Эйзенхауэр. Солдат и Президент
Шрифт:
Личный взгляд Эйзенхауэра на оппозицию был более чем скептический. Он сказал Груентеру: "Стивенсон и Кефауэр вместе представляют собой самую жалкую и слабую пару, которая когда-либо претендовала на высшие посты в нашем государстве". Эйзенхауэр никогда не сомневался, что он и Никсон одержат победу, поэтому со спокойной душой предоставил Никсону заниматься всей работой, связанной с выборной кампанией. Но, как и в 1952 году, республиканцы — профессиональные политики могли нервничать и предполагать, что все идет вкривь и вкось. "Я заметил, что по мере приближения дня выборов, — писал Эйзенхауэр Груентеру, — всех одолевает нервное возбуждение. Вы встречаете человека, который пребывает в истерическом состоянии от уверенности в решающей победе, а через некоторое время в тот же день вечером вы видите этого же самого человека с лицом, вытянутым от
Национальный совет Республиканской партии настаивал, чтобы Эйзенхауэр выступал чаще. И Эйзенхауэр убедил себя, что это необходимо. Он объяснил Сведу, что хочет не только победить, а победить решающим большинством. Без такого мандата избирателей, считал он, "я бы не желал быть вообще избранным". Свое желание он объяснил двумя причинами. Во-первых, его деятельность по "реформированию и ремонту" Республиканской партии была далека от завершения, а его влияние на партию в значительной мере будет зависеть от того, с какими результатами будет одержана победа. Во-вторых, он ожидал, что демократы сохранят большинство и в Сенате, и в Палате представителей. Работа с демократами, хотя для Эйзенхауэра она во многих случаях была проще, чем с республиканцами, также будет зависеть от того, с какими результатами будет одержана победа. Поэтому он решил "совершить некоторые поездки в ходе кампании" и выступить с речами в полдюжине городов. Отчасти эти поездки он совершал ради удовольствия — он любил путешествовать, а отчасти ради того, чтобы "доказать американскому народу: я достаточно здоровый индивид" *14.
Но была одна проблема, которая заставляла его действовать, — призыв Стивенсона к запрещению испытаний атомного оружия. И поскольку проблема существовала, поскольку существовал и повод для возрастающего презрения к Стивенсону со стороны Эйзенхауэра, а именно: неумелая и запутанная постановка проблемы, а также способ ее использования Стивенсоном. В намерениях Стивенсона действительно была мешанина: он ратовал за отмену призыва в армию, за прекращение ядерных испытаний и в то же время призывал значительно увеличить ассигнования на создание ракет. Эйзенхауэр считал, что ядерные испытания — слишком сложная и опасная тема, чтобы ее муссировать во время политической кампании. Он предпочел бы оставить ее в покое. Советники говорили Стивенсону, что его попытки атаковать Эйзенхауэра по любому вопросу, касающемуся национальной обороны, будут выглядеть глупо. Тем не менее Стивенсон настоял на том, чтобы вопрос о прекращении ядерных испытаний стал главной темой его предвыборной кампании, что и завело его в тупик.
Весь сентябрь англичане и французы продолжали оказывать давление на Насера, поскольку Эйзенхауэр призывал их действовать без спешки. Тем временем шпионский самолет У-2 был готов к эксплуатации. В результате полетов этого самолета на Среднем Востоке обнаружилось, что Израиль проводит мобилизацию и имеет на вооружении около шестидесяти французских реактивных самолетов "Мистэр". Эйзенхауэр пришел в ярость — ведь в соответствии с трехсторонней декларацией 1950 года Соединенные Штаты, Соединенное Королевство и Франция обязались поддерживать статус-кво на Среднем Востоке в отношении вооружений и границ. Франция ранее попросила разрешения у американцев (и получила его) продать "Мистэры" Израилю, но только двадцать шесть, а не шестьдесят. Таким образом, Эйзенхауэр узнал, что французы вооружали Израиль в нарушение соглашения 1950 года и лгали американцам в этом вопросе.
Эйзенхауэр не считал, что Израиль нападет на Египет; его внимание приковывала Иордания. Он сказал Даллесу: "Доведите до сведения Израиля, что он должен прекратить эти атаки на границе с Иорданией". Если они будут продолжаться, то арабы попросят оружие у русских и "результатом будет советизация всего района, включая Израиль".
Эйзенхауэр сказал Даллесу, что, по его мнению, "очевидное агрессивное отношение Бен-Гуриона" является результатом его убежденности в том, что политическая кампания в Америке подрежет жилы Администрации Эйзенхауэра. Эйзенхауэр поручил Даллесу твердо заявить Израилю: "Бен-Гурион не должен совершать серьезной ошибки, основанной на его убежденности, что победа на внутренних выборах для нас представляет такую же ценность, как сохранение и защита мира". Даллес должен был также передать Бен-Гуриону, что в долгосрочной перспективе агрессия Израиля "не может не привести к катастрофе, и те его друзья, которые у него еще останутся в мире, не смогут ничем помочь ему, как бы сильны
В течение последующих двух недель вся информация о переговорах, которые вели Соединенные Штаты, с одной стороны, и французы и англичане, с другой, оказалась засекреченной. В то же время американская служба радиоперехвата выявила усиленный радиообмен между Англией и Францией. Американским дешифровалыцикам не удалось подобрать ключ к коду и установить содержание шифрованных радиограмм; они только подтвердили, что радиообмен приобрел колоссальные размеры. Эйзенхауэр ожидал, что Израиль нападет на Иорданию, поддерживать его будут французы при тайном согласии англичан, а затем англичане и французы, воспользовавшись общей неразберихой, оккупируют канал. Другими словами, он был совершенно неверно информирован, в результате чего пришел к ошибочному заключению. Для него последующие события оказались почти такой же неожиданностью, как это было 7 декабря 1941 года в Пёрл-Харборе или 16 декабря 1944 года, когда началось контрнаступление немцев. Отличие на этот раз было в том, что его обманывали друзья.
Как могло это произойти? Соединенные Штаты имели громадную, комплексную и в основном эффективную разведывательную систему, и ЦРУ — только одна из частей этой системы. Американские репортеры находились в Лондоне, Париже и Тель-Авиве и каждый день присылали сообщения о происходящем в этих столицах. Государственный департамент имел прекрасно работавшие посольства во всех трех столицах, кроме того, существовали секретные линии связи для экстренных сообщений о развитии событий. Самолеты У-2 летали над восточным Средиземноморьем и передавали на землю фотографии, на которых были зафиксированы все значительные передислокации военных. ЦРУ имело тайных агентов на самых различных уровнях, в самых различных точках региона. Но самое главное — у Эйзенхауэра были близкие друзья и в Кабинете Идена, и среди французских и английских военных, а также во французском правительстве. Но нет никаких доказательств, что он сделал хотя бы попытку установить тайный контакт со своими друзьями (например, с Макмилланом или Маунтбеттеном, которые возражали против авантюризма Идена) и через них выяснить, что же происходит на самом деле. В результате сложившаяся ситуация оказалась для него неожиданной.
В какой-то степени это можно объяснить его озабоченностью ходом выборной кампании, а именно на это и надеялись англичане, французы и израильтяне, когда вступали в сговор. Но более серьезной причиной провала американской разведки был характер самого акта. В 1956 году Эйзенхауэр не видел в нем, фактически направленном на самоуничтожение, смысла — зачем англичане и французы пытаются захватить и удержать канал и почему израильтяне действуют агрессивно, находясь в арабском окружении? Но особенно бессмысленной он считал попытку англичан и французов поступать независимо от Соединенных Штатов и уж совсем не понимал, почему они выступили против политики, открыто проводившейся Администрацией Эйзенхауэра.
Итак, все это оказалось для него крайне неожиданным. Он терпеть не мог пребывать в таком положении, но опыт научил его — и он повторял это много раз — неожиданности нужно предвидеть. И чтобы достойно ответить на случившееся, необходимо прежде всего оставаться спокойным, затем собрать всю информацию, какую только возможно, обсудить различные варианты и, используя их, обеспечить контроль над событиями. Именно так он поступил в декабре 1944 года, в один из самых его звездных моментов на посту верховного главнокомандующего. И это было похоже на то, что он намеревался делать и сделал в октябре — ноябре 1956 года, в один из звездных моментов на посту президента.
В то время как Англия, Франция и Израиль заканчивали приготовления для осуществления замысла своего странного заговора, в Восточной Европе происходили большие события. Волнения и мятеж в Польше, возникшие после опубликования секретного доклада Хрущева на XX партийном съезде, привели к смещению правительства, находившегося под сильным советским влиянием; к власти пришел Владислав Гомулка, который ранее был смещен Советами как троцкист. Гомулка объявил, что "есть несколько путей к социализму, а не один", и предупредил, что народ Польши "будет защищать себя всеми силами; поляков уже не столкнуть с дороги демократизации". 22 октября, как продолжение успешного открытого неповиновения поляков Советам, по всей Венгрии прокатились демонстрации, на которых выдвигались требования, чтобы Имре Надь, смещенный Советами в 1955 году, вновь возглавил страну.