Эйзенхауэр. Солдат и Президент
Шрифт:
17 июня Адамс отвечал в комитете на вопросы. Он признал, что в своих взаимоотношениях с Гольдфайном не проявил осторожности, но в то же время утверждал, что единственным его действием в пользу Гольдфайна был телефонный звонок в Комиссию по ценным бумагам и биржевым операциям с просьбой ускорить слушания по делу Гольдфайна. На следующий день Эйзенхауэр провел пресс-конференцию; открывая ее, он зачитал заранее подготовленное заявление. Он активно выступил в защиту Адамса. Никто, заявил Президент, не может сомневаться в "целостности характера и личной честности" Адамса. О себе же Эйзенхауэр сказал: "Лично я очень хорошо отношусь к Адамсу. Я восхищаюсь его способностями. Я уважаю его за прямоту в личных и служебных делах. Я нуждаюсь в нему*21. Но это выступление не остановило демократов, которые учуяли запах
23 июня Эйзенхауэр так выразил свои чувства в связи с этой кампанией Полю Гоффману: "Из всего происходящего ничто не оказало такого депрессивного влияния на мою душевную энергию и оптимизм, как злобные, постоянные и демагогические нападки на Адамса". Эйзенхауэр признал: Адамс в своих взаимоотношениях с Гольдфайном "оказался не настороже", однако "остается фактом не только его честность, эффективность и преданность, но и то, что нападающие на него в большинстве случаев знали: это именно так и есть". Эйзенхауэр, по крайней мере, надеялся, что республиканцы не внесут свою лепту в этот шумный хор. Он сказал по этому поводу: "Я ненавижу политическую целесообразность все больше и больше с каждым днем"*22.
И все же Эйзенхауэр не мог полностью игнорировать ставшее почти единодушным требование республиканцев — Адамс должен уйти в отставку. В июле Эйзенхауэр направил Никсона к Адамсу с просьбой поговорить с ним о ситуации и подчеркнуть при этом: он испытывает такую глубокую привязанность к Адамсу, "что даже не хочет и обсуждать возможность его отставки". Однако Никсону поручалось также обратить внимание Адамса на то, какой он стал помехой*23. В своем разговоре в то утро с Адамсом Никсон основной упор сделал на предстоящие выборы в Конгресс. Если итоги выборов окажутся неблагоприятными для республиканцев, предупредил Никсон (прогнозы были именно такими), то обвинят в поражении Адамса, может быть, и несправедливо. Адамс отказался подать в отставку. Он сказал Никсону, что только Эйзенхауэр может решить, каким должен быть курс действий. Между тем расследование продолжалось. Гольдфайн был заслушан комитетом и произвел ужасное впечатление. Республиканская партия была потрясена, почти в таком же состоянии находился и Эйзенхауэр.
В январе 1958 года Насер объявил, что Египет и Сирия образуют новое государство — Объединенную Арабскую Республику (ОАР). ОАР начала вести радиопропаганду, возбуждая всеарабские чувства в Иордании, Ираке, Саудовской Аравии и Ливане. В ответ феодальные монархи Иордании и Ирака образовали свою федерацию - Арабский Союз.
К этому времени создалась ситуация, которой, по словам Эйзенхауэра, лучше бы никогда не было, — на Среднем Востоке активно продолжалась гонка вооружений: Соединенные Штаты снабжали оружием Саудовскую Аравию, Ирак, Иорданию и (в меньшей степени) Ливан, русские — Сирию и Египет, а Франция продавала вооружение Израилю. По мере превращения Среднего Востока в вооруженный лагерь обеспокоенность Эйзенхауэра нарастала. И хотя в целях пропаганды он утверждал, что его обеспокоенность связана с распространением коммунизма внутри арабских стран, доказательствами для подтверждения этого утверждения он не располагал; факты свидетельствовали о противоположном: в Египте, например, коммунистическая партия была запрещена законом.
Истинной причиной тревоги Эйзенхауэра был радикальный арабский национализм. Насер почти в открытую призывал арабов в феодальных государствах, таких, как Иордания, Ирак и Саудовская Аравия, поднять восстание против своих монархов и присоединиться к ОАР. Если ему это удастся и если он будет продолжать получать советское оружие и деньги, Хрущев, возможно, накинет петлю на основной источник получения энергии западным миром, а Израиль может быть уничтожен. В этих обстоятельствах, по размышлениям Эйзенхауэра, напрашивался единственный вывод: жизненные интересы Америки оказались под угрозой. Поэтому он пытался найти способ, как недвусмысленно продемонстрировать готовность и способность Америки к действию и ее решимость использовать силу, чтобы не допустить господства в регионе антизападного
14 июля пронасеровские силы в Ираке устроили переворот в Багдаде, свергли династию Хашимитов и убили всех членов королевской семьи. Хотя прямых доказательств причастности Насера к перевороту не было, радио Каира в своих передачах призывало к убийству монархов в феодальных арабских государствах. Хусейн стал мишенью заговорщиков в Иордании; Сауд был напуган и требовал, чтобы Соединенные Штаты направили свои войска на Средний Восток, иначе он будет вынужден "двигаться в направлении" ОАР. По сообщению Аллена Даллеса, Президент Ливана Шамун настаивал на интервенции Англии и Америки. Казалось, весь Средний Восток был готов упасть в руки антизападных сторонников панарабизма, контролируемых Насером.
Это был большой кризис. Чтобы решить, как действовать в этих условиях, Эйзенхауэр пригласил на совещание братьев Даллесов, Никсона, Андерсона, Куорлеса, Туайнинга, Катлера и Гудпейстера в Овальный кабинет. Катлер вспоминал, что Президент "сидел за письменным столом в удобной позе, откинувшись на спинку кресла. Самый спокойный человек в этой комнате...". У Катлера было ощущение: Эйзенхауэр "точно знал, что намеревался делать"*24.
Так оно и было в действительности. Как писал Эйзенхауэр в своих мемуарах, "это было единственное совещание, я уже практически все решил... до того как мы собрались. Время быстро приближалось к тому моменту, когда мы должны были двинуться на Средний Восток, и в частности в Ливан, чтобы предотвратить тенденцию к хаосу"*25.
Эйзенхауэр повернулся к Туайнингу, намереваясь обсудить готовность Шестого флота и морских пехотинцев в восточном Средиземноморье. Государственный секретарь Даллес спросил почти жалобно: "Хотите ли вы выслушать мою политическую оценку?" Эйзенхауэр, видимо, смущенный, ответил: "Говорите Фостер... пожалуйста". Даллес сказал, что русские поднимут шум, но не более того, и предупредил: "...если Соединенные Штаты вступят в Ливан, то нам следует ожидать крайне негативную реакцию со стороны большинства арабских стран". Он опасался за судьбу нефтепроводов и канала, однако заверил Эйзенхауэра, что с правовой точки зрения высадку американцев в Ливане ни в коей мере нельзя сравнивать с нападением французов и англичан на Суэц, поскольку Шамун пригласил американские войска в страну. Он также предупредил, что очень немногих будет интересовать это различие.
Эйзенхауэр все это уже знал. Катлер отмечал, что Президент "в спокойной, простой и объективной манере... обсуждал то, в чем полностью отдавал себе отчет. Его спокойная уверенность была очевидна для всех". Он поручил Даллесу сказать Лоджу, чтобы тот потребовал срочного созыва Совета Безопасности на следующее утро; он поручил Джерри Пирсону собрать днем специалистов Конгресса по праву; он поручил Туайнингу отдать приказ Шестому флоту и морским пехотинцам начать движение в сторону Ливана*26.
Интервенция оказалась тем предложением, в котором убедить Конгресс было сложно. Руководители комитетов и подкомитетов Конгресса совсем не испытывали энтузиазма по этому поводу. Некоторые высказывали мнения, что интервенция нанесет ущерб репутации Америки. Сэм Рейберн опасался, что Америка может оказаться вовлеченной в гражданскую войну. Сенатор Фулбрайт высказал серьезные сомнения в том, что кризис инспирирован коммунистами. Только трое из приглашенных поддержали предложение. Но Эйзенхауэр собирал конгрессменов вовсе не для получения от них поддержки или консультаций — он позвал их, чтобы сообщить о своих намерениях. После окончания совещания, встретившись с братьями Даллесами, Туайнингом, Куорлесом, Хэгерти и Гудпейстером, он хотел "твердо определить последующие конкретные действия". Эйзенхауэр сказал Туайнингу, что морские пехотинцы должны высадиться на ливанский берег в 3 часа дня по местному времени, что соответствовало 9 часам утра 15 июля по вашингтонскому времени. Никто, включая и Шамуна, не должен был иметь никакой предварительной информации, поскольку Эйзенхауэр не хотел, чтобы противники этой акции в Ливане имели возможность организовать сопротивление. Эйзенхауэр проинструктировал Фостера Даллеса, что Лодж должен сказать на заседании Совета Безопасности: Соединенные Штаты хотят только стабилизировать ситуацию до того момента, когда ООН примет решение*27.