Еврейское счастье (сборник)
Шрифт:
"Но зачем, зачем я это говорю ему?" -- краем мысли спрашивала она себя.
– - И меня всегда интересовало, -- продолжала она, -- как доказать судьбу, как доказать, что то, что случилось, не могло не случиться? Ведь совершившееся происходит один только раз.
"Может быть, рассказать ему свой сон с собаками?
– - с краю все думалось ей.
– - Или лучше не говорить? Подожду, может быть и скажу".
– - Ну, конечно, конечно, -- с тем же торопливым нетерпением ответил Малинин, -- ее волнение сообщилось и ему, -- это не Бог, а в стороне от Бога, может быть меньше Его, может быть больше, что, однако, нисколько не умаляет Его, --
– - Я в Бога тоже верю, ужасно верю, но и Вечно Единое, или судьба, или рок, или Непознаваемое так же несомненно. Все, рожденное духом человеческим, несомненно. Но это я в другой раз докажу, -- еще больше заторопился Малинин.
– - Второй ваш вопрос интереснее, и вот какой со мной случай был. Я сидел с товарищами у себя в мастерской. Говорили на мистические темы. Я доказывал нашу, до последних мелочей, зависимость от сил, которых умом мы постигнуть не можем. Меня подняли на смех. Тогда, чтобы разрешить наш спор, я предложил сделать опыт.
– - Какой же такой опыт?
– - спросил один из товарищей.
– - А я сейчас при вас выстрелю себе в голову, -- ответил я, -- и если я не должен был умереть от пули, то никакие физические силы не вызовут выстрела, и я останусь цел.
– - А если ты должен был умереть от пули?
– - рассмеялся второй.
– - Нет, это глупо, ты несомненно умрешь, наделаешь нам хлопот и, главное, ничего не будет доказано.
– - Вы циники, -- ответил я, -- но я вас не выпущу. Я изменю опыт и доказательность его не пострадает. Я выстрелю себе в руку, и если не должно было быть, выстрела не последует.
– - Руку искалечишь, -- сказал третий, -- брось эту затею.
– - Почему же мне не выстрелить, если я твердо верю, что и наш спор, и все его последствия предрешены, -- ответил я.
– - Слушайте, -- снова посмотрев на Малинина, воскликнула Марья Павловна, -- ужели вы выстрелили?
– - Ну, конечно, -- сказал он.
– - Я достал свой револьвер, и пока товарищи проверяли его, я пережил вечность. Впрочем, то, что я тогда чувствовал, не относится к делу, -- нахмурился Малинин.
– - Готово?
– - спросил я.
– - Готово, -- ответил первый.
– - Для вторичной проверки, -- сказал я, -- первый мой выстрел будет в стену.
Я не целясь спустил курок. Мы подошли к стене, все указали на отверстие, сделанное пулей.
– - Теперь я выстрелю себе в ладонь, -- сказал я, -- и, конечно, для вас опыт будет убедителен, если выстрела не последует.
Я прижал дуло револьвера к ладони. Я сильно нажал курок и закрыл глаза... Раздался сукой звук осечки...
– - Браво, -- крикнул второй художник и бросился вырывать у меня револьвер.
– - Нет, погоди, -- почти без голоса сказал я, -- ты раньше признай, доказал я?
– - Случай, -- сквозь зубы пробормотал первый.
– - Хорошо, -- отозвался я, -- тогда будем продолжать опыт...
И я снова выстрелил... Вторая осечка. Все бросились ко мне.
– - Нет, -- сказал я, -- теперь я хозяин положения, я для себя, а не для вас, попробую третий раз.
Да, я чувствовал, что действую не по своей воле, а как будто слышал приказание: "стреляй"!
И я выстрелил... Осечка... Тогда я в каком-то безумном восторге повернулся к стене. Грянул выстрел...
– - Послушайте, -- потрясенная рассказом, крикнула Марья Павловна, -- но ведь это... это...
– - Она стала искать слова, чтобы выразить свое впечатление...
– - А знаете ли, -- вдруг неожиданно
– - А теперь?
– - переспросил он, не решаясь взглянуть на нее.
– - Ах, это не важно, -- нетерпеливо сказала она, занятая своей мыслью, -- ведь если согласиться с вами, то нужно признать, что и наша встреча была предопределена, что наши линии жизни пересеклись. Ведь так, или нет? А если да, то какое же это имеет значение?
– - Не знаю, -- тронутый ее тоном, искренно ответил он.
– - Но как скучно было бы наперед знать будущее. Вся таинственность, вся поэзия и значительность нашей жизни исчезла бы, мы стали бы ниже животных...
– - Да, да, это верно, -- согласилась она.
– - А я очень жалею, что не знаю ваших картин, -- опять вдруг, то есть неожиданно для себя произнесла она.
– - Я был бы счастлив, если бы вы пришли ко мне в мастерскую, -- обрадовался Малинин, -- но я боюсь, что мои картины не понравятся вам. У меня вы не найдете пейзажа, портрета, композиции. Художники отрицают мои работы. Я не интересуюсь ни формой, ни сюжетом, ни линией. Представьте себе, -- с большим оживлением заговорил он, -- что вы захотели бы написать красками симфонию, сонату Скрябина. Конечно, о форме тут не может быть речи. Сама мысль о форме уже является помехой. Вы согласны? Да, это требует необычайного напряжения духа, воли, потому что, видите ли, чрезвычайно трудно победить собственную косность, школьную выучку. Я написал картину "Мистическое". Красное пятно в центре, очень яркое, теплое, пронзительно теплое -- ах, как художники потешались над ней, -- вспомнил он, -- и во все стороны от него, но не больше крыла бабочки, новые, однако менее теплые карминные тона, перерезаемые темно, темно-синими спиралями-ограничениями... впрочем, -- вдруг оборвал он, -- что это я делаю, чем занимаю ваше внимание?
– - Нет, говорите, говорите, я все, все понимаю, -- почти умоляюще сказала Марья Павловна, -- мне очень интересно слушать. И кажется, мы будем друзьями. Это мне будет наказанием за то, что я, не зная, плохо судила о вас, -- опустив глаза, повинилась она.
– - Вы так не похожи на других... Чего бы мужчина не наговорил женщине на вашем месте, вы видите, как я откровенна с вами...
"О, как хорошо, что я промолчал о своей любви, -- думал Малинин, слушая ее, -- о, как хорошо. Ведь я с ней! Смел ли я мечтать о большем? Я доволен, я благодарен. О, как хорошо".
– - Ни с кем я до сих пор не вела таких разговоров, -- все признавалась она, -- это глубже интимного. Даже с мужем мы не говорили об этом. Я сама все, сказанное вами, подозревала, но вы очень удачно назвали те слова, которых у меня не было. А вы бы могли снова стрелять в себя?
– - вдруг спросила она.
Малинин от ее вопроса, от восторга потерял голову.
– - Да, да, -- с жаром сказал он, боясь взглянуть на нее, как боятся взглянуть на солнце.
– - Я не представляю себе высшего счастья, как при вас выстрелить в себя. Хотите, пойдем ко мне, и я повторю опыт. Я знаю, я чувствую, я верю, что выстрела не будет, потому что сейчас, меньше чем когда-либо я должен умереть. Меня не посмеют убить. То есть, -- поправился он, -- в одном случае будет смерть, в другом победа над смертью. Решение уже имеется, и хотя я не знаю его, но почти осязаю линию грядущего! Как жаль, что не решаетесь...