Европейские мины и контрмины
Шрифт:
Он помолчал с минуту, как будто следил за разворачивавшейся перед мысленным взором картиной.
– Однако, – сказал он наконец, – для этого надобно пройти долгий путь, а теперь достаточно пресечь тайные нити Наполеона – он не должен получить Люксембурга. На основании этого мы можем прийти к соглашению с Германией. Но из этого вопроса не должна возникнуть война, которая затормозит преобразование Австрии и погубит политику будущего.
– Вы полагаете, что во Франции решатся вести войну? – спросил Гофманн.
– Как знать… – отвечал министр. – От Наполеона всегда можно ожидать coup de t^ete 28 !
Он
– Вот нота Меттерниха! – сказал он, схватывая бумагу. – Посмотрим, что делается в Париже.
Он пробежал депешу глазами.
– В Париже сильно взволнованы, – сообщил он, – император огорчен внезапным открытием его планов, Мутье настаивает на твердом образе действий, императора окружает сильное шовинистское влияние. – Плохо, надобно во что бы то не стало предупредить разрыв. Впрочем, – прибавил он со вздохом облегчения, прочитав окончание ноты и передавая ее Гофманну, – император хлопочет о мире. Это для нас будет точкой опоры, и мы должны употребить все силы, чтобы предотвратить удар. Телеграфируйте немедленно Меттерниху, – сказал он после минутного размышления, – чтобы он настаивал на желании нашем сохранить мир и предложил наши услуги; я сам напишу ему, дабы он воспользовался всем своим влиянием и отклонил опасность. Пошлите такую же инструкцию Вимпфену. Потом мы должны сообща с Англией подготовить посредничество, предложить конференцию, от которой едва ли смогут отклониться обе стороны. – И тут его губы искривились в усмешке. – Когда дело попадет на зеленый стол, задор остынет. Потрудитесь изготовить и представить мне инструкцию для графа Аппони!
28
Отчаянной выходки (фр.).
Гофманн поклонился.
– Прикажете переговорить о деле с Мейзенбургом? – спросил он.
– Конечно, – отвечал фон Бейст с легкой улыбкой, – я не хочу ни обходить, ни оскорблять его; полезно оставлять в новой постройке старые столбы, пока не будет возведено новое здание. Поговорите с ним – впрочем, на этот раз он будет совершенно согласен с нами.
Гофман встал. Министр потянул за сонетку, висевшую над его письменном столом.
– Кто в приемной? – спросил он вошедшего дежурного.
– Герцог Граммон, – отвечал тот.
– Хорошо, – сказал фон Бейст, – стало быть, можно теперь же положить начало!
– Кроме того, – сказал дежурный, – ждет еще господин, давший мне карточку и это письмо для передачи вашему сиятельству.
Фон Бейст взял карточку.
– «Преподобный мистер Дуглас», – прочел он с удивлением. – Известно вам это имя?
Гофманн пожал плечами. Министр распечатал письмо.
– Граф Платен рекомендует мистера Дугласа, – сказал он. – Для меня будто бы будет интересно побеседовать с ним – он-де подробно знает английские дела, и ганноверский король принимает в нем большое участие. Не понимаю, но выслушаю. Попросите этого господина подождать немного, – обратился он к дежурному, – и введите сюда герцога.
Гофманн вышел из кабинета, раскланявшись в дверях с французским посланником, к которому пошел навстречу министр.
– Добрый день, герцог, – сказал фон Бейст по-французски, подавая руку. – Очень рад, что вы приехали, нам нужно переговорить об одном деле: я предвижу бурю в Европе, и мы должны бы сообща отклонить ее.
Герцог Граммон, в черном сюртуке с бантом ордена Почетного легиона, выпрямился во весь рост; на изящном его лице, обрамленном вьющимися волосами, с короткими закрученными вверх усами,
– Не легче ли бороться с бурей, чем отклонять ее? – сказал он, отвечая на рукопожатие.
Фон Бейст склонил голову на бок, по его губам скользнула едва заметная улыбка тонкой иронии; он сел за письменный стол и пригласил посланника занять место напротив.
– Бороться с бурей, – сказал министр, – отважно и благоразумно, когда нет иного пути достигнуть великой предполагаемой цели; но я не могу признать задачей государственного искусства борьбу с грозой, когда тем в результате цель не только не достигается, но, быть может, на веки становится недоступной. Однако станем говорить без метафор: я удивлен и, правду сказать, огорчен полученными из Парижа и Берлина известиями относительно уступки Люксембурга; в Берлине, похоже, не допустят этого.
– В таком случае примутся действовать! – сказал герцог, поднимая голову. – Раздастся повелительный голос Франции, который уже давно молчал. – Фон Бейст слегка покачал головой.
– Вы знаете, дорогой министр, – продолжал герцог Граммон, – как я сожалел о том, что император не захотел в минувшем году, в момент австрийской невзгоды, наложить решительное вето и вооруженной рукой вмешаться в события; вы знаете, как я настаивал на такой политике, но, – продолжал он, слегка пожав плечами, – эта политика не понравилась, и я, представитель императора, не смею подвергать случившихся событий грустному критическому обзору. Но факты свершились, и Франция должна поступать теперь так, как того требуют ее интересы, безопасность и величие, а также европейское равновесие. Увеличившаяся Пруссия, стоящая во главе немецкой объединенной военной силы, не имеет права удерживать в своей власти тех пунктов, которые были предоставлены безвредному Германскому Союзу, и Франция обязана, в видах безопасности своих границ, требовать новых военных объектов как гарантии – таковым представляется Люксембург, и если он не будет уступлен нам, – прибавил герцог горделивым тоном, – то мы его возьмем.
Фон Бейст покачивал головой из стороны в сторону и посматривал из-под опущенных век на герцога, который увлекся разговором.
– Вы сейчас назвали ошибкой пассивность Франции относительно немецкой катастрофы, – сказал фон Бейст спокойным голосом, – следовательно, я могу немедленно принять эту указанную вам самим исходную точку. Но сочтете ли вы исправлением ошибки, если Франция, не воевавшая в надлежащую минуту, станет воевать в неудобный момент?
Герцог взглянул на него с некоторым удивлением.
– Почему же настоящий момент неудобен? – спросил он. – Отказ Пруссии дать нам это поистине скромное и в высшей степени справедливое вознаграждение воспламенит французское национальное чувство, и разгневанная Франция будет непобедима. Притом в настоящее время объединение Германии мало подвинулось вперед, новоприобретенные области озлоблены, в южной Германии сильно распространен антипрусский дух, раны, нанесенные Пруссии войной, еще не исцелились, может ли представиться лучший случай дать урок новому прусскому величию и получить столь справедливое удовлетворение?
Фон Бейст опять покачал головой, продолжая улыбаться.
– И когда вы победите и Франция выиграет решительную битву, то чего вы достигнете? – спросил он.
– Достигнем того, чего требовали! – вскричал герцог почти с удивлением. – Может быть, несколько менее того, зато докажем Пруссии, что еще не настала минута смотреть свысока на Францию и не внимать ее голосу. Мы получим прочные гарантии безопасности наших границ.
– Дорогой герцог, – сказал фон Бейст невозмутимо, – ответите ли вы мне откровенно на один вопрос?