Эйзенхауэр
Шрифт:
Десятого июня в Лондон прибыли Маршалл и начальники штабов авиации и флота — Арнольд и Кинг. 12 июня они вместе с Эйзенхауэром на эсминце пересекли Ла-Манш и посетили штаб-квартиру Омара Брэдли, обсудив план дальнейших действий. По возвращении в США начальник Генштаба доложил Рузвельту: «Эйзенхауэр и его штаб хладнокровны и уверены в себе, возложив на себя дело невероятной важности и сложности и осуществляя его с высшей степенью эффективности»{308}.
Во время встреч высших должностных лиц обсуждался вопрос о наградах. Но для Дуайта высшей наградой был приказ Маршалла, чтобы лейтенант Джон Эйзенхауэр провел полагавшийся после окончания военной академии двухнедельный отпуск с отцом. 13 июня Эйзенхауэр-младший прилетел на американскую военную базу в Шотландии, а затем его привезли в резиденцию главнокомандующего. По его словам, только тогда, увидев,
Командуя величайшей в истории десантной операцией и неся грандиозную ответственность за ее исход, Дуайт волновался, как сложатся отношения сына с Кей. К счастью, Джон смог без предубеждения подойти к ситуации. Несколько раз, совсем по-семейному, они играли в карты, причем генерал настолько расслабился, что стал критиковать стиль игры сына, тогда как Кей, явно по тактическим соображениям, брала его под защиту.
Во время инспекционных поездок по войскам на противоположном берегу Эйзенхауэр брал сына с собой. Джон, жаждавший проявить мужские качества, попросил отца немедленно назначить его на младшую офицерскую должность в действующую армию. Дуайт ответил, слегка кривя душой, что был бы рад так поступить, но его могут обвинить в покровительстве сыну, так что пусть дело идет своим чередом{310}. Можно предположить, что, во-первых, он боялся за жизнь отпрыска, во-вторых, понимал, что немцы могут попытаться захватить сына главнокомандующего. Джон возвратился в США и был направлен в резервную часть, расположенную в форте Беннинг.
Нормандская операция и освобождение Франции
В Нормандской операции (так стал называться комплекс военных действий после осуществления «Оверлорда») приняли участие более трех миллионов человек. Операция осуществлялась в два этапа. Первый — «Нептун» — имел целью завоевание крупного плацдарма на севере Франции. Продолжался он до 25 июля. В его ходе возникли противоречия между Эйзенхауэром и британским генералом Монтгомери. Английские войска развивали наступление в северо-восточном направлении, американские — вначале в юго-западном, затем развернулись на восток. В то время как американцы продвигались быстро, Монтгомери несколько раз начинал, а затем приостанавливал (по мнению Эйзенхауэра, безосновательно) продвижение к сильно укрепленному Кану. Город был полностью освобожден только 20 июля. Между Эйзенхауэром и Монтгомери в этом интервале состоялся неоднократный обмен письмами с взаимными упреками. Эйзенхауэр даже несколько раз прибегал к помощи британского премьер-министра, причем в последний раз уже после взятия Кана.
Позже Эйзенхауэр неоднократно утверждал, что между ним и Монтгомери возникали только мелкие разногласия, но так казалось по прошествии лет. Во время Нормандской операции ему порой представлялось, что нерешительность британцев ставит под угрозу всю операцию. К счастью, в целом боевые действия развивались успешно.
С конца июля начал осуществляться второй этап Нормандской операции — «Кобра»: глубокий прорыв и наступление на территории Франции. Параллельно с 15 августа до начала осени американские и французские войска в результате успешно проведенной Южнофранцузской операции (так теперь называлась операция «Энвил») освободили всю территорию Франции.
На протяжении этого времени Эйзенхауэр непосредственно руководил действиями союзников.
Несмотря на занятость в штаб-квартире, он стремился как можно чаще отправляться в районы боев, чтобы посоветоваться с командующими, дать указания по совершенствованию тактики, проследить за настроениями солдат и офицеров. Иногда случались неприятные происшествия. 1 июля он в очередной раз отправился в Нормандию, провел пять дней в войсках Брэдли, побывал в нескольких дивизиях. Командиры соединений не были особенно рады его приезду — и потому, что он мог обнаружить неполадки, и особенно из-за опасности, которой он подвергался во время посещения боевых порядков, ведь снаряды германской артиллерии нередко долетали до командных пунктов. Отличавшийся прямотой командир 15-го корпуса генерал Уэйд Хэйслип заявил Эйзенхауэру: «Я не хочу, чтобы главнокомандующий был убит в районе моего корпуса. Если вы хотите, чтобы вас убили, поезжайте в какой-нибудь другой район»{311}.
Во время одного из перемещений Эйзенхауэр, сам находившийся за рулем джипа, пересек линию фронта, но узнал об этом только по прибытии в дивизию, взглянув на оперативную карту.
В эту поездку он подвергся еще одной опасности. Решив посмотреть на
Супруга, разумеется, прочитала эту статью, и Дуайт всячески оправдывался, что всё преувеличено и его жизни ничего не угрожало{313}.
Седьмого августа Эйзенхауэр переместил свой командный пункт на территорию Франции. Подходящие стационарные помещения даже не искали, так как главнокомандующий оптимистично предполагал, что долго на одном месте не задержится. Палаточный городок был размещен на территории фруктового сада в окрестностях Гранвиля. Теперь приходилось постоянно распределять время между полетами в Лондон для решения вопросов с Черчиллем, сотрудниками штаб-квартиры, американскими дипломатами и представителями других стран, в частности Франции, корректировкой наступательных операций и инспектированием войск, всё быстрее наступавших вглубь Франции.
Четырнадцатого августа Эйзенхауэр подписал приказ особого рода. За всю войну таких приказов (называемых им просто «order of the day», то есть «текущий приказ») появилось только десять, тогда как обычные издавались ежедневно, а иногда по несколько в день. Они были не распоряжениями в полном смысле слова, а, скорее, обращениями к солдатам и офицерам. В приказе от 14 августа главнокомандующий призывал утроить усилия, решительность и быстроту действий: «Если каждый будет именно так выполнять свое дело, мы сможем сделать эту неделю важнейшей во всей истории войны — блестящей плодотворной неделей для нас, роковой дли амбициозных нацистских тиранов»{314}». Приказ был передан союзными радиостанциями, напечатан в виде листовки и распространен в войсках.
Если убежденность в близком окончании войны действительно разделялась в тот момент Эйзенхауэром, она была мимолетной. Возможно, главнокомандующий поддался общей эйфории, которую распространяла американская пресса. Вспоминали 1918 год, когда только начавшееся наступление войск Антанты во Франции привело к быстрому развалу блока центральных держав и подписанию в ноябре Компьенского перемирия, завершившего Первую мировую войну.
Вопреки собственному приказу от 14 августа Эйзенхауэр на встречах с государственными руководителями, в переписке с Маршаллом, на пресс-конференциях настойчиво разъяснял, что нынешнее положение сильно отличается от ситуации 1918 года, напоминал, что союзным войскам предстоит преодолеть мощный Западный вал на франко-германской границе, что в Германии, несмотря на генеральский заговор, приведший к неудачному покушению на Гитлера 20 июля 1944 года, сохраняются вера в фюрера и послушание его воле, что кадры вермахта всё еще находятся в боеспособном состоянии, что военное производство в Германии растет и немцы создают новое оружие. О каком именно оружии шла речь, оставалось секретом даже для самого Эйзенхауэра. Он полагал, это могут быть очень мощные, но не такие глобальные средства разрушения, каким является ядерное оружие. Он сам был свидетелем разрушительных налетов самолетов-снарядов «Фау-1» на британские города. Ему докладывали, что в Германии завершается создание ракет среднего радиуса действия («Фау-2»), которые действительно стали поражать цели в Великобритании с 8 сентября 1944 года. Правда, результативность этих налетов была небольшой. Тем не менее Дуайт понимал, что предстоят тяжелые бои как на Западном, так и на Восточном фронте, где летом 1944 года Красная армия осуществила грандиозную Белорусскую операцию, не только выйдя на границу СССР, но и вступив в Польшу.
Уже на следующий день после издания злополучного приказа Эйзенхауэр, явно раскаиваясь, созвал пресс-конференцию для разъяснения истинного положения дел. Журналисты стали наперебой спрашивать, сколько недель (или даже дней) осталось до конца войны в Европе. Главнокомандующий был просто взбешен (возможно, в связи с собственным необдуманным поступком) и, не подбирая слов, стал говорить, что те, кто думает о близком завершении войны, «наверное, сошли с ума». Он напомнил: Гитлер хорошо знает, что по окончании войны его повесят, и скорее всего сам повесится, когда увидит, что его дело проиграно, но перед этим будет воевать до самого предела возможностей{315}.