Ежевичная зима
Шрифт:
– О, мы счастливы видеть вас снова. Ваш обычный столик ждет вас.
Я старалась не думать обо всех тех женщинах, которых Чарльз приводил в этот клуб до меня. Их наверняка было очень много. Мы направились вслед за администратором по темному коридору. Подсветка шла от пола, как в кинотеатрах, в которые я пробиралась еще ребенком. Множество любопытных глаз пристально смотрели на нас. Оркестр на сцене играл медленную мелодию, и я старалась ступать в такт саксофону. Шаг одной ногой, шаг другой ногой. Что, если я споткнусь? Что, если Чарльзу будет за меня стыдно?
Я
– Я просто не могу удержаться, когда играют эту мелодию, а ты?
Мои руки покрылись гусиной кожей. Разумеется, я знала эту песню. Она называлась «Звездная пыль» [6] . Десяток раз мы с Кэролайн прослушали ее в магазине грампластинок, пока продавец не сказал нам, что мы должны либо купить пластинку, либо покинуть магазин. Но денег на покупку у нас не было, поэтому мы были вынуждены уйти.
6
«Звёздная пыль» – популярная американская мелодия, написанная в 1927 г. композитором Хоуги Кармайклом. В 1929 г. поэт-песенник Майкл Пэриш написал к ней слова. Эта песня о любви стала американским хитом и считается одной из наиболее записываемых песен XX столетия.
Чарльз протянул мне руку.
– Потанцуем?
– С удовольствием, – ответила я и пошла за ним на площадку для танцев. Я чувствовала, что глаза гостей буквально просверливают мою спину, но когда Чарльз положил руку мне на талию и притянул поближе, вся моя неуверенность улетучилась.
– И ты говорила, что не умеешь танцевать, – прошептал он мне на ухо.
– Я и не умею, – ответила я, – это благодаря тебе я выгляжу достойно.
Чарльз покачал головой.
– Знаешь, ты действительно нечто, Вера Рэй.
Он кружил меня по площадке. Его твердые объятия и уверенные движения помогали мне чувствовать себя легкой и ловкой. Когда песня закончилась, он привлек меня к себе, мои щеки вспыхнули. Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза.
– Давай поужинаем, – предложил Чарльз, когда оркестр заиграл следующую мелодию.
Мы проскользнули в отдельный кабинет, из которого открывался великолепный вид на сцену. Мягкая пышная обивка напоминала облако. Из-за того, что Чарльз был рядом со мной, я чувствовала себя словно в другом мире, во всяком случае, этот мир был мне незнаком.
Чарльз заказал вино и выбрал несколько блюд из меню, продиктовав их официанту, стоявшему навытяжку рядом с нашим столиком с белоснежным полотенцем, перекинутым через руку.
– Ты пробовала устрицы? – обратился ко мне Чарльз. – А икру?
Я покачала головой. Зачем делать вид, что у меня изысканные вкусы, когда он знает, что у меня их просто нет?
– Отлично, – Чарльз повернулся к официанту, – мы возьмем и то и другое.
Через несколько мгновений официант вернулся с чашей из пьютера, в которой лежало нечто, похожее на сверкающие ягоды ежевики.
– Это икра, – с улыбкой объяснил Чарльз.
Я
Потом официант принес блюдо со странным набором моллюсков, уложенных на льду. На втором блюде были мастерски расставлены различные соусы и блюдечко с ломтиками лимона.
– Итак, – начал Чарльз, – выжимаешь немного лимона на раковину, потом берешь ее. Смотри. А потом просто позволяешь устрице скользнуть к тебе в рот.
– Вот так просто?
– Вот так просто.
Мне вдруг пришло в голову, что вся эта изысканная еда – обыкновенная глупость. Зачем все эти хлопоты, когда можно просто съесть сэндвич с ветчиной? Но мне не хотелось разочаровывать Чарльза.
– Хорошо, – скептически откликнулась я, – попробую.
Я потянулась к блюду, взяла одну раковину, разглядывая ее неровную текстуру и любуясь острыми краями. Мой отец, рыбак, как-то принес раковину от устрицы домой. Я тогда была совсем маленькой и, взяв ее в руку, порезалась. Мама в тот день работала на фабрике в ночную смену, и перевязать порез было некому. Поэтому я оторвала полоску от кухонной тряпки и завязала ею рану покрепче, чтобы остановить кровь. Когда мама вернулась домой со своей второй работы – в течение дня она присматривала за детьми из привилегированных семей Сиэтла, – я показала ей палец.
– Ты сама во всем виновата! – рявкнула она, даже не взглянув на порез. – Тебе уже пять лет, надо было быть поосторожнее!
От усталости под ее глазами залегли темные тени. Она не хотела меня обидеть. После тяжелого рабочего дня мама и сама не понимала, что говорила. Я, как всегда, простила ее. А когда она уснула в кресле в гостиной прямо в своей рабочей одежде, я укрыла ее одеялом.
Я взяла раковину в руку, кожей ощутила острые края, разжала пальцы и бросила устрицу обратно на блюдо. Я потерла указательный палец и посмотрела на неровный шрам, который напоминал мне о прошлом.
– Все немного робеют, когда пробуют устриц в первый раз, – сказал Чарльз. – Позволь мне помочь тебе.
Я посмотрела ему в глаза. Его взгляд был теплым, доброжелательным. Я больше не та маленькая девочка. Он поднес раковину к моим губам, я приоткрыла рот, и прохладная, шелковистая плоть устрицы оказалась у меня на языке. Я ощутила соленый привкус моря, его горьковатый аромат с привкусом лимона. Я проглотила устрицу, она как будто разбудила меня, я оживилась.
– Удивительно вкусно, – сказала я и потянулась за следующим моллюском.
Мы ели. Мы пили. И мы танцевали. Чарльз вел меня, и мои ноги порхали по площадке с удивительной легкостью. Я даже не подозревала, что обладаю такой грацией.
Когда закончилась очередная мелодия, после аплодисментов оркестру к нам подошла пара. Женщина с идеально уложенными крашеными волосами цвета «бежевый блонд» приветственно помахала Чарльзу рукой, и на ее пальце сверкнуло кольцо с бриллиантом размером с серебряный доллар – она была помолвлена. Когда женщина протянула мне руку, оно ослепительно засверкало в свете люстр. Ее спутник, вероятно, жених, с любопытством рассматривал меня.