Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)
Шрифт:
Возвращались со шпиком. Он обращал по пути внимание мое на разные встречные вещи, потом перешел на телеграф и радостно сообщил, что существует уже беспроволочная передача: телеграммы идут просто по синему небу. Я поддержал эту мысль кивком головы.
– Это сделал Марконид, – заявил он далее, – вот голова! – И он постучал рукой бездельника по черепу глупца. – Это не иностранец, а наш, испанец.
– Нет, Маркони [269] – итальянец.
– Итальянец?! – всполошился он. – Нет, испанец, – повторил он, скорее для поддержания национального достоинства, без настойчивости. Я тоже не спорил, и мы пошли дальше.
269
Маркони, Вильгельм (род. в 1874 г.) – итальянский инженер-электрик, изобретатель беспроволочного телеграфа. Первые опыты над беспроводной передачей сигналов при помощи изобретенных им приборов были им проделаны в Лондоне в 1896 г. Опыты оказались весьма удачными и доставили Маркони мировую известность. Необходимо отметить, что аппарат для беспроволочного телеграфирования незадолго до того был уже
Вечером, после 8 час., гулял один по Кадиксу. Никого рядом со мною, ни неотступных шагов за мной. Хорошо… Улицы плохо мощены, запахи Испании (масло, пряности), балконы, старики, дремлющие на скамейках, множество цирюлен и чистилен, женщины на порогах, женщины на балконах, солдаты, гитары, игра в домино в мастерских, много беспечной бедности – беспечность от тепла, – много пестроты и шума.
Я обошел пешком – один! – старую бедную часть города, с узкими улицами, – везде тяжкий запах оливкового масла, вина, чесноку и человеческой нищеты, – потом вернулся к себе, чтоб успокоить шпиков, но никого из них не было. Я пошел разыскивать английскую кофейню (по гид Жуан) и… застал в кофейне друга-префекта. Он мне начал делать из-за своего стола ручкой. Я сперва было не узнал его. Он подошел, участливо справился, буду ли я кофе пить или пиво, и, благодарение судьбе, не пригласил к своему столу, где сидело несколько испанцев. В кафе играла музыка.
Испанец с двойным подбородком и пробором через лысину играл на скрипке и спокойными полудвижениями жирных рук руководил оркестром из четырех человек. Другой играл на гитаре, третий – еще на чем-то. Тяжелая испанка с массивными серьгами временами пела и обходила публику с тарелкой. За одним столом сидел я, за другим – префект с компанией. Больше никого не было. Я клал медную монету, испанцы не давали. Музыка резкая, ритм – дергающий.
С каким удовольствием возвращаюсь из английской сервесерии один, без провожатых. Тусклые фонари держат город в полутьме. Морская влага легла легким покровом на камни. Одинокие прохожие расходятся по домам. Там и здесь силуэты ночных сторожей с фонариками в руках. Декорация старой оперы. Тихо, особенно на моих улицах. И все тише… Только посередине мостовой идет слепой газетчик в мягких туфлях, опираясь рукой на маленького мальчика, и выкрикивает свой товар. Он вопит оглушительно и все громче. Но на улице никого. Слепому газетчику отвечают мгла да тишина… Да из глубины узких и темных улиц раздается вдруг надорванный ослиный крик.
Мой хозяин, свеже выбритый и как бы выпивший, – он, впрочем, всегда в хмелю своих бесформенных, но острых антипатий к правящим, что не мешает ему, впрочем, писать крепкие счета, – с негодованием показывает мне телеграмму в «Correspondencia de Espana», гласящую, что псевдо-анархист (таково теперь мое звание!) имя рек прибыл в Кадикс, оставлен на свободе и живет в гостинице Кубана. «На свободе! – рычит республиканский харчевник, – это все для того, чтобы помешать интерпелляции республиканца Кастровидо. Знаем мы этих…» Он ругает последними словами испанское правительство, прихватывая по пути и царя, стучит по столу, сдвигает на затылок, потом на лоб, потом снова на затылок свою каскетку и непрерывно теребит меня за рукав, мешая есть отварную свеклу.
За соседним столом восьмидесятилетний старик, совсем слепой, развивает республиканские взгляды хозяйке отеля, которая, не слушая его, подшивает полотенце.
15 ноября. С утра шпик вовсе не приходил. Демонстрация? Или запил? Справиться бы, страдают ли испанские шпики запоем. Да на беду и справочника такого нет.
Вчера шпик сказал, что придет сегодня в 9 часов утра. Я прождал его до 10, затем ушел. Приходится заботиться, чтобы не потерять шпика. Все наизнанку.
Улица Duque de Tetuan, герцога Тетуанского – солидная улица, на которой много каких-то странных учреждений; в широкие окна видна устойчивая кожаная мебель, столики с газетами, плевательница возле каждого кресла, а в зазывающе раскрытую дверь первой комнаты виден следующий зал с зелеными столиками. На вывеске ничего. Но дверь гостеприимно раскрыта. Таких внушительно обставленных учреждений на этой улице не менее десятка. Очевидно, благородные притоны карточной игры. Но играющих не видно. По ночам, что ли?
Хожу один по городу. Хорошо! – Собор. Служитель предлагает осмотреть катакомбы. Неохота уходить от прекрасного кадикского солнца. Море. Свет. Свежесть. Пальмы.
Вот те и на! Не только сегодняшняя моя дообеденная, но и вчерашняя прогулки были «незаконны». Шпик сказал мне сегодня сумрачно и внушительно, что если я хочу гулять и после ужина, то он придет, хотя намекнул, что и он, собственно, человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Стало быть, он надеялся, что я буду сидеть до ночи в своей дыре. Нет, это не Париж. Там я затрачивал в течение двух последних месяцев немало энергии на то, чтобы уйти от шпиков, – уезжал на автомобиле, входил в темный кинематограф, вскакивал в самый последний момент в вагон метро и пр. и пр., – они тоже не дремали, всячески изощряясь в погоне за мной по городу: перехватывали автомобили, вылетали, наподобие бомбы, из трамвая и метро, к возмущению кондукторов. Все это имело видимость борьбы, и во всяком случае не налагало на меня никаких «обязательств» по отношению к сыщикам. А здесь шпичок объявляет, что вернется в таком-то часу, и я должен его послушно ждать. В свою очередь, он твердо и даже неистово отстаивает мои интересы. Очень заботится, чтоб я не споткнулся и не испачкал себе сапог. С этой целью обращает мое внимание на все выбоины тротуара. Когда разносчик запросил с меня два реала за дюжину вареных крабов, шпик поднял шум, бранился, угрожающе махал руками и, уж когда продавец крабов вышел из кафе, догнал его и поднял под окнами такой крик, что собралась толпа. К этому времени крабы были благополучно съедены. То же он устроил вчера утром с чистильщиком, решив, что тот не сообщил одному из моих сапог надлежащего блеска.
А ведь война там, где-то за Пиренеями, продолжается.
Вчера кавалер Казеро – несмотря на мой ответ – явился ко мне с секретарем немецкого консульства. Оказывается, предприимчивый журналист успел уже побывать у Лаллемана, якобы от меня, но тот не мог прийти с ним ко мне или не хотел.
Секретарь консульства, гладкий немец, начал с того, что хочет устранить всякие недоразумения. Тут и так уж говорят, что я получил деньги из немецкого консульства… – Как так? – Да, да, хозяин отеля Кубана, недовольный тем, что я покинул его республиканскую берлогу, распространяет слухи, что некий немец, очевидно, из немецкого посольства, приносил мне деньги. На самом деле деньги, переведенные из Мадрида, приносил испанец французского происхождения, ярый франкофил, по фамилии Лаллеман, что по-французски означает немец. Сын хозяина Кубаны состоит на грех сотрудником республиканской газеты «El Pais», легко может статься, что «El Pais», до сих пор защищавший меня, ныне откроет против меня атаку. Неожиданный переплет из отельного счета и республиканского знамени… если верить секретарю немецкого консульства. Кавалер Казеро, редактор еженедельника под замысловатым названием, отобрал кое-какие сведения, особенно насчет высылки из Франции, и, уходя, заявил, что придет на другой день с фотографом, чтобы послать снимок в Мадрид: надеется, что в результате его публицистических выступлений высылка будет отменена. Визит германофильского испанца со штатным немцем произвел почти загадочное впечатление…
Сегодня утром был Лаллеман. Сообщил, что Казеро со своим журналом не имеет никакого влияния, промышляет всем, в том числе и шантажем. Хочет с меня, очевидно, получить за интервью и фотографию 100 фр. Кавалер в таком случае жестоко ошибется в своих расчетах. Пронюхал он это сам или нет, но сегодня больше не являлся, хотя вчера грозил еще интервьюировать меня насчет французских финансов, независимости Польши и иных высоких материй… Кстати: Лаллеман видел мой «кондуит», присланный из Мадрида: мне дается весьма удовлетворительная аттестация. Очевидно, испанская полиция состоит сплошь из «друзей»…
Вечером два испанских офицера играли в шахматы в вестибюле отеля. Расположение фигур казалось исключительно интересным. Игроки застыли в напряжении. Наконец, белые продвинули вперед короля – под черную пешку. Со словами – «шах и мат», черные схватывают вражеского короля, и партия закончена. Арабы, бывшие владыки Испании и мастера шахматной игры, очевидно не завещали своего искусства этим доблестным воинам короля Альфонса.
Шпичок сообщил мне на прогулке, что его дед был гранд, имел много золота, а отец состоял другом Альфонса XII, но что сам он – увы! – pobre, беден, получает всего 1.000 песет в год (он сказал 3.000 реалов – это звучит лучше!), а префект получает 9.000 реалов. Так как я реагировал на эту тему слабо, то шпик удвоил настойчивость. Оттопыривая нижнюю губу и мотая возмущенно головой по адресу негодного правительства, он повторял: 83 1/3 песеты в месяц, ему, потомку того предка, который был другом Альфонса XII! Да, плата небольшая. Тем не менее, за эту цену он готов перегрызть горло любому испанскому рабочему, который получает примерно столько же.
Памятник Морету. [270] «Patriotismo», – читает шпик надпись на лицевой стороне и внушительно глядит на меня. «Libertad», – читает он под тыльной стороной Морета – и поднимает вверх палец.
Есть еще в Кадиксе памятник «республиканцу» Кастеляру, [271] благополучно, кажись, примирившемуся в свое время с монархией. Crisobal Colon…кто бы это был? Долго не догадываешься. – Ба, да ведь это Христофор Колумб!. [272]
270
Морето, Августин (1618 – 1669) – известный испанский драматург, автор большого числа героических драм и шуточных комедий. Наиболее известны из его произведений трагедия «Доблестный кастильский судья» и комедии: «Презрение на презрение», «Прекрасный дон-Диего», «Тетушка и племянница» и др.
За 10 лет до своей смерти Морето бросил литературную деятельность и удалился в монастырь.
271
Кастеляр, Эмилио (1832 – 1899) – испанский политический деятель. Был профессором истории в Мадридском университете. В 1863 г. Кастеляр основал газету «La Democracia», в которой вел агитацию за низвержение монархии и провозглашение республики в Испании. В то же время Кастеляр решительно выступал против социалистических взглядов. В 1866 г. Кастеляр за участие в революции был заочно приговорен к смертной казни. В 1868 г., вернувшись в Испанию, был избран депутатом кортесов. В 1873 г. Кастеляр вступил в министерство – сначала в качестве министра иностранных дел, а затем премьер-министра. Придя к власти, Кастеляр немедленно ввел военное положение, отменил конституционные гарантии и ограничил свободу печати. Эти меры вызвали оппозицию со стороны большинства депутатов кортесов, и Кастеляр был вынужден подать в отставку. После отставки он вновь был избран депутатом кортесов, где выступал как умеренный республиканец.
272
Колумб, Христофор – знаменитый путешественник, открывший Америку. Родился в средине 40-х годов XV века в Генуе. Поставив себе целью открыть кратчайший путь в Индию, он с великими трудностями добился необходимых средств для снаряжения экспедиции и в 1492 г. совершил свое первое путешествие, закончившееся открытием островов Сан-Сальвадора, Кубы и Гаити. В следующем году Колумб организовал экспедицию, в результате которой им были открыты острова Мария-Галанте, Гваделупа и др. Наконец, третья экспедиция Колумба, предпринятая в 1496 г., закончилась открытием южно-американского материка. Сам Колумб не подозревал, что им открыта новая часть света, и до конца своих дней был уверен, что ему удалось только найти кратчайший путь в Индию. Колумб умер в 1506 г.