Ежевичное вино

Харрис Джоанн

Внезапно что-то шевельнулось в здании. Крысы, сперва решил Джей. И снова: тихое, вкрадчивое царапание, словно кто-то разгуливал по бетонному погребу в башмаках с металлическими набойками. Значит, точно не крысы.

Он крикнул — по-английски, вот глупость — «Эй!». Царапанье прекратилось.

Джей прищурился сквозь щель в ставне, и ему показалось, что он видит некое движение, легкую тень как раз там, куда он смотрит, — оно вполне могло оказаться человеком в большом пальто и кепке, надвинутой на глаза.

— Джо? Джо?!

Безумие. Конечно, это не Джо. Просто он так много думал о нем в последние дни, что начал видеть его повсюду. Вполне естественно, рассудил Джей. Когда он вгляделся снова, человек — если человек

вообще был — исчез. Дом затих. На миг Джей познал разочарование или даже огорчение, которое не осмелился рассмотреть ближе из опасения, что оно окажется еще безумнее — уверенностью, быть может, что Джо и вправду мог быть там, ждать его в доме. Старина Джо, в кепке и шахтерских ботинках, в мешковатом теплом пальто, ждет в пустом доме, живет с огорода. Память безжалостно подсунула Джею образ недавно заброшенного огорода — должен же кто-то был посадить семена, есть в этом некая безумная логика. Кто-то был там.

Он посмотрел на часы и испугался, увидев, что провел у дома почти двадцать минут. Он попросил водителя подождать на обочине и не хотел проводить ночь в Ланскне. Насколько он успел разглядеть городок, вряд ли ему удастся найти достойный ночлег; к тому же ужасно хочется есть. У фруктового сада он припустил бегом, подмаренник цеплялся за шнурки, и Джей вспотел, когда наконец обогнул рощицу и выбежал на дорогу.

Такси как сквозь землю провалилось.

Джей выругался. Его чемодан и сумка нелепо выстроились на обочине. Водитель, устав ждать чокнутого англичанина, смылся.

Хочешь не хочешь, придется остаться.

16

Пог-Хилл, лето 1976 года

«Центральная Керби» умерла в конце августа. Прячась в высоких зарослях созревшего кипрея, Джей видел, как ее закрывали, а когда рабочие ушли, забрав с собой рычаги, семафоры и все, что иначе могло быть сперто, прокрался вверх по лестнице и заглянул в окно. Журналы регистрации и маршрутные схемы остались в коробке, но стойка с рычагами разинула пустую пасть, отчего будка выглядела странно жилой, словно сигнальщик только что вышел и может вернуться в любую минуту. Тут полно полезного стекла, отметил Джей; надо бы им с Джо его забрать.

— Забудь, сынок, — сказал Джо, когда услышал об этом. — У меня и так осенью дел полно.

Джей прекрасно его понял. С начала августа Джо все больше беспокоила судьба его участка. Он редко говорил об этом прямо, но иногда прекращал работу и смотрел на свои деревья, словно прикидывая, сколько им еще отмерено. Иногда он останавливался у яблони или сливы, касался гладкой коры и говорил — с Джеем, с самим собой, — понизив голос. Он всегда называл их по имени, будто они люди.

— Мирабель. Она у меня умница. Французская слива, желтая, самое то для джема, вина, да и просто так пальчики оближешь. Ей хорошо тут на насыпи, сухо и светло. — Он приумолк. — Слишком поздно старушку пересаживать, — печально сказал он. — Не выживет. Только пустишь корни глубоко, только решишь, что будешь жить вечно, и на тебе. Ублюдки.

Впервые за несколько недель он заговорил о проблемах с участком.

— Они хотят снести Пог-Хилл. — Джо повысил голос, и Джей сообразил, что впервые видит старика в ярости. — Пог-Хилл, которому больше ста лет, заложен был, когда еще на Дальнем Крае шахта работала и землечерпалки рыли канал.

Джей уставился на него.

— Снести Пог-Хилл? — переспросил он. — В смысле, дома?

Джо кивнул.

— На днях письмо получил, — коротко ответил он. — Ублюдки считают, что тут опасно жить. Все дома хотят отобрать. Всю улицу. — Его изумленное лицо казалось зловещим. — Отобрать. Это сколько ж времени прошло? Тридцать девять лет я тут жил, с тех самых пор, как Дальний Край и Верхний Керби закрыли. Купил халупу у местного совета. Не доверял им даже тогда… — Он резко

замолчал, поднял искалеченную левую руку — три пальца, насмешливый салют. — Чего им еще надо, а? Я оставил пальцы в шахте. Пускай убираются к черту из моей жизни! Я думал, это многого стоит. Я думал, такое не забывается!

Джей уставился на него, открыв рот. Такого Джо он еще не видел. Мальчик онемел от благоговения и чего-то вроде страха. Джо умолк так же резко, как заговорил, и заботливо склонился над недавно привитой веткой — проверить, как прижилась.

— Я думал, это во время войны случилось, — наконец сказал Джей.

— Что?

Привой был примотан к ветке ярко-красной ниткой. Поверх Джо намазал какой-то смолы, от которой пахло едко и сладко. Он кивнул своим мыслям, словно состояние дерева его удовлетворило.

— Ты мне говорил, что потерял пальцы в Дьеппе, — напомнил Джей. — Во время войны.

— Ну да. — Джо ничуть не смутился. — Здесь тоже война была, как ни поверни. Я их потерял, когда мне шестнадцать годков было, — защемил между вагонетками в тысяча девятьсот тридцать первом. Меня потом в армию не брали — ну, я к «Мальчикам Бевина» [46] попал. У нас три обвала было в тот год. Семь человек осталось под землей, когда тоннель обрушился. И далеко не все взрослые — мальчишки, сверстники мои, и младше; в шахтах с четырнадцати сполна платят. Мы неделю работали по две смены, откапывали их. Мы слышали, как они кричат и плачут за обвалом, а как попытаемся их достать, опять кусок тоннеля рушится. В темноте, потому как рудничный газ, по колено в жидкой глине. Мокро, дышать нечем, и все до единого знали, что потолок может снова обвалиться в любую минуту, но мы все равно пытались. А потом заявились хозяева и закрыли весь ствол. — Он посмотрел на Джея в нежданном бешенстве, глаза потемнели от застарелого гнева. — Так что вот этого не надо, сынок, мол, я не был на войне, — рявкнул он. — Я знаю о войне не меньше — о том, что такое война, — чем любой парнишка во Франции.

46

Британские юноши, в 1943–1945 гг. мобилизованные на угольные шахты вместо армии по инициативе Эрнеста Бевина, британского министра труда и национальной повинности.

Джей глядел на него, не зная, что сказать. Джо смотрел в пустоту и слышал крики и мольбы мальчишек, давным-давно погребенных в зарубцевавшейся ране Дальнего Края. Джей вздрогнул.

— И что ты будешь делать?

Джо пристально уставился на него, словно выискивая малейшие признаки осуждения. Затем расслабился и улыбнулся привычно и печально, одновременно ища в кармане замызганный пакетик жевательного мармелада. Взял конфетку себе, а остальные протянул Джею.

— Что всегда, сынок, — заявил он. Я свое так просто не отдам, во как. Они у меня попляшут. Пог-Хилл — мой, и никто не заставит меня переехать в гнусную дыру какую, ни они и никто другой.

Он смачно откусил голову мармеладному человечку и достал из пакетика другого.

— Но что ты можешь? — возразил Джей. — Они же придут с ордерами на выселение. Отключат газ и электричество. Может, ты…

Джо посмотрел на него.

— Всегда можно что-то сделать, сынок, — тихо произнес он. — Думаю, пора проверить, что работает по правде, а что нет. Пора достать мешки с песком и задраить окна [47] . Откормить черного петушка, как на Гаити.

Он демонстративно подмигнул, словно предлагая вместе посмеяться над своей загадочной шуткой.

47

Мешки с песком кладут под двери во время шторма, чтобы в дом не затекала вода.