Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Амброз Стивен

[* Около 22 километров.]

Сразу же после совещания по У-2 Эйзенхауэр, его семья и вся компания отбыли в Аугусту на празднование Дня благодарения**. Их сопровождал фельдмаршал Монтгомери, который, как жаловался Айк, "пригласил сам себя". За обедом по случаю праздника два старых солдата потчевали гостей историями о войне. Разговор зашел о сражении при Геттисберге***. Айк прочитал целую лекцию об этой самой его любимой битве. Когда речь зашла об обвинении Пикетта, он сказал, что ответ Ли на предложение Пикетта атаковать противника: "Атакуйте, если вы сможете" — был совершенно необычным. Утверждая это как генерал, который сам командовал, Айк признался, что никогда не дал бы такой свободы действий своему подчиненному. Монтгомери заметил, что у него есть хороший повод узнать,

так ли все было на самом деле.

[** День благодарения — официальный праздник в США, отмечаемый в четвертый четверг ноября. Традиция ведет начало от первых европейских переселенцев, благодаривших Всевышнего за собранный урожай.]

[*** Геттисберг — город, возле которого произошло одно из крупных сражений во время Гражданской войны между Севером и Югом в США в 60-х годах XIX века.]

Потом Монтгомери завел разговор о вещах, о существовании которых в Америке и не подозревал. Он, например, никогда не слышал о Принстонском университете, а лишь о Гарвардском и Йельском. Он вспомнил, как на корабле по пути в Америку за столом капитана его представили человеку по имени Спенсер Треси****. Монти спросил м-ра Треси, каким бизнесом он занимается... После обеда мужчины уселись играть в бридж, все за исключением Монти, который не знал карт, и поэтому Мейми стала учить его игре в скраббл.

[**** Спенсер Треси (1906 — 1967) — известный американский киноактер.]

На следующее утро Монти спросил Айка, что такое — быть президентом. Айк ответил: "Ни один человек на свете не знает, какова эта работа. Она загоняет, загоняет, загоняет. Она опустошает полностью не только весь ваш интеллект, но и запас жизненных сил"*7.

Эйзенхауэр возвратился в Аугусту на Рождество и на Новый год. В это время вокруг него чувствовалась какая-то необычная напряженность — Айк ожидал результатов голосования французов по вопросу перевооружения Германии. Его беспокоило, что в случае отрицательного результата голосования ему придется вернуться в Вашингтон. И естественно, что все вздохнули с облегчением, когда 30 декабря пришло сообщение: французский парламент ратифицировал соглашение.

Таким образом, второй год президентства Эйзенхауэра окончился для него успешно и на радостной ноте. Согласие французов с его программой перевооружения Германии влекло за собой укрепление НАТО, и это было одно из достижений, которым он особенно гордился. Было много и других побед, которые заслуживали новогоднего тоста. Маккарти получил порицание. СЕАТО действовала. Бюджет был практически сбалансирован. Расходы на оборону резко сокращены. Популярность Эйзенхауэра, судя по опросам общественности, была довольно высока — его рейтинг составлял более 60 процентов. Конечно, случались и неудачи. И самые значительные из них, доставившие Эйзенхауэру острые переживания, — потеря Северного Вьетнама, провал попытки вывести старую гвардию на середину течения умеренной политики и потери на выборах, в результате которых контроль в Конгрессе перешел к демократам. Были также и текущие вопросы, чреватые опасностями, такие, как Квемой и Матсу, стабильность Южного Вьетнама и, конечно, внутренние проблемы. Но когда Эйзенхауэр оглядывался назад, на 1953 и 1954 годы, он испытывал чувство глубокого личного удовлетворения — ему многое удалось сделать за это время, и прежде всего успешно провести переговоры и сохранить мир.

Эйзенхауэр сказал Хэгерти, что "одна его цель" — это "работа по поддержанию мира в мире"*8. Временами казалось, что он был единственным человеком, способным выполнять эту работу. В середине 1953 года большинство советников по военным внешнеполитическим и внутриполитическим вопросам были против заключения перемирия в Корее. Но Эйзенхауэр настоял на своем. В 1954 году пять раз Объединенный комитет начальников штабов, Национальный совет безопасности и Государственный департамент рекомендовали ему начать интервенцию в Азии даже с применением атомных бомб. Первый раз — в апреле, когда положение в Дьенбьенфу стало критическим. Второй — в мае, накануне падения Дьенбьенфу. Третий раз — в конце июня, когда французы сказали, что китайцы вот-вот вмешаются в конфликт в Индокитае. Четвертый — в сентябре, с начала обстрела китайцами островов Квемой и Матсу. Пятый — в ноябре, после объявления китайцев, что американским летчикам вынесены судебные приговоры и они заключены в тюрьму.

Пять

раз в течение одного года эксперты советовали Эйзенхауэру нанести ядерный удар по Китаю. Пять раз он отвечал "нет". В наиболее острой форме он сделал это в конце ноября, когда на пресс-конференции его спросили о возможности превентивного удара по Китаю. Эйзенхауэру потребовалось десять минут для ответа, он отвечал с ходу, отдельными репликами, с видимым волнением. Подробно проанализировав положение, Эйзенхауэр наклонился вперед и сказал, что "хочет поговорить немного в своем личном качестве". Он признался, что президент испытывает точно такие же чувства негодования, гнева и почти такое же разочарование, как и любой другой американец, и первое, что ему хочется, — "разразиться бранью". Ему также известно, что такое "простой курс". Нация "объединилась бы автоматически", сомкнула бы ряды за своим лидером, и осталось бы выполнить очень простую работу — выиграть войну. "Вся нация дошла до такого накала, что вы почувствуете его везде, куда бы ни пришли. Все это дело слишком преувеличено". Эйзенхауэр признал, что и он не свободен от этих чувств: "В интеллектуальном и духовном поединке, когда происходит столкновение умов и вы идете дальше, чтобы увидеть, можете ли выиграть, наступает что-то такое... создается атмосфера... возникает отношение, которое мне не совсем незнакомо".

Пять раз в течение одного года эксперты советовали ему еще раз получить удовольствие от такого ощущения. Но Эйзенхауэр знал и другое. Он напомнил журналистам свою любимую строфу из стихотворения Роберта Ли: "Это прекрасно, что война так ужасна, если бы она не была такой ужасной, то мы полюбили бы ее". У него был личный опыт "работы по написанию писем с выражением соболезнования сотням, тысячам матерей и жен, лишившихся близких. Это очень грустный опыт". Поэтому он обратился с призывом к журналистам, а через них к народу крепко подумать, прежде чем спешить начать такое дело. Постарайтесь представить себе последствия, настаивал он. "Не идите на войну под влиянием эмоций — или гнева, или чувства обиды; делайте это с молитвой"*9.

Пять раз в 1954 году Эйзенхауэр молился о правильном выборе между войной и миром. И каждый раз склонялся в пользу мира.

В первый день нового, 1955 года Чан Кайши предсказал, что война за Квемой и Матсу "может начаться в любое время". На другой стороне Формозского пролива Чжоу Эньлай заявил, что вторжение китайцев на Формозу "неизбежно"*10. Оба китайских соперника своими заявлениями еще больше разожгли кризис вокруг Формозского пролива, вскоре превратившийся в одну из наиболее серьезных проблем, с которыми Эйзенхауэр сталкивался за восемь лет своего пребывания на посту президента. Фактически в начале 1955 года США были ближе к решению использовать атомное оружие, чем в любой другой момент пребывания у власти Администрации Эйзенхауэра.

10 января ВВС коммунистического Китая совершили налет на Тахенские острова, расположенные в двухстах милях от Формозы и удерживавшиеся силами националистического Китая. Эйзенхауэр решил, что "настало время подвести черту"*11. Это решение немедленно повлекло за собой вопрос, где эта черта должна быть проведена, но он никогда не был решен, а только способствовал углублению кризиса. Без сомнения, американцы были готовы сражаться и защищать Формозу — в 1954 году Эйзенхауэр заключил договор о взаимной обороне, по которому Америка была обязана это делать; договор распространялся и на Пескадорские острова.

А что же с Квемоем и Матсу? Они были так близко расположены к материку, так далеко от Формозы, их принадлежность к континентальному Китаю была настолько очевидной (из-за малой площади их невозможно было использовать в качестве плацдарма для вторжения на Формозу), что практически все, за исключением Чан Кайши, считали: вряд ли стоит их оборонять. Тахенские острова усугубили проблему: так ли уж они жизненно важны для защиты Формозы?

Эйзенхауэр решил, что с Тахенами можно и расстаться; но по поводу Квемоя и Матсу он намеренно не высказывал определенного мнения. Ему удалось сохранить эту неопределенность в течение всего кризиса, несмотря на всю остроту ситуации. Такая позиция была краеугольным камнем его политики, и он придерживался ее, несмотря на многочисленные проблемы, которые она создавала в его отношениях с европейскими союзниками, американскими военными, Объединенным комитетом начальников штабов родов войск, Советом национальной безопасности, Чан Кайши, Конгрессом и американской общественностью.