Европейская новелла Возрождения

Макиавелли Никколо

Отец исполнил ее желание и приказал выдать Мореходу сто тысяч дукатов, чтобы он приоделся и обзавелся всем, что подобает наставнику королевской дочери; отведены были ему также роскошные покои и назначена полдюжина слуг. На уроках королевна Сильвания и ее учитель Аполлоний вели беседы только о музыке, ибо королевна свою пылкую любовь затаила глубоко в душе. Но вот однажды она попросила Аполлония не отказать ей в великой милости и открыть, какого он происхождения, — по облику его и осанке видно, что рода он не простого. Тронутый жаркой просьбой королевны и многими милостями, которые она ему расточала, Аполлоний пообещал сказать свое имя и звание, ежели она поклянется сохранить тайну.

Королевна поклялась, и он сказал, что он — князь Аполлоний, и в подробности поведал о постигших его несчастиях, а заключил тем, что ныне почитает себя счастливцем, ибо удостоен покровительства самого короля. Речи эти утешили королевну чрезвычайно, любовь еще сильней охватила и одолела все ее естество, а так как страсть эту она не могла — или из целомудрия не хотела — открыть, то тяжко захворала. Множество лекарей смотрело больную, но никто не угадал причину недуга, и отец королевны был в великом горе.

Об эту пору явились в столицу три весьма знатных князя, все трое с одинаковым намерением просить руки королевны Сильвании. Согласившись между собой, во избежание раздоров, предоставить ей самой решить и указать, кого из трех она выберет себе супругом, они просьбу свою изложили письменно и подали королю, а тот, призвав Аполлония, сказал:

— Возьми, Мореход, сию грамоту с просьбой трех князей, что прибыли в мою столицу, и покажи ее возлюбленной дочери моей и твоей ученице — пусть назначит и напишет собственноручно, кого из трех она выбирает супругом.

Когда грамота была вручена королевне, она прочитала ее без наималейшего смущения и, после того как ее учитель Аполлоний удалился, начертала следующее:

«Больше всех я люблю и желаю видеть своим супругом князя Аполлония, а посему молю вас, отец мой и государь, ежели хотите спасти жизнь дочери вашей, отдать меня ему в жены».

Прошло несколько дней, Аполлоний попросил у королевны грамоту, чтобы узнать решение, но она отвечала, что не даст ее никому на свете, кроме как своему отцу. И вот пришел король в покой дочери, узнал ее волю и, дивясь названному ею имени, молвил:

— Что это значит, дочь моя? Не пойму я, что это за князь Аполлоний, которого ты выбрала себе в супруги.

— Ах, — со страстным вздохом отвечала королевна. — Кто же иной это может быть, как не мой любимый, ненаглядный учитель, которого все вы зовете Мореходом?

— Теперь я узнал и понял твой недуг, дочь моя, — молвил король. — Утешься и не печалься; ежели все так и есть, как ты говоришь, то ради его доблести и добродетели, молва о коих давно дошла до нас и распространилась по всему нашему королевству, я тут же даю согласие сделать его своим зятем и твоим мужем.

С этим обещанием он оставил дочь, а трем князьям, что просили ее руки, дал такой ответ: королевна Сильвания сейчас больна, потому она не может решить, кого из них выбрать своим супругом, и на том просят не прогневаться. Князья выслушали ответ и отправились восвояси.

Все еще тревожась о здоровье дочери, король в большой тайне призвал Аполлония и сказал:

— Мореход, прошу тебя и заклинаю верой в господа бога и честью рыцаря, ответь, истинно ли ты — князь Аполлоний?

— Слыша такое заклятье, — отвечал князь, — не могу не сказать вашему величеству правду. Да, я — он самый, повелевайте и распоряжайтесь мною.

— Повеление мое, — сказал король, — всего лишь одно: я прошу тебя жениться на моей дочери, ибо таково ее желание и мое также, ежели ты не против.

Аполлоний поблагодарил за столь великую честь и хотел было стать на колени, чтобы поцеловать королю руку, но король, не позволив ему опуститься на колени, заключил его в свои объятья, благословил и поздравил, а затем поспешил к дочери известить

ее, что она просватана. Заветное желание королевны исполнилось, через несколько дней она, поправившись, встала с постели, и начались приготовления к пышной и торжественной свадьбе. Вечером накануне бракосочетания князь Аполлоний задумал отправиться в бани с такой же блестящей и веселой свитой, как то было в обычае у короля, его тестя. Помывшись, Аполлоний наполнил банщику об их знакомстве, намереваясь отблагодарить за счастье, через него достигнутое. Банщик сразу его узнал и бросился к его ногам, прося явить свою милость; Аполлоний тут же назначил его своим камергером, а жену — камер-фрейлиной королевны Сильвании и пожаловал им на обзаведение двадцать тысяч дукатов.

Настал день свадьбы, отпраздновали ее на славу — столы ломились от яств, был устроен большой бал для дам и маскарад, все честь по чести, как подобает на свадьбе особ королевской крови. Но вот беда — на пиру была украдена драгоценная золотая и серебряная посуда; сколько ни искали, ни допрашивали, вора не нашли. А был им некий ловкач корсар, который, прихватив посуду, поспешил на свое судно, и подвозил его с берега тот самый рыбак, что когда-то приютил князя Аполлония, — корсар солгал рыбаку, будто он ювелир, привозил, мол, посуду князю Аполлонию, да тот не дал ему настоящую цену, вот он и возвращается домой. Денег расплатиться с рыбаком у корсара не нашлось, и он дал ему серебряную чашу. Добрый рыбак, по честности своей и простоте душевной, всему поверил, взял чашу и, с радостью и весельем возвратись домой, отдал ее на сохранение жене.

Прошло несколько лет, князь Аполлоний жил да поживал со своей любезной и дорогой супругой Сильванией, и вот почувствовала она себя в тягости; радостную сию весть она сообщила отцу и попросила, чтобы ее супруга Аполлония признали наследником короля Пентаполитании. Король согласился, коронация была отпразднована весьма торжественно и пышно, три дня подряд жгли потешные огни и веселились, а к концу празднеств показался в порту корабль, и с него сошли послы из королевства Антиохии и из Тира; в роскошных одеждах, торжественной процессией, они проследовали во дворец, и, простершись ниц перед королем Аполлонием, как велел этикет и требовал его сан, послы Антиохии изложили свое дело:

— Понеже короля Антиоха постигла кара господня и поразила его насмерть молния небесная, а дочь его королевна Сафирея от великого горя после того прожила только шесть дней, однако успела она за этот срок душу свою от грехов очистить и завещание составить, — назначив своим наследником и преемником тебя, князь Аполлоний, ради любви, которую ты выказал к ней, подвергнув опасности свою жизнь, когда разгадал загадку. Каковое завещание было признано и одобрено знатными людьми, и они порешили послать к тебе сие посольство, дабы ты, ежели тебе угодно, как только сможешь скоро явился к нам и принял власть над королевством ради сохранения в нем мира.

Вот закончили свою речь антиохийские послы, тогда заговорили тирские:

— Понеже после кончины короля Антиоха Талиарх, пытавшийся захватить власть, был разбит и знатными людьми изгнан из Антиохии, однако же, увлекши за собой мятежную толпу и овладев стоявшими в порту судами, направился в Тир и, застав там народ в смуте по причине отсутствия твоей королевской особы, захватил большую часть страны и, изгнав из столицы беззащитных и беспомощных жителей, стал полным владыкою твоего княжества Тир, то по сим причинам удрученные и изгнанные с родины злосчастные твои подданные, зная, что ты пребываешь в Пентаполитании, шлют к тебе сие посольство с мольбою подумать, сколь пагубно для них твое нежелание возвратиться на свой престол и спасти свой народ.