Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
Такие события предшествовали трагедии, о которой будет здесь идти речь.
Двадцать седьмого июня 1942 года в семь часов сержант боевой команды фрахтового судна «Меркурий» Клифтон Честер узнал от своего командира, что к вечеру, как только к их конвою присоединятся эскортирующие корабли, он, Клифтон Честер, должен будет перейти на крейсер «Йорк» в распоряжение капитана морской пехоты Нормана Роупера.
Клифтону не хотелось расставаться с командой, где он знал всех и все знали его. Там на большом военном корабле он будет одинок среди важничающих моряков, смотрящих свысока на «плавучую пехоту». Да и просто жалко было оставлять «Меркурий» — ведь на нем он уже дважды переплыл океан
— Это так необходимо, сэр? — спросил Честер своего командира.
— Да,— был ответ.
— Надеюсь, что это только на время нашего плавания?
— Очевидно, только на это время,— сказал командир.
Капитан Норман Роупер, хоть и носил морскую форму, вероятно, по ошибке был приписан к составу королевских военно-морских сил. Глядя, как он спотыкается на высоких корабельных порогах, Клифтон сразу сообразил, что капитан сухопутная крыса. А бледность лица нового начальника давала основание думать, что тот, кроме всего, еще и крыса кабинетная, которая все дни просиживает за столом, не видя солнца, не подставляя лица ветру. И вот у такого человека Клифтон Честер должен был служить ординарцем! Должно быть, капитан был какой-то шишкой, раз ему нужен был непременно ординарец-сержант, да к тому же сержант, взятый из боевой команды, где каждый человек незаменим.
На особую значительность капитана Роупера указывали также и другие признаки.
Он занял каюту старпома. Это была самая обыкновенная офицерская каюта. Два иллюминатора против низкой металлической двери. Между ними — хронометр, поблескивающий никелем. Справа на стене — портрет короля Георга. Слева за ширмой — узенькая тахта, покрытая восточным ковром. На маленьком письменном столике — библия, морские карты, лоции. Для хозяина каюты — стул, для гостей — два удобных кожаных кресла. Вот и все. Намного скромнее, чем помещение для флагмана, где кроме просторной каюты есть еще и салон, такой большой, что можно играть даже в гольф. Правда, как раз против каюты капитана Роупера был узенький отсек с широким кожаным диваном, над которым висел портрет адмирала Нельсона. Но станет ли уважающий себя британский офицер, имея каюту, сидеть в открытом отсеке?
И все-таки, несмотря на свое скромное убранство, именно эта каюта стала местом, где собирались высшие чины конвоя, включая даже самого командира эскорта, седого высокого контр-адмирала, который всегда сочувственно похлопывал Клифтона по плечу и посылал его за чаем в буфет офицерской кают-компании.
В обязанности Клифтона Честера входило не только непосредственное обслуживание своего шефа, но и дежурство в радиорубке: в случае, если капитану Роуперу поступят радиограммы, Честер должен был стремглав мчать их вниз в каюту.
Радиорубка помещалась на третьей палубе, но Клифтон частенько добирался и до верхней боевой палубы,— любил поговорить с прислугой «эрликонов», этих удивительных двадцатимиллиметровых зенитных пушечек, которые за один миг выпускали в воздух сотни маленьких снарядов, от которых — Клифтону уже приходилось это видеть — фашистские самолеты вспыхивали, как факелы. Ему нравилось, прижавшись где-нибудь в закутке на носу или на корме, наблюдать, как, переваливаясь с волны на волну, несутся по серому безбрежному морю десятки стройных, прекрасных военных кораблей, охватывая с двух сторон ровные колонны конвоируемых судов, среди которых где-то шел и «Меркурий».
Незабываемое это зрелище — конвой в Северном океане.
Он собирается где-то возле берегов Исландии. Стройные фрахтовые суда с трюмами, набитыми взрывчаткой, снарядами и патронами, с гирляндами самолетов на палубах; неповоротливые танкеры, которые осторожно тянут
В море коммодор конвоя выстраивает свои транспорты и танкеры в походный ордер. Они вытягиваются в несколько длинных колонн, расстояние между которыми не превышает пятисот метров; они идут, прижимаясь корабль к кораблю так, словно каждый хочет защитить своего товарища, идут с одинаковой скоростью, на одинаковом расстоянии, днем и ночью идут, храня радиомолчание, чтобы не быть обнаруженными вражескими пеленгаторами. И не зажигают в густейшем мраке даже красных кормовых огней, чтобы не заприметил их случайно фашистский самолет, не накрыла фашистская подводная лодка, которая каждый миг может неслышно всплыть на их пути из морских глубин.
А вокруг конвоя, охватывая его веером, шныряют по холодным серым водяным полям миноносцы и морские охотники, на палубах которых дежурят бессонные команды, готовые по первому сигналу сбросить глубинные бомбы. В тесных серых кабинах миноносцев сидит прислуга асдика[14] неутомимо посылая в морские глубины целые потоки радиоволн. И как только радиощупальца наткнутся где-то в холодной мгле на веретенообразное тело вражеской подводной лодки, сейчас же в наушниках дежурного офицера запищит тревожное «пинг-пинг-пинг» и на командирском мостике оживет громкоговоритель: «Асдик — к командиру! Асдик — к командиру! Эхо красное сорок. Эхо красное сорок[15]. Приближается. Приближается».
Тогда берегись, неизвестный подводный пират! Тебя или потопят глубинными бомбами, не дав в последний раз взглянуть на солнечный свет, или же заставят, изувеченного, оглушенного взрывами, всплыть на поверхность и таранят, пополам разрежут корпус лодки килем миноносца.
Позади конвоя идут тяжелые корабли эскорта. Линейные крейсеры, броненосцы, фрегаты. Они берут слово в случае появления вражеских надводных кораблей. Они обеспечивают конвой от нападения с воздуха. На каждом из них — восемь радарных кабин. Восемь круглых экранов индикатора. Восемь пар глаз следят за экранами. Ни один самолет не подлетит к конвою незамеченным, не подойдет ни одно судно. Радар — глаза крейсера. Глаза, которые видят сквозь ночь, сквозь туман, сквозь завесу расстояния. Крейсер способен вести огонь, не видя противника и не показываясь ему на глаза. Командир может направлять огонь могучих дальнобойных орудий, пользуясь только данными индикаторов.
И вот эскадра, оснащенная новейшим оружием, неприступная для врага, эскадра, которая должна была сопровождать караван из тридцати четырех транспортов до самого Мурманска, неожиданно повернула домой, в Скапа-Флоу. Повернула, бросив транспорты, нагруженные сотнями тысяч тонн боеприпасов, столь необходимых тем, кто защищал Сталинград.
Но не моряки были виноваты в этом. Начиная от рядовых матросов, от орудийной прислуги, от радарных команд и механиков и кончая командирами кораблей и даже тем высоким седым адмиралом, что похлопывал Клифтона Честера по плечу,— все они не были повинны в том, что произошло в далеком холодном море, где-то против норвежских берегов, в высоких широтах, куда так редко забираются корабли.