Эй, вы, евреи, мацу купили?
Шрифт:
– Ладно, мужики. Ползем в мэрию. Там добро, – толстяк не полз, а перекатывался. Сматываюсь к чертовой матери – пронеслось у Левы в голове. Стрельба усилилась. Лева полз к тротуару. Наконец, руки уперлись в асфальт. Прохожие могли бы принять его за пьяного. Отсюда, с Нового Арбата, штурм мэрии похож на репетицию кино.
Посыпались стекла, собровцы прыгали на газон, граждане шарахнулись. Баркашовцы ловили собровцев, и те с поднятыми за голову руками, колонной возвращались под улюлюканье и ликование толпы. Люди с
– Берешь людейна Останкино. Проезд бесплатный.
Прохожие легкомысленно входили в автобусы, молодежь взбиралась на грузовики.
На лестницах Белого дома и мэрии записывали добровольцев на штурм Останкино.
– Мэрия взята! На Кремль! На Останкино!
А на Старом Арбате музыка. Вот придурочные, они еще не знают, что выживут в другой стране.
На станции «Семеновская», у дома родного, на все оставшиеся деньги Лева купил четыре банки шпрот и пять мешочков сухарей.
– Зачем столько сухарей? – ахнула Маруся.
– Война.
– Напился?
– Война, Маня. Они уже у Останкино. Включай телик.
Телевизионные каналы отключились один за другим.
– Хорошо, – сказала Маруся, – я могу жить и без телевизора. Иди кушать.
И в это время Егор Гайдар призвал по радио «Эхо Москвы» выйти на защиту Моссовета.
– Ты куда опять? Мало тебе, что ли?!
– Все равно уже куртка дырявая, – Лева поцеловал дочь и вошел в лифт.
У Моссовета улица Горького была перегорожена грузовиками. С одного из них Зяма раздавал булочки и коробочки с соком.
– Кошерные? – Лева взял их рук Зямы.
– Пахнет нешуточными разборками.
Но люди улыбались. С балкончика, откуда выступал Ленин, Егор Гайдар призывал москвичей: «Не расходитесь!»
Моросило. У памятника Юрию Долгорукому шла запись добровольцев.
Москвичи бродили от мэрии до мэрии. На площади Свободной России мэрию защищали фашисты, на Тверской мэрию защищали гайдаровцы.
– Давайте искать автоматы, – предлагали школьники.
– Ловите лазутчиков-баркашовцев.
– Анпиловцы идут с автоматами. Когда нам раздадут автоматы?
– А почему нас не штурмуют? – удивлялись демократы на Тверской. – Бейтар на бэтээрах атакует Белый дом, – кричали баркашовцы у Белого дома.
– Ловите гайдаровских лазутчиков, – командовал Макашов.
– Делаем баррикады, – учили гайдаровцев те, кто торчал у Белого дома.
– Бейтар стреляет с крыш домов, – предупреждали баркашовцы гайдаровцев.
Рано утром бабахнуло. Снаряд попал в Белый дом, оттуда листы бумаг. В небе вертолеты.
– У меня там сын, не стреляйте! Они выйдут, – кричала на мосту женщина солдатам.
– Мать, не мешай! – отмахивались солдаты.
Неожиданно заморосило.
– Видите ли, поминальная служба – это там
В кабинет Главного раввина вошел Лева.
Тень от облака разделила безлюдную площадь Свободы. За Белым домом, в переулке ветер полоскал красные и желто-черные знамена. Молодой священник осенил крестом столпившихся рослых казаков в серых шапках. Много плакатов: «Смерть жидам!», «Ельцин жид». Лева шел по дороге в талите с молитвенником подмышкой и с кипой на голове. Люди растерянно провожали его взглядами. Как посмел?! У организаторов митинга шок. Александр Руцкой (его с товарищами накануне помиловал президент Ельцин) холодно посмотрел на раввина. Нет, не приглашал.
– Меня прислала синагога, – сказал Лева.
Первыми пришли в себя коммунисты.
– Ясно-понятно. Евреи были среди убитых.
– Охраняйте раввина, пока он будет молиться, – сказал дружинникам коммунист с бородавкой на носу.
Охраняйте меня, берегите сукина сына, дурака законченного. Это же надо так влипнуть! А Шаевич зачем меня сюда послал? А я зачем сюда пришел? Господи, помоги.
Японцы уставились телекамерами на Леву, Лева на японцев. А слева и справа старушки смотрели на Леву. Где они его уже видели, этого чокнутого раввина?
– Давай, отец, начинай! – к Леве подбежал коммунист с бородавкой на носу. – Батюшка, слышишь, запел!
Все, я влип, мне конец. Но при всем честном народе. Убьют как жертвенное животное. Стыд.
«Эль малэ рахамим», – начал Лева заупокойную молитву.
Вскоре раздались глухие удары – казаки рвались к Леве сквозь живой щит коммунистов. Это вам не семнадцатый год ХХ века. Ряженые казаки – мастера самбо и бокса, били мягкотелых москвичей.
Серые шинели выстроились перед Левой.
– Ну, замолкни.
Лева закрыл глаза и продолжал петь молитву.
– Лахен бааль гарахамим…
– Заткните ему пасть, – голос за его спиной.
Наконец, все было кончено. Он ощущал на себе горячее дыхание зверя.
– Иди, жид, к стене.
На красной стене фотографии погибщих защитников Белого дома: девушка светлоликая с короткой стрижкой, курчавый очкарик, мужчины, женщины… Лева прижался спиной к стене и поднял голову. Перед ним никого не было.
…Утренняя служба. Йом Кипур.
Хоральная синагога переполнена москвичами и горскими, бухарскими, грузинскими евреями – беженцами.
В перерыве перед прихожанами выступил представитель КПРФ.
– Мне поручено принести извинение за вчерашний случай у Белого дома.
– А кто это был?
– Реформист.
– А-а, избили?
– Так ему и надо. Реформисты женщин за раввинов признают.
Тем временем, в ДК «Автомобилист» был тоже перерыв и Лева устало плюхнулся в кресло за сценой. Он сочинял стихотворение, не смея его в этот день записать…