Европа в огне. Диверсии и шпионаж британских спецслужб на оккупированных территориях. 1940–1945
Шрифт:
Тысячи голландцев выразили свой протест, выстраиваясь в длинные очереди в приемных врачей-евреев. Они старались делать покупки только в «запрещенных» магазинах, приглашали евреев в гости. Римская католическая и протестантская церкви, обычно весьма сдержанные в отношениях друг к другу, на этот раз объединились вместе с рядом научных и общественных организаций, а также видными общественными деятелями страны и вместе выступили на защиту своих соотечественников-евреев. Активизировалась деятельность и групп Сопротивления.
Немцы пребывали в ярости. Раутер, желая показать, что среди голландцев велики антисемитские настроения, приказал лидеру весьма малочисленной,
Воспользовавшись этим антисемитским спектаклем как поводом для дальнейших репрессий, Раутер приказал собрать всех амстердамских евреев в гетто. В это же самое время был издан приказ об отправке нескольких сотен мужчин, главным образом рабочих с судостроительных предприятий Амстердама и Роттердама, на работы в Германию.
В субботу 15 февраля началась стихийная забастовка рабочих Амстердама. Тысячи голландцев шли по улицам, выкрикивая проклятия в адрес нацистов. Они несли плакаты в поддержку евреев, обещали им помощь и защиту рабочего класса Амстердама.
Чтобы наказать голландцев за это неслыханное нарушение порядка, Раутер приказал казнить трех коммунистов – руководителей забастовки, а также пятнадцать членов организации «попрошаек». Много тысяч евреев были отправлены в концентрационные лагеря и сгинули в них. На отдельные города был наложен коллективный штраф: на Амстердам – 6 млн долларов, Хилверсюм – 1 млн, Зандам – 200 тыс. долларов. Именно в них проходили самые бурные демонстрации. Городские власти были смещены и заменены немецкими комиссарами.
Проеврейский бунт в Голландии не имел аналогов ни в одной из оккупированных немцами европейских стран. Он оказал существенное влияние на всю деятельность немцев, направленную против британских агентов. Зейс-Инкварт, Раутер и прочие нацистские руководители развернули широкую пропагандистскую кампанию на радио и в прессе. Уинстона Черчилля назвали «прислужником мирового еврейства» и подстрекателем возмутительных событий в Голландии. Оказывается, виной всему явились «террористы и диверсанты из Лондона». Высокопоставленные нацисты пообещали впредь «безжалостно расправляться с этими террористами».
СПЕЦИАЛИСТЫ
До февральского восстания немцы держали в Голландии сравнительно малочисленный персонал СД и гестапо. Считая, что в этой стране необходимо проводить весьма тонкую политику, Зейс-Инкварт договорился с Гиммлером об ограничении деятельности гестапо. Да и у военной разведки (абвера) был только небольшой офис в Гааге, возглавляемый полковником Хемпелем. Он существовал при штабе немецкого главнокомандующего генерала Фридриха Кристиансена. Боевой командир, кадровый офицер старой школы, он, хотя и довольно положительно относился к нацистам, все же настоял, чтобы случаи диверсий рассматривались его военными судами.
Только поздней осенью 1940 года гестапо начало заниматься контрразведывательными мероприятиями. В марте 1941 года после вспышки народных волнений гестапо и СД в Голландии были значительно усилены. Шрайдер назначил себя специалистом по работе с ожидаемыми агентами из Великобритании.
Абвер, считающий контрразведывательную деятельность своей прерогативой
Таким специалистом стал майор Германн Гискес из французского абвера. Гискес, которому к тому времени исполнилось сорок шесть лет, был мужчиной выше среднего роста с несколько грубоватыми чертами лица, длинным, немного крючковатым носом и начинающей редеть шевелюрой. Голландский офицер майор Кеес де Грааф, допрашивавший пленного Гискеса после войны, рассказывал: «Когда Гискес, одетый в гражданскую одежду, уселся передо мной, он производил впечатление скромного немецкого бюргера. Лысоватый, крепко сбитый мужичок с постоянно съезжающими с носа очками. Ничего примечательного! Но не требовалось много времени, чтобы разобраться: Гискес обладает довольно редкими для немцев, во всяком случае для тех, кто находился в то время у власти, чертами. Это был культурный и очень образованный человек, к тому же обладающий чувством юмора. Он не отрицал того факта, что все его достоинства, вольно или невольно, были поставлены на службу нацизму».
По прибытии Гискес устроил свой офис в Хугевеге – на известном морском курорте Шевенинген неподалеку от Гааги. Для этого у богатого голландца был реквизирован дом. Посетители проходили через заднюю дверь, скрытую зарослями лип, за которыми начинался участок, занятый немецким ВМФ. Гискес припомнил, что перед войной видел фильм, снятый сотрудниками немецкой контрразведки, где фигурировали все сотрудники британской разведки в Гааге, и специально принимал все меры, чтобы ничего подобного не случилось с его людьми.
Гискес предполагал, что работа в Голландии не будет сложной. Однако вскоре выяснилось, что ему придется работать в тесном контакте с СД и гестапо, что явилось для него не слишком приятным открытием. Его «коллега» в СД – Йозеф Шрайдер – был профессиональным полицейским. К тому же он был намного моложе – ему едва исполнилось тридцать девять лет. Гискес, издавна принадлежавший к армейской элите, испытывал лишь презрение к гестаповскому офицеру. Их первую встречу он описал так: «В мой кабинет вошел почти лысый круглолицый человечек небольшого роста в форме штурмбаннфюрера СС. Он протянул мне гладкую, ухоженную маленькую ручку, явно только что от маникюрши. Слегка поклонившись, он проследовал за мной в комнату отдыха, расположился на стуле и скрестил свои короткие ножки. Последовал стандартный обмен любезностями, во время которого я имел возможность как следует рассмотреть его. Его возраст трудно поддавался определению. Скорее всего, ему было около сорока. Маленькие, немного навыкате глаза слегка оживляли бледное одутловатое лицо, а цвет и форма носа выдавали пристрастие к бутылке. Этот человек всячески старался выказать мне свое расположение, а легкий провинциальный акцент придавал его голосу задушевную теплоту. Казалось, что он невыразимо счастлив, неожиданно обретя в моем лице дорогого старого друга. Он был воплощением благожелательности: такими иногда описывают полицейских следователей. Именно перед ними закоренелые убийцы Эдгара Уоллиса должны прямо с порога начать каяться и заливаться горючими слезами. Когда же он дружелюбно и чуть фамильярно обратился ко мне «мой дорогой друг Гискес», я понял, что это совсем не сложно. Вместе с тем я был совершенно уверен, что он тщательно изучил мое прошлое и знает обо мне все до мелочей».