Эйзенштейн в воспоминаниях современников
Шрифт:
Какова же была реакция?
Первоначально нам сказали: «Золото Зуттера» великолепно; именно этого и надо было ожидать от мистера Эйзенштейна.
На студии «Парамаунт» немедленно принялись рассчитывать возможную стоимость постановки.
Затем последовало:
— Фильм обойдется слишком дорого.
И мы оказались перед глухой стеной, которую ничто не могло поколебать.
Мы тщетно приводили всевозможные доводы.
Я указывал, что Сергей Михайлович известен как мастер грандиозных зрелищ. Когда руководители «Парамаунт» подписывали договор с мистером Эйзенштейном, они должны были знать,
— Нет, это обойдется слишком дорого.
— Во окольно же именно?
Мы попросили и добились согласия на встречу с представителем расчетного отдела. Начальник бухгалтерии оказался очаровательным человеком. Он был воплощением дружелюбия, однако отказался подробно рассмотреть омету, пункт за пунктом.
— Какой конкретно эпизод вы считаете дорогим? — спросили мы. — Давайте посмотрим, что можно изменить. Имеете ли вы, например, в виду стремительное движение золотоискателей, пересекающих континенты на поезде (часть пятая)? Этот эпизод не потребует больших расходов, ибо мы собираемся добиться нужного впечатления при помощи всего лишь двух или трех кадров, снятых на фоне задника, нарисованных на стекле.
В ответ на нее — одно лишь отрицательное покачивание головы. Начальник бухгалтерии твердил свое:
— Мне эти вещи известны. Я знаю стоимость производства на студии, и я не ошибаюсь. Разбирать вопрос по пунктам бесполезно. Картина обойдется в три миллиона долларов.
Три миллиона долларов за фильм — сумма нешуточная в те дни, когда английская кинокартина редко стоила больше 600–700 тысяч фунтов. С другой стороны, по голливудским стандартам эта сумма и тогда была не слишком велика, если, разумеется, речь шла о грандиозном зрелище.
Что бы мы ни говорили, ответ был один:
— Я знаю нашу студию. Такая картина обойдется в три миллиона долларов.
Ласки в то время находился на восточном побережье и вскоре должен был вернуться. Нам оставалось лишь ждать его возвращения.
Внезапный конец
Когда Ласки вернулся, мы не получили от него поддержки. Он привез с собой с востока подопечного новичка, Горация Ливрайта, и новое увлечение: «Американскую трагедию» Теодора Драйзера. Ласки был человеком добрым, справедливым, но в случае необходимости способен был принять решение, и решение безжалостное, стараясь, однако, смягчить при этом участь жертвы.
Имению так он поступил теперь с нами.
Будучи в Нью-Йорке, он получил сообщение от руководства западного отделения, в котором указывалось, что его опасные высоколобые подопечные представили сценарий, возможный зрительский успех которого казался сомнительным, а стоимость постановки чрезмерно высотой. Мог ли он поддерживать нас? Независимо от возможностей, заложенных в сценарии, такая поддержка означала неизбежное столкновение с Шульбергом. Стоило ли идти на риск? Разумеется, нет. С другой стороны, отречься от нас было бы несправедливым. А тут подвернулась новая сверкающая игрушка. Таким образам, можно было одним ударом убить двух зайцев.
Ласки сообразил, что Ливрайт с его чутьем в отношении подбора рукописей мог быть полезен таской большой кинокомпании, как «Парамаунт», выпускавшей огромное количество картин и, следовательно, обладавшей неутолимым
Споров даже не возникло. Сергей Михайлович потратил много усилий, разрабатывая самый скромный бюджет для «Золота Зуттера», но фильму, видимо, не суждено было осуществиться. Ливрайт, который не видел дальше своего носа, мимоходом заметил, что «Золото Зуттера» — история и впрямь старомодная, мертвая, отошедшая в прошлое, и — тема разговора была исчерпана.
— На повестке дня стоит нечто действительно современное, — сказал он, — например «Американская трагедия». Как удачно, что именно в данный момент… — и т. д.
Атмосфера была очень теплой, дружеской, непринужденной. Без всякого нажима Ласки ловко дал понять, что группа Эйзенштейна может оказаться в исключительно привилегированном положении и получить единственную, неповторимую возможность подписать контракт на постановку «Американской трагедии»… разумеется, если им понравится. Если же нет…
Мы попросили дать нам двадцать четыре часа на размышление.
— Не спешите, ребята. У вас есть время.
Мы допоздна обсуждали сложившуюся ситуацию. Ни у кого из нас не возникало ни малейших сомнений. Будущее эйзенштейновской группы на киностудии «Парамаунт» было окончательно обречено. Мы не смогли бы сделать «Американскую трагедию». Нам — иностранцам, среди которых были даже русские, — никогда не позволили бы поставить «Американскую трагедию» так, как мы считали нужным, то есть тем единственным образом, каким это могли сделать честные люди, уважающие литературу. Рано или поздно, прежде чем фильм достиг бы экрана, кто-нибудь из властей непременно очнулся бы и понял происходящее.
Перед нами стояла те столько политическая проблема, сколько вопрос сохранения собственного достоинства. «Американская трагедия» — одно из самых тяжеловесных великих литературных произведений. Книга действительно перегружена — было бы несправедливо и неверно называть ее скучной; ее достоинство заключается именно в неуклонном и сосредоточенном нагромождении достоверных подробностей. Если читатель внимательно следит за этими подробностями, то перед ним вырисовывается убедительнейшая картина Америки того времени с ее социальными различиями, честолюбивыми помыслами, с ее механизмом перемалывания личности. Это история преступления или полупреступления, которое так и остается не расследованным до конца.
Мощь и величие романа (ибо он обладает огромной силой воздействия) основаны вовсе не на том, что это увлекательная история преступления или захватывающий детектив, не на том даже, что это исследование проблемы личной вины или невиновности — это все аспекты совершенно побочные; сила романа заключается в том, что он представляет собой обвинительный акт против целого общества.
Подлинный преступник, виновный в происшедшем, — не индивидуум, а вся Америка того времени, пагубно влиявшая на слабые человеческие души.