Европейская поэзия XVII века

Коллектив авторов

Песнь вторая

Юность! В дерзком устремленье Ты не ведаешь боязни, Даже смерть в лихом боренье Видишь ты без неприязни. И смела ты, и свободна, Мысль тебя не утруждает, Сложность дел тебе угодна, Трудность жизни не пугает. Если очень возгордишься — Море синее утопит, Если к солнцу устремишься — Солнце в крыльях воск растопит. А иной юнец в гордыне Средь воды огнем пылает: Пав с небес, в морской пучине С колесницею сгорает. Александр в лета младые, В полноте великой славы, Ведал, что еще иные Есть и земли и державы. Ныне

младостью томится Чадо буйное Османов: Бедствий чадо не страшится, Все в плену самообманов. Ах, Осман! В предел восточный Не спеши! Царю пристало Верных слуг — совет урочный — Всех заслушать для начала. Мудры слуги в их сужденьях О чертах, тебе присущих: Своеволен ты в стремленьях И не знаешь дней грядущих. Где в твоих решеньях сила? Мысль твоя еще незрела, Опыт — жизнь не подарила, Молод ты еще для дела. За своей весной незрелой Осень леди, ее урока, Славы плод, еще неспелый, Не губи ты раньше срока. Победить врага в сраженье, Покорить непокоренных — Благородное стремленье Славой всех мужей вспоенных; Но кто бед не бережется И коварства не страшится, Безрассудным назовется, В мненье общем умалится. Так и лес в горах: для глазу Он зеленый и прекрасный, Но войди, увидишь сразу — В нем и гад, и зверь опасный…

Песнь восьмая

Красота — благой природы Дар счастливейший и сила; Почитают все народы В ней все то, что сердцу мпло; Луч, сравнимый с божьим взором, Райский цвет красы прекрасный, Благо, все дары в котором, Образ неба вечно ясный; В ней пред миром рай открыло Бога славное деянье, Где чело — восток; светило — Локон; лик — зари сиянье; Радость в ней, и наслажденье, И сердец согласья мера, Душ сладчайшее томленье, Для очей предмет примера; Сладкий мед, что грустью сладкой, Раз вкушенный, отзывает, Мир желанный жизни краткой Душам всем она вещает. Если мощь красы сумеет С кровью знатной съединиться, Вдвое в силе преуспеет, И пред нею всяк склонится; И тогда в великой славе Та краса распространяет Власть свою в любой державе, Мир, чаруя, облетает…

ИВАН БУНИЧ

* * *

Ах, не верь, моя Любица, ты воде озерной, чистой, как в ней верно ни отразится лик твой райский, взор лучистый,— ибо вскоре отраженье от тебя навечно спрячет сладость уст, красу движений, синеву двух звезд горячих. В воду с гордостью ты глядишься, но придет конец гордыне: пораженно отстранишься от воды, столь милой ныне. Юность быстро убегает — не от той ли тени черной, что порой и тебя пугает в тихой глубине озерной? Время немо и сурово, в нем дороги нет обратно,— и, хоть день займется снова, наше утро невозвратно. Над своим ты не властна сроком, тороплив он, ненасытен: губы, взгляд, златой твой локон — все отнимет, как грабитель. Не смотри ж с такой любовью на свое изображенье и моей проникнись болью, о мой свет, мое утешенье!

НЕ ОТРИНЬ МЕНЯ, ХОТЬ Я И НЕ МОЛОД

Меня все корит моя юная вила: мол, я уж старик — не вернуть то, что было… Скажу ей в ответ: укоряешь напрасно, я пепельно сед, но ведь страсть не угасла — как огненный жар в груде белого пепла, любовь, хоть я стар, возгорелась, окрепла; я схож с той горой, что покрыта снегами, но к небу порой извергает и пламя. Любовь — словно голод. Умру, не насытясь. Пускай я не молод, но чем я не витязь! Я полон огня, — пе отринь, не разжалуй, ты

возле меня блещешь розою алой — иль плох наш венок, где сплелась воедино с тобой, мой цветок, белоснежность жасмина?

* * *

Ах, если б вечно в очи эти мне смотреть влюбленным взглядом, я б тогда, с тобою рядом, стал счастливейшим на свете,— лишь твое лицо мне снится, жизнь моя, моя царица! Лишь об одном могу мечтать я: дни и ночи быть с тобою, юной тешиться красою,— и, в твои попав объятья, восхищенно в них забыться, моя жизнь, моя царица! Ах, если б мог я, дорогая, каждый миг, зимой и летом, упиваться твоим светом, от восторга умирая,— если б нам соединиться, жизнь моя, моя царица! О, эту близость райским даром называл бы я по праву; я тогда, тебе во славу отпылав сплошным пожаром, и со смертью б рад смириться, моя жизнь, моя царица!

* * *

О, глаза любимой, огнь мой неугасимый, очи-зарницы, звезды-денницы! Пламень небесный с вешнею песней не вы ли, не вы ли в сердце мое влили? О ласковые взгляды, родники отрады, счастья истоки! Свет свой глубокий дайте мне, дайте, не покидайте души моей влюбленной, вами вдохновлепиой. Вы — мое спасенье, рассвет мой весенний. Луч ваш волшебный, чистый, целебный сжег тьму и холод, снова я молод — душу воскресила ваша дивная сила.

* * *

Вила мне все перечит, что поделать с нею. Я — утесов крепче, она — скал прочнее. Каменного стала она, молодая: мучит, и немало, — все сношу, страдая. Коль к моей заботе приглядится кто-либо, скажет: я не из плоти, — просто камня глыба.. Мы с моею гордой друг на друга похожи: она — камень твердый, я из камня тоже; из мрамора — вила, сам я — из гранита, она лед в себе скрыла, во мне пламя скрыто

ЗДРАВИЦА

Цвет-чародейка, в кубки налей-ка светлого зелья нам для веселья; видишь? — тут каждый мучится жаждой, все — в одно слово: «Будь же здорова!..» Ой, молодая, пью за тебя я — и, не ревнуя, жду поцелуя: дай, чаровница, нам убедиться — слаще ли кубок этих вот губок; винная ль чарка жжет нас так жарко, чары твои ли нас распалили.

* * *

Дорожи годами — мимолетно их бремя: вихрь, да тень, да пламя; сон, и мгла, и время. Вихрь ворваться может в день твой тихий, летний: все вокруг встревожит — и замрет, бесследный. Тень — твой провожатый; но сгустится темень — и обочь себя ты уж не сыщешь тени. Пламя будет живо, пока ест солому, и умрет в порыве к небу голубому. Сон, тебя желанным поманив виденьем, кончится обманом — грустным иробужденьем. Мягко мгла укрыла путь твой утром рано, но встает светило — и уж нет тумана. Время — это версты на твоей дороге: осени да весны, и — ничто в итоге. Наши годы — с нами, но не вечно их бремя: вихрь, и тень, и пламя; сон, туман и время.

* * *

Господи мой боже, как мне тяжко, трудно! Жизнь моя похожа на жалкое судно: мечется средь моря, суденышко это, ночной ветер черен, в небе нет просвета. А волна все круче, нет ветрил, нет весел, вот ладью до тучи вал морской подбросил — и обрушил с громом, обдавая хладом, в пропасть, к хлябям темным, что разверзлись адом. Бездна меня жадно поглотить готова, море беспощадно, и небо сурово. Глубь глядит могилой зыбкой и безвестной… Господи, помилуй! Мрак развей небесный, успокой ты ветры, волны усмири ты,— мой бог безответный, жду твоей защиты!