Эйзенштейн
Шрифт:
Об этом рассказал мне возница, бывший мастер конфетного производства, который уже собирался вернуться на завод.
Он про конфеты мог рассказывать так долго, как я здесь про кино.
В одном из колхозов спросили меня, что делает снявшийся в веселой, задорной картине Перестиани актер Кадор Бен-Салим.
Это был геройский мальчик-негр, по картине победивший Махно. Я случайно знал, что Бен-Салим работает в Аджаристане.
Так и сказал.
– Кем работает? – меня спросили.
Я не решился ответить. Казалось мне, что работал он где-то курьером.
Мы не
Почему Бен-Салим попал в Аджаристан, я не знаю, только дела своего он там не нашел.
Как обиделись колхозники!
На собрании говорили: пускай замечательный наш товарищ Бен-Салим приедет, мы ему найдем настоящую работу или он ее сам себе придумает.
Его любили везде; его надо было снимать.
Человек рождается в искусстве не на один день, а для многократной работы, для частых возвращений.
На базаре ходили крестьяне, лен они сдавали свой трудовой. У льна много номеров. Чем выше номер, тем, значит, лен тоньше – цена на него подымается.
Человек, сдавший лен, получал на руке перед получкой меловую отметку, что он сдал и сколько – вес и номер. Весы стояли тут же, от весов он бежал получать деньги, а потом шел покупать, не счищая мел, если номер был высокий.
Для него номер был знаком его рабочего качества. Тут же продавали странный товар: «лоскут весовой».
Выпускали ситец, и если ошибались в его качестве, то резали брак на куски и пускали в продажу, как тряпку.
Но товара было мало, а хлеба довольно много, и товар продавался с большими наценками.
Поэтому «весовой лоскут» собирали и сшивали. Потом носили довольно занятные рубашки. Только все это тогда было не прихотью моды.
Я это рассказываю для того, чтобы слова о кино не были как пена на воде, хотя и пена выражает какую-то сущность течения.
Но деревня была в общем веселая, с загадками, с планами, с вопросами о Москве, о будущем.
Москва гремела булыжными мостовыми, она была серая и черная – летом мало кто переодевался в белое.
Извозчики донашивали шапки, расширяющиеся кверху, и широкие кафтаны с зелеными кушаками. Извозчиков еще было много: были и лихачи, тройки вечерами стояли на Пушкинской площади.
Тогда Пушкин стоял спиной к бульвару и смотрел на еще не сломанный Страстной монастырь, а с правой его руки стояла церковь.
К вокзалу на Тверской улице, туда, где стояла Триумфальная арка с колоннами – теперь она проехала дальше, на Кутузовское шоссе, – шла толпа. Женщины в коротких юбках (по теперешнему времени это были бы юбки длинные), мужчины в рубашках с закатанными рукавами. Говорили о приезде Мэри Пикфорд и Дугласа Фербенкса.
Мэри видели в бесчисленном количестве картин. В одной картине она играла даже сразу две роли: мальчика, лорда Фаунтлероя из старой детской книжки, и его мать. Во всех картинах Мэри плакала, страдала, но все картины кончались благополучно.
Дуглас во всех картинах прыгал, фехтовал, и все картины тоже кончались благополучно. Он был счастливым разбойником. В картине «Робин Гуд» Дуглас помогал королю Ричарду Львиное Сердце, и король устраивал ему торжественную
Люди шли увидеть знакомых.
Не многие знали, что Мэри Пикфорд сейчас уже богатая женщина. Она вместе с Дугласом и Чаплином – глава концерна в кино. Чаплин про нее писал:
«Я был потрясен деловитостью Мэри, ее умением разбираться во всех правовых вопросах. Она свободно пользовалась языком деловых людей, всякими этими словечками, вроде «амортизация», «отсрочки», «привилегированная акция» и т. п. Она назубок знала всю юридическую сторону корпораций и могла преспокойно рассуждать о неувязке в параграфе А, статьи 27, на странице 7, или указывать на противоречивость формулировки параграфа Д, статьи 24».
Обращаясь к нашему представителю, она сказала: «Джентльмены, нам надлежит…» [19] .
Мэри удивляла и даже несколько огорчала Чаплина. Он ее, судя по книге, не любил.
В разговоре с Эйзенштейном он, впрочем, однажды сказал, что не любит и детей.
– Кого же вы любите? – спросил Сергей Михайлович.
– Волка, – ответил Чаплин.
Он был счастливым волком и, может быть, даже добрым волком. У волков тоже разные характеры, и, вероятно, они не так плохо относятся к стаду оленей, за которым идут, как за верной добычей. Чаплин был волком необыкновенным! Он пошел в волки для того, чтобы его не приручили, как собаку. Так он привык жить на родине.
19
Чарльз Чаплин, Моя биография, М., «Искусство», 1966, стр. 217.
Тверская улица тогда – узкая, с двухэтажными домами. Перед вокзалом стоял желтенький домик XIX века. Насколько помню, в нем продавали овес и сено.
Наши гости ехали к Эйзенштейну. Вот почему они попали в эту книгу.
Дуглас Фербенкс и Мэри Пикфорд увидали «Броненосец «Потемкин». Эти большие профессиональные актеры почувствовали себя на один момент волхвами из евангельского мифа: разноплеменные волхвы увидали тогда вновь загоревшуюся звезду и пошли за ней – по преданию, они шли и из Африки и из Вавилона, пути их скрестились, и они пришли в бедный город Вифлеем, где лежал младенец Мессия.
Советское кино для всего мира было и новой надеждой и новой опасностью, новым голосом новой страны. Дуглас и Мэри, волнуясь, приехали в Москву.
По дороге их вагон украсили зелеными гирляндами: в то время любили кино, любили, как обновку.
Перрон был переполнен.
Люди теснились к запыленному боку вагона. Маленькую сероглазую девочку прижали со всех сторон. Тогда на темном фоне окна показался крупным планом большой, уже немолодой Дуглас. Он опустил вниз большие сильные руки, взял девочку и втащил ее в свой вагон. Толпа зааплодировала.