Европеана. Краткая история двадцатого века

Оуржедник Патрик

Историки говорили, что объявление мобилизации в 1914 году отвечало настроениям в Германии, Австрии, Сербии, Франции, Италии и т. д. и что первая мировая война была, быть может, единственной действительно народной и патриотической войной в истории. И когда солдаты шли по городу к вокзалу, люди сбегались и выкрикивали патриотические лозунги и вкладывали солдатам в оружие гвоздики, и бодро играл оркестр. А в Англии, где в 1914 году не было обязательной военной службы, на войну вызвалось идти более полутора миллионов добровольцев. И они шагали на вокзал и ждали, что война оживит в них добродетели, которые современный промышленный мир оттеснил на задний план, любовь к родине, отвагу и самоотверженность. Но с ходом войны и появлением мин, заграждений, чесотки и крыс солдаты постепенно теряли уверенность в том, за что они воюют, и ощущали себя заброшенными и постылыми. Они стреляли в крыс, делали пепельницы и вырезали на них ножом надписи ДА ЗДРАВСТВУЕТ 25-Я РОТА, НА ПАМЯТЬ О ВОЙНЕ, ВАШЕ ЗДОРОВЬЕ! и БОЛЬШЕ НИКОГДА! Во Франции и в Англии после первой мировой войны было много пацифистов, и общественное мнение было миролюбивым, а немцы тем временем шили униформу, делали танки и самолеты. А в Испании началась гражданская война, фашисты воевали с коммунистами, а коммунисты воевали с анархистами, чтобы сделать революцию сильнее, в то время как анархисты хотели, чтобы революция была перманентной, а фашисты хотели, чтобы она была национальной. И пацифисты говорили, что мир есть наивысшая ценность, но нацисты считали наивысшей ценностью победу, и говорили, что величие человеческой жизни заключается в борьбе между добром и злом, а коммунисты считали, что необходимо ускорить победу коммунизма, а в Испании началась гражданская война, а немцы напали на Польшу и Данию и Норвегию и Голландию и Бельгию и Францию, а русские напали на Польшу и Эстонию и Латвию и Литву и Финляндию и Румынию,

и так стало ясно, что началась вторая мировая война.

Некоторым историкам вторая мировая война нравилась больше первой и они говорили, что первая мировая война была национальной и патриотической, тогда как вторая была цивилизационной. И что в первой мировой войне люди воевали за узколобые концепции, которые уже принадлежали прошлому, тогда как во второй защищали идею человека. (Ограниченные концепции) После второй мировой войны люди не стали пацифистами и размышляли прежде всего о том, когда начнется третья мировая война между демократическими и коммунистическими странами. И всюду ходили шпионы и шпионили. А в министерствах просвещения размышляли, как лучше всего посодействовать окончательной победе. И ученые придумывали новое оружие, новые военные газы, атомные бомбы, боеголовки, ракетоносцы, бомбы с парашютом, электромагнитные пертурбации, нейтронное излучение и высокомолекулярную цитотоксичность. Появлялись новые слова и словосочетания для обозначения новых изобретений, научных открытий и новых общественных явлений и теорий, ТЕОРИЯ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ и ЧЕРНАЯ ДЫРА и ПСИХОАНАЛИЗ и ТЕЛЕВИДЕНИЕ и ЮГОСЛАВИЯ и ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ и РАДИО и МОДЕМ и ДАДАИЗМ и СОЦИОГЕНЕТИКА и ПОСТМОДЕРНИЗМ и ГЕНОЦИД и БИОЭТИКА и ЕВГЕНИКА и ТРАНСГЕНЕТИЗМ и КУБИЗМ и ЭКЗОБИОЛОГИЯ и АТОМНАЯ ДЕЗИНТЕГРАЦИЯ и МЕЖЛИЧНОСТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ и т. п.

Некоторые философы говорили, что миропорядок соответствует механизмам дискурса, состоящего из присущих ему изменяющихся, но в то же время конвенциональных знаков, и что хотя классификация знаков и не имеет особого смысла и все есть игра, случай, анархия, процесс, деконструкция, интертекст и т. п., но знак сам по себе все же что-то означает, хотя и непонятно точно, что. А другие философы возражали, что знаки, из которых строится мир и дискурс, лишены значения, а с отсутствием значения теряется субъект и сама реальность, и что история всего лишь непрерывное и бесформенное движение, которое ничего не выражает, и что все есть фикция и симуляция. И что упадок гуманизма логичен, потому что гуманизм зашел в тупик именно потому, что добился своего и навязал ценности, которые были ему присущи, свободу, индивидуализм, плюрализм, прозрачность и т. п. И что гуманисты получили то, что сами натворили, индивидуалистический, интерактивный, позитивный, прозрачный и оперативный мир, который теряется в собственной симуляции и окончательным решением которого является замена реальности виртуальной реальностью. А некоторые математики говорили что реальность это иллюзия, и что в действительности в человеческом мозгу есть лишь математическая модель, которая интерпретирует частоты, исходящие из какого-то иного измерения, и что это измерение трансцендирует пространство и время, и что мозг есть голограмма, отражающая Вселенную, которая тоже является голограммой. А в 1993 году одна старуха, некогда убежденная нацистка, завещала свой мозг одной лаборатории в Копенгагене, чтобы картины, которые в нем хранились, продемонстрировали внукам и внучкам, потому что она никогда не умела рассказать им о своей жизни.

А в 1907 году один француз перелетел пролив Ла-Манш на моторном аэроплане, а в 1910 году на моторном аэроплане один перуанец перелетел итальянские Альпы, а в 1911 году итальянцы использовали моторный аэроплан в войне против Турции, а в 1914 году конструкторы придумали, куда поместить пулемет, чтобы аэропланы могли стрелять друг в друга, а в 1915 году придумали, как сбрасывать с аэропланов бомбы, а в 1945 году американцы придумали атомную бомбу и сбросили ее на город, который назывался Хиросима. (Атомная бомба) Самолет назывался ENOLA GAY, и пилот позже объяснял журналистам, что назвал его так в честь своей ирландской бабушки, потому что у нее было такое веселое имя. Взрыв уничтожил почти все дома в радиусе трех километров, и в небе образовалось облако дыма, которое стали называть атомным грибом, потому что оно было похоже на гриб. Для раненых в местной школе устроили центр первой помощи, и школьники, пережившие взрыв, выбирали палочками червей из ран пациентов, а когда пациенты умирали, отвозили их на тачке в крематорий. А другие люди в следующие месяцы умирали от болезней, которые называли атомными, от лейкемии, астении и т. п. Люди, пережившие взрыв и атомные болезни, нагоняли на остальных жителей страх, потому что выглядели как прокаженные и вели себя как сумасшедшие. Многие люди позже думали, что со стороны американцев было слишком жестоким сбрасывать атомную бомбу в самом конце войны, но военные стратеги говорили, что не сбрось ее американцы, ее бы сбросил кто-нибудь другой, потому что ее хотя бы однажды пришлось бы испытать в реальных условиях, чтобы в мире могло установиться равновесие террора, которое гарантировало, что не начнется третья мировая война. (Реальные условия) А в 1944 году американцы придумали куклу в натуральную величину, которая называлась РУПЕРТ. Руперт был одет в костюм парашютиста и был наполнен гранатами и взрывчаткой, и американцы сбрасывали его с самолетов за линию фронта, и когда немцы или партизаны видели Руперта, спускающегося на землю, то сбегались к нему, а Руперт, упав на землю, взрывался и убивал всех, кто стоял рядом. А в 1918 году немцы придумали пушку, которая называлась ТОЛСТАЯ БЕРТА и стреляла на расстояние 128 километров, а в 1944 год) они придумали управляемую ракет) VERGELTUNGSWAFFE, которая развивала скорость до 5800 километров в час и должна была оказать решающее влияние на окончательную победу Германии. (Окончательная победа Германии) А в 1947 году американцы придумали сверхзвуковой самолет, а в 1957 году русские придумали искусственный спутник а в 1961 году они послали в космос первого человека, а в 1969 году американцы послали трех космонавтов на Луну, и когда первый из космонавтов спустился по лестнице на лунную поверхность, то произнес историческую фразу ЭТО МАЛЕНЬКИЙ ШАЖОК ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА, НО ОГРОМНЫЙ ПРЫЖОК ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. Главным инженером американской космической программы был бывший полковник специальных подразделений немецкой армии SCHUTZSTAFFELN, который в 1944 году придумал управляемую ракету VERGELTUNGSWAFFE. Позже были споры о том, придумал ли космонавт историческую фразу сам или ему ее заранее сочинил специалист по связям с общественностью. Управляемые ракеты VERGELTUNGSWAFFE делали в концлагере в Доре, а 528 миллионов телезрителей наблюдали высадку на Луну в прямом эфире, и политики и специалисты по связям с общественностью говорили, что это важный шаг к мировой коммуникации и к осуществлению ценнейших межчеловеческих отношений. (Межчеловеческие отношения)

А во время второй мировой войны физики по-новому взглянули на теорию относительности, а математики придумали теорию информации, которая была новаторской в том, что оставляла в стороне семантическое поле и понимала информацию как нечто, не связанное со значением. И некоторые математики и астрофизики говорили, что информация является одним из составляющих элементов Вселенной, и что организация Вселенной не что иное как равнодействующая сила преобразовательного отношения между энергией и информацией с одной стороны и информацией и материей с другой. Философы говорили, что информация является философской категорией и представляет собой помещение сущего в форму, и что какое-нибудь содержимое всегда найдется, но что сама по себе она не имеет смысла кроме движения, в нем заключенного, и задавались вопросом, не связано ли отсутствие значения в информации с отсутствием смысла в истории. Некоторые математики говорили, что теория относительности дала математическую основу новому взгляду на мир и что теория информации логично дополняет ее. (Взгляд на мир) Нацисты сначала не соглашались с теорией относительности и говорили, что это эстетическое и интеллектуальное наступление евреев, которые хотят навредить немецкому народу, а коммунисты говорили, что теорию относительности придумала буржуазия, которая хочет доказать, что относительна и наука как таковая, и таким образом поставить под сомнение коммунизм, который зиждется на прочной научной основе.

Первая мировая война была народной и патриотической, и многие люди верили в патриотизм, душу нации, памятники павшим солдатам и еще долго после второй мировой войны, которую называли цивилизационной, люди мыслили скорее категориями нации, нежели цивилизации, и у каждой нации были свои особенности. (Нация и цивилизация) Англичане были прагматичными, у американок были большие ступни, а у итальянок большая грудь, итальянцы были беззаботными, немцы заботились о гигиене и не имели чувства юмора. А ирландцы были вечно под мухой, шотландцы были стойкими ходоками, французы были грубыми, греки закомплексованными, чехи трусливыми, поляки вечно под мухой, итальянцы шумными, болгары отсталыми, испанцы унылыми, а венгры надутыми. А скульпторы и каменотесы радовались, что у них много заказов. А у французов было SAVOIR VIVRE, а у англичан было в обычае FAIR PLAY. И во время важных событий дети стояли у памятников в почетном карауле, чтобы показать, что свидетельство о войне остается вечно живым и что люди должны о нем задуматься. Антропологи говорили, что памятники больше подходят для размышлений,

нежели музеи или архивы, потому что они апеллируют скорее к памяти, нежели к истории, и что память оживает, тогда как история отнимает у живого прошлого правомерность тем, что делает его неподвижным во времени. А историки говорили, что памятники позволяют сортировать воспоминания общества, организовывать коллективную память и бороться против забвения как такового, но прежде всего против забвения чего-то конкретного, и что это способ одновременного создания иных форм беспамятства, а философы говорили, что и оно может быть структурированным. (Организация памяти) Памятники сооружали в различных местах, в общественных пространствах, на природе, у дорог или на местах боев, и антропологи говорили, что размещение памятников в разных местах вело в двадцатом веке к новой организации символического пространства, и что организация символического пространства является в обществе основой индивидуального и коллективного самосознания и одновременно общественным институтом и интеллектуальным образцом и, таким образом, первым условием любой истории. Людям, которые останавливались у памятников, казалось, что они в некотором смысле разделяют с солдатами, партизанами и заключенными в концлагерях их жизнь и смерть, и некоторые историки говорили, что памятники вроде раковин на морском побережье, когда происходит отлив моря и памяти, или как перерубленные червяки, в которых еще бьется остаток жизни, уже не реальной, а символической. А одна молодая еврейка пережила войну благо даря тому, что играла на скрипке на площади в Штрутгофе арии из «Веселой вдовы». А мужчинам и женщинам стригли волосы, раздавали билеты и говорили, что их надо будет предъявить в кассе бани. А в 1917 году один итальянский солдат написал в письме своей сестре Я КАЖУСЬ СЕБЕ ДЕНЬ ОТО ДНЯ ВСЕ БОЛЕЕ ПОЗИТИВНЫМ. А в странах, оккупированных немцами, после войны люди устраивали облавы на коллаборационистов, предателей родины и т. п., а женщинам, которые спали с немцами, брили головы, и один заключенный из концлагеря вернулся домой с бритой головой и пошел на танцы с подружкой своей сестры, которую местные жители обрили за то, что она спала с немецкими оккупантами, и они танцевали вместе, упершись друг в друга головами, а другим людям это казалось неуместным и даже, можно сказать, отвратительным. Испанцы танцевали фламенко, румыны метали мрачные взгляды, русские были грубыми, шведы прагматичными, евреи коварными, англичане надутыми, а португальцы отсталыми. Но с развитием общества потребления и средств коммуникации жизнь людей в Европе постепенно уравнивалась, и некоторые социологи и историки считали, что мышление критериями нации преодолено, и говорили, что наиболее яркой чертой развитого общества является космополитизм, и что никаких немцев, румын или шведов не существует, что это только самопроекция на общественные стереотипы и предрассудки. Но другие социологи были с этим не согласны и говорили, что с развитием общества потребления и средств коммуникации люди постепенно потеряли большинство точек опоры и что национальное сообщество, как ни странно, стало важнее, чем прежде. И что стереотипы необходимы для сохранения коллективной и исторической памяти, без которой западное общество утратит свое культурное единство, потому что единство не может быть гетерогенным. И что коллективная память есть компромисс между прошлым и настоящим, и что стереотипы и предрассудки имеют то преимущество, что стареют медленнее, чем история и технологические новшества и т. п., и что они представляют последнюю и наиболее активную область, в которой сохраняется общественное самосознание. Этнологи и антропологи говорили, что историчность может иметь две формы, одна из форм присуща обществам, которые хотят остаться в своем символическом бытии, а другая обществам, которые черпают из истории действие и энергию. И что западное общество традиционно относится ко второй группе, но в настоящее время, возможно, переходит в первую. А философы говорили, что ускорение истории, которое произошло в двадцатом веке, ведет к безразличию ко времени и исчезновению историчности в ее привычной форме, и что если необходимо возникновение какой-то иной формы историчности, то нужно замедлить историю, и некоторые из них требовали, чтобы в Декларацию прав человека включили пункт о праве человека на время. Идея соорудить солдатам памятники, чтобы о них не забывали, возникла во время войны, когда бургомистры решили, что списки павших, которые вешали в ратуше, слишком формальные, сухие и почти ничего не символизируют. После войны памятники солдатам сооружали как в победивших, так и в побежденных странах, и в победивших странах памятники, как правило, восславляли победу и самоотверженность, а в побежденных прежде всего самоотверженность и отвагу. А в 1989 году один американский политолог придумал теорию о конце истории, согласно которой история закончилась, потому что современная наука и новые средства коммуникации позволили людям жить в благополучии, и что всеобщее благополучие есть залог демократии, а вовсе не наоборот, как считали когда-то просветители и гуманисты. (Конец истории) И что гражданин, в сущности, потребитель, а потребитель, соответственно, гражданин, и что все формы общества в результате развития превращаются в либеральную демократию, и что либеральная демократия, в свою очередь, приведет к исчезновению всех авторитарных форм правления и к политической и экономической свободе и равенству и новому веку, который, однако, уже не будет историческим. Но многие люди не знали об этой теории и делали историю дальше как ни в чем не бывало.

Краткая история «Европеаны»

Автор книги «Европеана. Краткая история двадцатого века», вышедшей в 2001 году в Чехии, с 1985 года живет в Париже. Француз по матери и чех по отцу, он в совершенстве владеет обоими языками. Оуржедник редактирует рубрику о литературе в ежеквартальном журнале «L’Autre Europe» («Другая Европа»), пишет словарные статьи для чешской «Encyclop'edie Universalis» и «Словаря литературных произведений», выходящего в издательстве «Robert Laffont». Ему принадлежат многочисленные переводы как с французского языка на чешский — Б. Виан, С. Беккет, Ф. Рабле (за перевод с французского его «Пантагрюэлического предсказания» («Pantagrueline Prognostication») в 1995 году Оуржедник получил премию Йозефа Юнгманна, ежегодную награду Общества переводчиков Чехии за лучшие переводы), Р. Гари и др., — так и с чешского на французский (В. Ванчура, Б. Грабал, поэзия В. Голана, Я. Сейферта, Я. Скацела, И. Груши). В чешской среде Оуржедник блеснул еще в 1992 году благодаря ставшему библиографической редкостью и выдержавшему три издания (последнее — 2005) словарю чешского арго и обсценной лексики «Черновая тетрадь чешского языка» («Smirbuch jazyka ceskeho»). Он также автор путеводителя по библеизмам (метафорам, поговоркам и пословицам) «Нет ничего нового под солнцем» («Aniz jest со noveho pod sluncem», 1994), трех поэтических сборников — «Или» («Anebo», 1992), «Скажу ли» («Nerkuli», 1996), «Дом босого» («Dum boseho», 2004), экспериментального биографического эссе «Год ^{двадцать четыре}» (1995), исторической новеллы «Удобный момент, 1855» («Prihodna chvile, 1855», 2006) и пр.

О «Европеане» сразу заговорили критики и литераторы, и она стала «Книгой года», заняв первое место в анкете газеты «Лидове Новины». Критики написали, что «Европеана» жанрово неоднозначна, что она сочинена в духе абсурда и бурлеска, что это пародийная антиутопия или провокационная экспериментальная проза, балансирующая на грани беллетристики и эссеистики, или — проще — странная книжка.

В этой странной книжке были нарушены многие правила грамматики и пунктуации, например, пропускались тире, двоеточий не было вовсе, а еще там слишком часто употреблялись сочинительные союзы, а то, что, по Розенталю, полагалось писать с прописной буквы, автор часто писал со строчной. С прописной буквы писались названия организаций и стран, а со строчной — названия исторических событий, потому что именно строчные буквы помогали увидеть в этих названиях то, что раньше загораживали прописные. Еще было непонятно, зачем автору сложные слова, такие как милленарианизм (вера в тысячелетнее правление Христа), или энграмма (материальная основа памяти), когда то же самое можно сказать гораздо проще, или «умные» слова, такие как гипергражданин, и некоторые спрашивали его об этом, но он только огорчался и отвечал, что читатель не дурак и сам во всем разберется.

Сам Оуржедник, если уж высказывался о «Европеане», то говорил, что она задумана как стилистический эксперимент, и двадцатый век в ней — прежде всего риторическая фигура, а не реальное время с настоящими радостями, бедами и горестями. По словам одного из критиков, Властимила Гарла, автор исследует язык как проявление коллективной памяти, а если и существует какая-то историческая правда, то искать ее следует в первую очередь в языке. И поэтому так важны лозунги и клише, прописные и строчные буквы и термины, и пометки на полях, которые автор использовал в книге в большом количестве. И двадцатый век предстает перед читателем не как последовательность исторических событий, а как переплетение исповедей и убеждений, лозунгов, символов и концепций.

А известный чешский философ Вацлав Белоградский написал, что «Европеана» — повод задуматься о попытках оптимизировать человека на протяжении всего двадцатого века и их крахе, и что туда им и дорога, и был прав. А другие критики отмечали, что память, история, о которых много говорилось в книге, а также весь двадцатый век, есть в сущности риторическая фигура и фикция, раз его так легко могла отменить катастрофа информационных систем, которую приравнивали к концу света. Еще говорили, что «Европеана» — это постмодернистское произведение о разочаровании западного общества в самом себе, и что двадцатый век был многообещающим, но при этом одним из самых чудовищных в истории человечества, и что цинизм автора — наиболее подходящее средство для истинно гуманистического описания.