Еврейское счастье военлета Фрейдсона
Шрифт:
Взял запасную гимнастёрку и пошел в столовую перешивать знаки различия. В землянке темновато. Нечего глаза ломать. А приказ со дня на день ожидается.
Подходя к навесу, слышу звонкий мелодичный голос. Приятней, чем у Костиковой, между прочим. Только жалостный.
Как задумал сын жаниться, дозволенья стал просить. Веселый разговор. А развесёлый разговор. Дозволь батюшка жанитьси. А тую взять, кого люблю. Веселый разговор. Развесёлый разговор. Все на свете— Что так грустно поёшь, красавица, — спрашиваю девчушку в расстегнутой гимнастёрке, рукава засучены, на голове цветастая косынка. Растирает в глиняной миске сурик. Самодельным деревянным пестиком.
Поворачивается. И, правда, красавица. Чем-то неуловимо на зенитчицу Рогожину с переправы похожа.
— Ой, товарищ капитан… — смущённо пытается встать с лавки.
— Сиди, сиди, — кладу руку на узкое девичье плечо и меня как током продёрнуло. Аж в голове слегка закружило от приятности ощущения. — Это для чего ты тут стараешься?
— Боец Завьялова. Это, товарищ капитан, краска. Комполка приказал. Сурик в глину добавим для крепости. Чтобы не так трескалась на макете.
— Для макета. Это хорошо, — неохотно снимаю руку с ее плеча и усаживаюсь рядом на лавку. — Это правильно. А что так грустно поёшь?
— Потому, что грустно мне, товарищ капитан. Галка Блохина теперь медаль получит, а меня игрушки лепить оставили. А я медаль хочу. Чтобы после войны домой придя, медаль рукавом надраить и басом спросить: здорово ночевали, служивых принимаете? И мне вся станица завидовать будет. И смотреть только на меня. Орден конечно, лучше, но я не гордая, я согласная на медаль.
Подскочила официантка, принесла мне стакан холодного компоту. Показал ей глазами, чтобы и Завьяловой принесла. Кивнула, что поняла.
— Кто такая Блохина? Я еще не всех знаю в полку.
— Такая же радистка, как и я. Ничем не лучше. А взяли ее. Обидно. А вы геройскую звезду за что получили?
— Погоди со звездой… Куда Блохину взяли?
— В Сталинград. На правый берег. Радисткой к наводчику.
Я разложил гимнастёрку на столе и стал отработанным безопасным лезвием отпарывать старые петлицы. Новые петлицы рядом положил и комиссарские звёзды вместе набором ниток и иголок.
— Так вас можно с майором поздравить? — Завьялова всё замечает.
— Почти, — отвечаю. — С батальонным комиссаром. Но шпал столько же.
— Опять у нас будет три майора в полку.
— Кто такие?
— Первый — командир. Второй — инженер, у него тоже две шпалы. Был еще штурман полка — майор. Только его сбили две недели назад за Доном. Он с командиром еще в Гражданском флоте летал до войны. В Киеве. Говорят, что возили они по небу товарища Хрущёва в Москву и обратно, когда тот был первым секретарем на Украине.
Ага… Вот откуда такая трепетная ''любовь'' у Никиты Сергеевича к нашему полку. Запомним.
— Как тебя зовут? Меня Ариэль, сокращенно — Ари. Арик.
— Лариса. Сокращённо Лара.
— Всё-то ты знаешь, Лариса, — улыбаюсь.
— Чтобы связь и не знала, товарищ комиссар? Обижаете, — улыбается красиво.
— Вот
Смеёмся втроём. Вместе с нами хихикает официантка, принесшая Завьяловой компот.
Потом официантка подсаживается ко мне на лавку с другой стороны, берёт красную звезду и пришивает ее мне на рукав. Прямо на мне. Пришлось пока самому рукоделие прекратить.
— А я Ксения Лопухина из Камышина, — представляется, не отрываясь от шитья. — Кратко Ксюша.
— Приятно познакомиться, девушка. Постепенно я со всем полком перезнакомлюсь. Всех буду знать.
— Так вы нам расскажите: за что геройскую звезду получили? — это уже Ксения любопытствует. — Чтобы мы перед другими полками гордились. Не у каждого комиссар — герой.
Рассказываю девчатам про ночной таран Фрейдсона в небе Москвы. Даже про беспарашютный прыжок в Крылатском. Они потом по всему полку разнесут. Не придется мне всем подряд объяснять отдельно. Заодно без перерыва рассказываю им про победу Красной армии в битве под Москвой. Надо личный состав настраивать на позитивный лад. На победу.
— И вот когда стало совсем горячо, и немцы попёрли по десятку на каждого бойца, — продолжаю повествование, — встал политрук Клочков и сказал: ''Велика Россия, а отступать некуда: позади Москва!''. Взял связку гранат и бросился под фашистский танк.
Смотрю, а вся кухня и все официантки стоят в столовой и слушают, открыв рот. Господи, да это же в газете печатали… Неужели не читали? От удивления замолчал.
— А дальше что, товарищ комиссар, было?
Продолжаю рассказывать. Конечно, так красиво, как у Когана, у меня не получается. Но слушают меня внимательно. Можно сказать, каждое слово ловят.
— Подвиг двадцати восьми панфиловцев у разъезда Дубосеково, одиннадцати сапёров из Панфиловский же дивизии у села Строково, и других, неизвестных нам героев дали командованию сутки. Эти небольшие группы бойцов на целые сутки задержали всю немецкую армию. Целые сутки на фронте иногда года стоят. За эти сутки пришли эшелоны с Дальнего востока с подкреплениями. Встали насмерть. И выдохлись немцы, сорока километров не дойдя до столицы. Остановились на отдых, на обогрев. А пятого декабря Красная армия перешла в контрнаступление и погнала фашистов аж до Ржева. Сейчас там — на Ржевском выступе — страшный бой идет. Как у нас на правом берегу. И в Воронеже бойцы Красной армии бьются насмерть. Потому, что вопрос стоит только так и никак иначе: или мы их одолеем, или они нас. У врага пока больше самолётов, больше танков, но дух наш, дух советских людей, всё равно, сильнее будет. Мы знаем, за что мы бьемся! Они хотят земли и рабов. Нашей земли и рабов из наших людей. Мы хотим свободной и мирной жизни для себя и наших детей. Мы не для того скидывали со своей шеи своих помещиков и капиталистов, чтобы сажать на нее чужих.
Про неудачи Крымского фронта говорить не стал. Мехлиса разжаловали до корпусных комиссаров и отправили членом военного совета на фронт, в какую-то армию. Так, что мой браунинг уже ни для кого не страшилка.
— Товарищ комиссар, а нам рассказывали, что немцы под Москвой просто вымерзли, потому мы их там и победили, — полная повариха, лет сорока, в глаза мне смотрит в упор. Ждёт, как я выкручиваться буду.
— Ты зимой мерзнешь? — специально перешел на ''ты''.
— А как же? — даже плечами пожала от моего ''дурацкого'' вопроса.