статус наподобие касты», при котором между рабочими, ремесленниками и мелкими торговцами существовало мало социальных или экономических различий [77] . К 1912 году почти все из 73 950 еврейских жителей Белостока были мигрантами или детьми мигрантов, которые прибыли сюда в конце XIX века отчасти ради улучшения своих экономических перспектив. Такой демографический рост не был исключительной чертой Белостока: еврейское население Лодзи, другого польского промышленного центра, увеличилось еще стремительнее – с 259 человек в 1820 году до 98 676 в 1897 году [78] . Демографически превосходя коренное население, евреи-мигранты коренным образом изменили экономическую, политическую и гражданскую жизнь в этих и других развивающихся восточноевропейских промышленных центрах [79] .
76
Видение евреев как агентов русификации и буфера против польской националистической агитации было широко распространено в кругу царского правительства после восстания 1863 года. См.: John Klier. Imperial Russia’s Jewish Question. Chapter 7.
77
Eli Lederhendler. Classless: on the Social Status of Jews in Russia and Eastern Europe in the Late Nineteenth Century. 509, 522.
78
Jacob Lestchinsky. Yidn in di gresere shtet fun poyln. 25. Также см.: Georges Weill. Lodz II Encyclopedia Judaica. Vol. XL 425.
79
Сравнительную информацию о других городах можно найти в: Zipperstein. The Jews of Odessa. 12–40; Elissa Bemporad. Red Star on the Jewish Street: The Reshaping of Jewish Life in Soviet Minsk, 1917–1939. Chapter 1; Natan Meir. The Jews in Kiev, 1859–1914: Community and Charity in an Imperial Russian City; Robert Shapiro. Jewish Self-Government in Poland: Lodz, 1914–1930.
Массовый приток еврейских мигрантов в Белосток повлиял на существующие системы контроля и власти, создавая проблемы как для местных еврейских общинных властей, так и для государства. Хотя это было болезненно очевидным для большинства поляков на рубеже веков, лишь немногие современные исследователи поздней Российской империи обращают внимание на тревожные последствия, которые еврейская миграция и урбанизация оказали на жизнь в польских провинциях России, где до Первой мировой войны евреи играли доминирующую роль в основании театров, литературных клубов, школ, газет и благотворительных учреждений, которые определили многие аспекты польской городской жизни [80] .
80
В целом историки поздней Российской империи, такие как Питер Гэтрелл, полагают, что в этих города «в мирное время существовали относительно немногочисленные нерусские меньшинства, вовлеченные в широкий процесс миграции в границах Российской империи», см.: Peter Gattrell. A Whole Empire Walking: Refugees in Russia during the First World War. 5. Как показывает Тед Уикс, этот подход игнорирует тот факт, что тысячи евреев перемещались в польские города и популяционный сдвиг привел к радикальному изменению пропорции городского населения Польши, см.: Theodore Weeks. Nation and State in Late Imperial Russia: Nationalism and Russification on the Western Frontier 1863–1914. 110–130.
Если мы проследим рост и развитие Белостока, превратившегося за XIX век из провинциального городка в оживленный урбанистический центр, станет ясно, что недавно прибывшие еврейские мигранты произвели революцию в экономике Польши, финансируя промышленную экспансию, порождая новые этнические антагонизмы, создавая дополнительные основания для политической оппозиции российскому правительству и создавая новаторские политические и благотворительные организации. Все эти особенности способствовали дестабилизации традиционной власти и, как отмечает Питер Гэтрелл, в поздний период бросали вызов «преобладающим политическим, социальным и культурным практикам» сословной системы царской России [81] .
81
Ibid.
Политическая нестабильность в регионе подстегнула усилия евреев-мигрантов по переустройству города – в течение двух с половиной столетий Белосток менял статус, оказываясь последовательно под эгидой Речи Посполитой, Пруссии, Франции, Российской империи, и наконец в 1919 году стал городом Второй Польской Республики. Каждое из этих государств оставило свой отпечаток на городе и его жителях, вынуждая немцев, русских, поляков, литовцев и евреев сосуществовать в лоскутном одеяле социальных и экономических отношений. Даже когда Белосток оставался частью Российской империи, как это было на протяжении большей части XIX века, стремление абсолютистского государства к проведению реформ по модернизации, которые осуществлялись самым неравномерным и бессистемным образом, вызывало в городе сильное внутреннее брожение, которое в начале XX века выливалось в забастовки и вспышки антисемитского насилия. Белосток стоит в одном ряду с другими большими городами царской России – например, Киев, Минск или Варшава, поскольку в нем соединялись радикально современные способы производства с важными чертами доиндустриальной жизни, такими как раввинский контроль над распределением еврейских доходов [82] . Развитие Белостока как центра промышленности и жизни еврейских мигрантов в быстро развивающейся Российской империи необходимо рассматривать именно в контексте ускоряющихся перемен, социальных потрясений и экономических преобразований [83] .
82
Natan Meir. The Jews in Kiev, 1859–1914; Bemporad. Red Star on the Jewish Street;
Scott Ury. Red Banner, Blue Star: Radical Politics, Democratic Institutions and Collective Identity amongst Jews in Warsaw, 1904–1907.
83
Benjamin Nathans. Beyond the Pale. 10.
В то время как надежда на улучшение своего экономического положения мотивировала многих российских еврейских мигрантов обосновываться в Белостоке, экономический успех часто оказывался переплетен с их желанием интегрироваться в культурную среду своего нового дома. Создание широкого спектра новых еврейских благотворительных организаций и еврейских политических партий, таких как социалистическая партия «Бунд», сионистская партия «Ховевей Цион» («Любящие к Сион») или движение эсперантистов, служат яркими иллюстрациями того, как евреи формировали новые организации и использовали новые стратегии для удовлетворения своих потребностей как рабочих-мигрантов, еще не имевших прочных корней в городах. Эти организации, будь то традиционные филантропические ассоциации или более радикальные политические партии – изменили жизнь в Белостоке, поощряя евреев бросать вызов власти кехиллы (местного еврейского общинного совета) и царя, одновременно заставляя их осознавать свою еврейскую идентичность с ярко выраженным региональным характером; Элияху Оран и Исроэль Пренски приходят к выводу: «…мы не только из Белостока, мы – белостокские евреи-бундовцы» [84] . Конечно, тот факт, что евреи Белостока проживали в регионе, характеризующемся интенсивной националистической агитацией – бок о бок с зарождающимися польскими, белорусскими, украинскими и литовскими национальными движениями, борющимися за признание, – усиливал активность белостокских евреев по формированию собственной местной идентичности. Однако наиболее интригующее в этих новых организациях – это то, что, связывая своих членов с более крупными идеологическими движениями, такими как сионизм или социализм, они также поощряли евреев рассматривать свою региональную принадлежность как переплетенную с их религиозной, социальной и политической идентичностью [85] . Излишне говорить, что Белосток ни в коем случае не был в этом отношении исключительным местом: несмотря на неглубокие корни, он лишь недавно вступил в круг таких быстро растущих городов, как Одесса, Варшава и Санкт-Петербург. Многие еврейские мигранты считали, что их новые города, став родными, определяют их идентичность. По всей Восточной Европе евреи отождествляли себя со своими новыми домами, поскольку превращение этих мест из небольших торговых городков в центры промышленного капитализма, революционной националистической политики и прогрессивных
84
Элияху Оран и Исроэль Пренски, устное интервью, 22 июня 1997 года, Тель-Авив. Подобный феномен был характерен не только для Белостока, это показывает Стивен Ципперштейн в исследовании Одессы. Там евреи тоже формировали новые организации в ответ на перемены в окружающем мире, и эти организации, в свою очередь, ускоряли культурную трансформацию самих евреев. См.: Zipperstein. The Jews of Odessa. 70–94, 151–154.
85
Lederhendler. Did Russian Jewry Exist Prior to 1917; Jozef Chlebowczyk. On Small and Young Nations of Europe: Nation Forming Processes in the Ethnic Borderlands in East-Central Europe; Andrzej Walicki. The Enlightenment and the Birth of Modern Nationhood: Polish Political Thought from Noble Republicanism to Tadeusz Kosciuszko.
86
О региональных вариантах формирования еврейской идентичности при переселении на новое место см.: Zipperstein. Jews of Odessa; Nathans, Beyond the Pale.
Сдвиги политического суверенитета Белостока и Восточной Европы
Расположенный в черте оседлости – определенной законом территории еврейского проживания на западных окраинах царской России, – Белосток находился на перекрестке дорог этой империи (см. табл. 1 и карту 1). Он входил последовательно в состав четырех государств, а географическое положение города привлекало поляков, русских, немцев, литовцев и, конечно же, евреев, прибывавших из разных регионов [87] . Притом что евреи с точки зрения демографии преобладали, они оставались не коренным населением, и им приходилось отстаивать свою идентичность и противостоять ассимиляции. Как и другие иммигранты или меньшинства в другие времена и в других местах, евреи Белостока, с одной стороны, хотели интегрироваться в культурную среду города, а с другой, сохранить независимую религиозную, социальную и политическую идентичность. Вместо определения себя по национальной принадлежности, белостокские евреи – как и одесские, варшавские и петербургские – воспринимали самих себя сквозь призму конкретного города и региона. Они были, прежде всего, верными белостокцами, испытывающими двойственные сомнения в том, считать ли себя лояльными российскими подданными или польскими евреями [88] .
87
Подобнее о политической истории Белостока см.: Juliusz Lukasiewicz. Bialystok w XIX wieku.
88
Эзра Мендельсон не дает четкого определения понятиям ассимиляция и аккультурация, но отмечает факт лингвистической ассимиляции и аккультурации у всех, кто выступал за польскую независимость. См.: Ezra Mendelsohn. A Note on Jewish Assimilation in the Polish Lands // Bela Vago, ed. Jewish Assimilation in Modern Times. 141–145; Moshe Mishkinsky. Regional Factors in the Formation of the Jewish Labor Movement in Czarist Russia. 47–49; Zimmerman. Poles, Jews and the Politics of Nationality. 115–140.
Однако отсутствие демографического давления, направленного на ассимиляцию в соответствии с моделью единого национального государства или империи, не должно затмевать тонкие сдвиги в еврейской жизни, происходившие по мере того как город переходил в состав нового государства [89] . Например, когда Белосток в 1796 году попал под прусский контроль, чиновники активно стремились «германизировать» город, ограничивая еврейскую миграцию, сокращая список профессий, разрешенных евреям, и поощряя немецких предпринимателей и прусских администраторов селиться в этом регионе [90] . Власти также проводили реформу средней школы в Белостоке с целью ускорить «германизацию» местного населения [91] . В то время как коренное польское население оставалось стойко преданным своей «польской провинции», что с горечью признавали прусские чиновники, евреи охотнее восприняли немецкую культуру. Они быстро овладевали немецким языком, осваивали новые профессии и отстаивали идеалы немецко-еврейской Хаскапы, или еврейского просвещения [92] .
89
Обзор демографического роста Белостока см.: Herschberg. Pinkes Bialystok. 30–33; Tomasz Wisniewski. Jewish Bialystok. 120; Yerucham Bachrach. Demo-grafiyefun der idisher befalkerung in Bialystok. 1-38.
90
Ariusz Malek. Zydzi w nowych prusach wschodnich. 133–135; Lukasiewicz. Bialystok w XIX wieku. 59–62; Sara Bender. The Jews of Bialystok during World War II and the Holocaust. 2–3; Herschberg, Pinkes Bialistok. I. 67–83.
91
Malek. Zydzi w nowych prusach wschodnich. 139–140.
92
Herschberg. Pinkes Bialistok. I. 67–84; Norman Davies. Gods Playground: A History of Poland. 112. Подробнее про хаскалу в Западной Европе см. отличный обзор: Michael Meyer. Jewish Identity in the Modern World; David Sorkin. The Transformation of German Jewry. В Восточной Европе хаскала была организована по нескольким моделям. См.: Immanuel Etkes, ed. ha-Dat veha-Hayim: tenu,at ha-Haskalah ha-Yehudit be-Mizrach Eropah; Shmuel Feiner. Haskalah ve-Historyah: toldoteha shel hakarat-?avar Yehudit modernit; Mordechai Zalkin. Ba,alot ha-shahar: ha-Haskaah ha-Yehudit ba-Imperyah ha-Rusit ba-me,ah hatesha,esreh. Дополнительно про хаскалу в Западной и Восточной Европе см.: Shmuel Feiner and David Sorkin, eds. New Perspectives on the Haskalah.
Знакомство с новыми идеями привело к тому, что многие представители еврейской общины Белостока стали вести себя как образованные немецкие евреи, а некоторые лидеры отождествляли себя с немецкими маскилим (сторонниками хаскалы), прилагая большие усилия к распространению «просвещенных» произведений и идеологических брошюр, выпущенных немецкими еврейскими маскилим, по всей Польше [93] . Обучая еврейскую молодежь Белостока принципам хаскалы, большую роль в развитии общины сыграл рабби Элиезер Хальберштам: он открыл новую школу для изучения идеалов маскилим и активно сотрудничал с местной еврейской газетой «Хамагид» («Проповедник»), пропагандирующей те же идеи [94] . Рабби Аарон Галеви Горовиц основал в 1804 году первую еврейскую типографию в Белостоке для распространения идей еврейской модернизации. Двойственность в отношении евреев к доминирующей культуре лучше всего иллюстрирует то, как принимались все эти инициативы. Хотя «современные» идеи были поддержаны Хальберштамом и другими, они вызвали раскол в польской еврейской общине. Более традиционно мыслящие раввины, которые придерживались старых путей, заявляли, что Белосток – «еретический город, наполненный хаскалой и бильдунгом [просвещением и светским образованием]», и его следует всячески избегать [95] .
93
О долгосрочных последствиях внедрения хаскалы в еврейскую жизнь Белостока см.: Herschberg. Pinkes Bialistok. I. 214–268.
94
Ibid. 214–220.
95
Yehezkel Kotik. Mayne zikhroynes. Vol. I. 376; цит. в: Herschberg. Pinkes Bialistok. I. 215.
Табл. 1.1. Политические сдвиги и демографический рост в Белостоке, 1795–1939 гг.
Однако после 1807 года, когда Белосток был аннексирован Российской империей, «германизация» утратила часть своей привлекательности – евреи Белостока уже меньше были заинтересованы в идентификации с евреями Германии [96] . В тот момент, когда русские в 1807 году взяли власть в Белостоке, городской совет возглавлял мэр-христианин, но его заместитель был евреем, и двое из четырех членов городского совета также были евреями. Евреи сохраняли заметную роль в гражданских делах при Наполеоне, который правил Белостоком с!812по1815 год. После возвращения Белостока в состав России в 1815 году евреи покинули органы городского управления и сосредоточились на расширении своих коммерческих связей как внутри Российской империи, так и за ее пределами [97] . Вплоть до польского восстания 1830–1831 годов царское правительство уважало лояльность местных жителей к своему польскому наследию и культуре и прилагало мало усилий для «русификации» провинции.
96
Edward Thadden. Russia’s Western Borderlands. 59–75.
97
Adam Dobron'ski. Z dziejow Zydow na Bialostocczyznie w XIX wieku 11 Studia Podlaskie. 2 (1989).