Эй-ай

Вартанов Степан Сергеевич

— Не путай молитву и скрежет зубовный, сын мой! — нравоучительно произнес Владимир. — Если Боб — верующий, то я — папа римский… извините за каламбур.

— Тем не менее…

— Как ты это себе представляешь? — спросил Люк.

— Что это за шипение? — удивилась Кира. — У тебя неполадки?

— Это я дышу.

— Чем дышишь?

— Динамиками.

— Дурдом, — резюмировал Владимир. — Кстати, Люк прав. Что ты собираешься делать — молиться?

— Мне не о чем молиться, — возразила Кира. — У меня все есть. Я собираюсь исповедаться.

* * *

Церковь

стояла на пригорке, и восходящее солнце красиво ее освещало. С полминуты Кира смотрела на церковь и горы за ней, затем медленно пошла вперед, обходя слева выходящих из здания после утренней службы прихожан — так, чтобы они видели ее на фоне церковной стены. Медленно — потому что она задействовала режим невидимости.

Внутри церковь была гулкой, просторной и тоже красивой. Однако, тщательно проанализировав свои чувства, Кира не нашла ничего, что могло бы быть истолковано как религиозный трепет, впрочем, она уже бывала в созданных методами виртуальной реальности церквях в Интернете, как в моделях, так и в действующих, войти в которые можно было с любого терминала на Земле. Так что ничего нового она не увидела. Но может быть, этот человек в смешной одежде сможет ответить на ее вопросы…

Она вошла в кабинку для исповеди и отключила режим невидимости. У священника по ту сторону полупрозрачной занавески глаза полезли на лоб.

— Вопрос первый, святой отец, — без предисловий начала Эй-Ай. — Являюсь ли я живым существом?

* * *

Линда вздохнула и переступила церковный порог. Сначала она хотела перекреститься, но затем поняла, что не знает как. Тогда она просто поежилась и пошла вперед. В церкви царил прохладный полумрак, пахло ладаном — если конечно, это был ладан, — и от всего этого странно замирало сердце.

Затем в противоположном углу зала что-то упало со звоном, с треском распахнулась дверь, и Линда увидела священника.

Она сразу поняла, что беседы на религиозные темы придется отложить. На священнике не было лица. Он направился в сторону алтаря, опрокинул по пути какой-то высоченный подсвечник, развернулся в сторону Линды, не видя ее, и прошел мимо, бормоча что-то о грехах и наказании за гордыню. Руки святого отца сжимали крест, а голос дрожал и ломался.

Линда совсем собралась было уходить, когда открылась вторая дверь в кабинке для исповеди. Там было две двери, в этой кабинке, для священника и для посетителя. Священник ушел, подумала Линда, значит, это тот, кто его так расстроил.

Затем дверь закрылась. Никто не вышел. Девушка по прежнему была одна в зале, но она словно чувствовала присутствие кого-то еще. Мороз по коже… Затем открылась и закрылась дверь, ведущая на улицу. Снова никого. Это были слишком. Линда поспешно направилась к выходу, сдерживаясь, чтобы не побежать. Ей никогда не было так страшно, хотя, если вдуматься, никаких причин для этого не существовало.

* * *

В десятке километров от нее, в горах, Люк поднял голову, отрываясь от созерцания синтезированного подпрограммой тактической симуляции цветка лотоса.

— Мне кажется, — сообщил он окружающему

миру, — я только что испытал озарение. Кстати, кто-нибудь знает, как ставится ударение в слове «сатори»?

— Люк? — с тревогой произнес Владимир.

— Я посмотрю в словаре, — вздохнул Люк. — Кира?

— Кира здесь.

— Сколько у тебя горючего в двигателе мягкой посадки?

Глава 4

Разбился! А говорили — железный!

Чайка по имени Джонатан Ливингстон

Из церкви Линда пошла на городскую ярмарку. Впрочем, все это было, конечно, условно. В городке едва насчитывалось две тысячи жителей, и ярмарка состояла из десятка столиков, на которых народ торговал своими поделками. Так, от нечего делать торговал. Ярмарка должна была успокоить нервы девушки.

Продавались тут довольно бездарные картины, самодельная посуда, бывшая в употреблении люстра и тому подобное барахло. Линда купила мороженое и побрела в обход. Через пять минут она обнаружила, что стоит перед палаткой предсказательницы судьбы и в сотый раз читает первую строчку афиши. Девушка вздохнула и повернулась было, чтобы уйти, но в этот момент ее схватили за руку.

Это был старик-китаец, правда, старик очень глубокий, больше похожий на сморщенную обезьянку. Он еле двигался, но все-таки обходился без посторонней помощи. Еще он что-то шепелявил, явно обращаясь к Линде.

— Что? — переспросила девушка. «Китайский английский» было решительно невозможно понять. Китаец повторил. Наконец девушка поняла, чего от нее добиваются. Этот старикан решил, что она гадалка! И он хотел…

— Где есть моя племянник?

— Он потерялся?

— Она потерялся… лась…

— Она девочка?

— Она умирать. Где?

— Где умерла ваша племянница?

— Моя племянник умирать Пекин! — сердито прошепелявил китаец. — Моя хотеть знай, где душа моя племянник… ца?

В конце концов, Линде было всего шестнадцать лет, и несмотря на то что в вопросах религии она была очень слаба, девушка знала что такое грех. Грехом, причем тяжким, было упускать такую возможность.

— Вон тот щенок! — Она ткнула пальцем в сторону старушки, продающей щенка немецкой овчарки. — Душа вашей племянницы…

В следующий миг старик испарился, оставив Линду таращиться на неведомо как появившуюся в ее руке купюру в сто юаней.

— Интересно, какой сейчас курс этого самого… — пробормотала новоявленная гадалка. — Кажется, пять экю… И чего я чипсами торгую, спрашивается?

Старикашка между тем уже тащил визжащую «племянницу» прочь, а полная пожилая женщина — прежняя хозяйка щенка — так же точно, как до этого Линда, изучала пачку китайских купюр. Кажется, она собиралась упасть в обморок.

Вдоволь похихикав, Линда направилась к машине. Это был старый, чуть ли не старше ее, фордовский «трак», то есть грузовичок с двухместной кабиной. Машина была ржавой насквозь, но мотор и подвеска волшебным образом продолжали работать. Взревев двигателем и выбросив облако дыма, реликт двинулся по горному серпантину вниз.