Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
Виновен во всем был капитан Норман Роупер. Да еще, может быть, сержант Клифтон Честер. Хотя, если принять во внимание его служебное положение и суровую дисциплину, которой всегда отличался королевский военно-морской флот, сержанта Честера можно, пожалуй, и оправдать.
Современный военный корабль полон громкоговорителей. Вся его большая и сложная жизнь регламентируется по радио. Радио — это и спасение для каждого моряка, и проклятие. Оно не дает человеку ни одной минуты покоя, оно все время бормочет, все время приказывает, кого-то куда-то посылает, оно никогда не спит и тебе не дает заснуть, а если, измученный, ты упадешь где-нибудь на твердый металлический пол и забудешься
Все началось тогда с радио. Клифтон Честер, выбрав свободную минуту, болтал с ребятами, что дежурили около пом-помов[16]на верхней палубе, как вдруг у него над ухом задребезжал металлический голос: «Радио — капитану Роуперу! Радио — капитану Роуперу! »
Клифтон вмиг скатился по узкому трапу на вторую палубу, пробежал на корму, загремел по ступенькам еще ниже и уже стоял, запыхавшийся, бледный, в радиорубке.
— Заберите свою радиограмму,— сердито сказал ему лейтенант, дежуривший в рубке.— Она зашифрована так, что мы здесь ничего не можем понять. Ломайте над нею голову сами.
Клифтон отнес телеграмму капитану.
Тот, наверно, расшифровывал ее сам: он долго сидел в каюте, закрыв дверь и приказав Клифтону никого не впускать к нему. Затем велел идти за чаем и предупредил, что чай надо приготовить на несколько персон.
Когда с большим мельхиоровым подносом в руках Честер вернулся и толкнул дверь каюты ногой, то увидел, что у капитана Роупера уже сидят гости: адмирал со своим платиновым портсигаром в руке и еще два офицера из штаба адмирала. Все смотрели на бледное аскетическое лицо Роупера, который как раз заканчивал, должно быть, сильно поразившую всех фразу.
— ...«Тирпиц» с эскадрой вышел из Альтен-фиорда,— услышал Клифтон.
У него внутри все напряглось от предчувствия надвигающихся событий. Наконец-то! Наконец этот «Тирпиц» — гроза всех северных конвоев, этот фашистский линкор, который со своими трехсотвосьмидесятимиллиметровыми орудиями дежурил за несколькими рядами бонов и противолодочных сетей в узком норвежском фиорде, спрятавшись за скалистыми берегами,— наконец-то он вышел навстречу британской эскадре, и она вступит с ним в бой, чтобы победить! Ведь британцы всегда побеждают!
Об этом «Тирпице» рассказывали легенды. Гигантский корабль водоизмещением в сорок две тысячи тонн, оснащенный новейшим оружием, имеющий на борту собственные самолеты, прикрытый необыкновенно толстой броней, он вызывал смешанное чувство страха и восхищения одновременно. Однотипный с ним линкор «Бисмарк» одним-единственным залпом бортовых орудий потопил в начале войны самый большой военный корабль мира — британский линейный крейсер «Худ». Этот факт красноречиво свидетельствовал о боевой мощи «Тирпица». Однако «Бисмарка» все же потопили, и потопили британские моряки,— стало быть, «Тирпиц», как бы он ни был опасен, тоже может быть побежден. Честер знал это, как знал это и каждый британский моряк. Наверно, и капитан Роупер радовался случаю поквитаться с вражеским линкором. Поэтому и считал необходимым предупредить адмирала, чтобы тот как следует приготовился к встрече с фашистской эскадрой.
Ни одним движением не выдавая своего волнения, Клифтон ставил на стол чашки, сахарницу, чайник.
— Странно только,— продолжал Роупер,— что сообщение пришло от нашего агента с острова Магерей, в районе Норд-капа. Как могли все остальные агенты прозевать эскадру, когда она шла вдоль побережья?
— А она там и не шла,— усмехнулся адмирал.— Из Альтен-фиорда есть пять выходов. Целый лабиринт шхер. «Тирпиц», очевидно,
— «Тирпиц» идет вместе с крейсером «Адмирал Шеер» и двенадцатью эскадренными миноносцами, с воздуха его прикрывают сотни самолетов.
— Ну уж и сотни! — отхлебывая налитый ему Клифтоном чай, пренебрежительно проговорил адмирал.— Уверяю вас, что там не больше десятка. И вся эта так называемая эскадра для нас просто ерунда. Особенно, если мы еще дадим знать американской эскадре, которая идет севернее нас. Тогда ни один вражеский корабль не вернется в свой уютный фиорд.
— Мой служебный долг — известить обо всем Лондон,— сказал Роупер.
— Мой служебный долг тоже требует этого,— сказал адмирал.— Но я извещу господ из Уайтхолла[17]тогда, когда мои корабли сделают первый залп по «Тирпицу».
— Это ваше дело, сэр,— твердо сказал Роупер.— Что же касается меня, то я это сделаю сейчас. Сержант Честер!
— Слушаю, сэр! — вытянулся Клифтон.
— Отнесите эту радиограмму.
— Да, сэр.
Теперь Клифтон знал, кто такой капитан Норман Роупер. Его начальник входил в состав Интеллидженс сервис — в этом не было никаких сомнений, иначе откуда бы могли быть у него агенты на норвежском побережье, откуда секретные радиограммы, которых никто на крейсере не может расшифровать, откуда эта независимость, дающая капитану Роуперу право действовать вопреки воле адмирала. Теперь Клифтон припомнил, как в первый же день его службы у Роупера тот сурово приказал ему держать язык за зубами и не выносить за дверь капитанской каюты ничего из того, что ему придется здесь слышать. Роупер даже дал ему подписать бумагу о неразглашении тайны, которую равнодушный ко всяким бумагам Клифтон и подписал не читая. Придя к выводу, что его шеф весьма значительная фигура, Клифтон даже засвистал от гордости и так, свистя, и ворвался в радиорубку.
— Приказано немедленно передать в адмиралтейство! — выпалил он.
— Снова китайская грамота,— недовольно пробурчал лейтенант, беря радиограмму.— Только радиомолчание нарушаем, даем возможность обнаружить нас. Все говорим, говорим... Пустословие разводим...
Клифтон еле удержался от того, чтобы не сказать лейтенанту о том, какого рода это «пустословие». Если бы только кто-нибудь на корабле знал, что содержала эта телеграмма...
Вечером того же дня Честер опять носил в каюту Роупера чайники с цейлонским чаем и твердые галеты. Опять сидел там адмирал со своими офицерами, но теперь уже адмирал не вынимал свой платиновый портсигар, не говорил ласково Клифтону: «Паренек, ну-ка принеси еще чаю, только покрепче», не усмехался ласково. Нет, адмирал, покраснев и раздувая ноздри, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, гневно говорил капитану Роуперу:
— Это все наделали вы, капитан. Это вы виноваты. Тем, из Уайтхолла, только дай зацепку. Они рады каждой возможности уклониться от боя. У них называется это благоразумием. А в наших условиях очень тяжело, а иногда и просто невозможно провести грань между благоразумием и трусостью. Или, если хотите, подлостью. Вы знаете, какое задание ставится перед каждым военным кораблем? Оно формулируется тремя пунктами: обнаружь — вступи в бой — уничтожь! А что предлагают нам: обнаружь — уклонись от встречи — убегай. Удирать, не сделав ни одного выстрела по врагу! Оставив без защиты тридцать четыре судна! Не доведя конвоя до русских портов! Не довезя до России такого необходимого ей груза! Что скажут наши потомки, узнав об этом позорном факте? Что скажут они обо мне и о вас, капитан Роупер?