Эзотерический мир. Семантика сакрального текста

Розин Вадим Маркович

О том, сколь сильны греховные влечения, говорит и преподобный старец Серафим Саровский:

«И если бы со времени крещения мы не согрешали в течение жизни нашей, вовсе были бы не только праведными, но и совершенно святыми; но в том-то и дело, что козни врага бесчисленны, сила его крепка, немощь же наша велика; ибо сказано, что «и праведник седмижды на день падает», кольми же паче грешники, про которых сказано: «во тьме ходят и нозе поползновенные на грех имет»; также говорится: «и еще не един день жития человека на земли, никто же обрящается чист перед Богом от скверны земныя». Да и самыя наши дела, которыя считаются нами на правыя, таковы ли суть по суду Божиему? Это не всякому известно; ибо ин суд человеческий, а ин суд Божий…».

И тем не менее Бог допустил

грехопадение человека, предоставил ему свободу воли. Спрашивается, зачем? В чем смысл этого? Мы уже знаем, что Христос — идеал жизни, отход же от идеала или просто несовпадение с ним — вещь довольно обычная, распространенная. Напротив, совпадение с идеалом или даже просто приближение к нему — феномен крайне редкий и не случайный, его осуществление в жизни человека требует от него всей его воли, всей жизни. Однако человек может отходить не только от идеала, но и от традиции, он может создавать новое, открывать, экспериментировать, его влечет жажда познания, желание новизны, обновления, возрождения. При этом он нередко (или как правило) нарушает сложившиеся человеческие отношения, невольно, сам того не желая, разрушает почву, на которой произрастает его жизнь и жизнь других людей. Важно, что все это человек делает сам, только сам он может осознавать, куда идет, чем чревато его новаторство и что. наконец, можно сделать для поддержания пошатнувшейся жизни (вернуться ли назад к традиции, ограничить ли себя, изменить что-то в своей жизни или кардинально ее пересмотреть).

И вероятно, мы не очень ошибемся, если предположим, что любой отход от христианского идеала и традиции вообще воспринимаются в христианском сознании как грех, как козни и искушения сатаны. Если Бог — идеал жизни, то сатана — «идеал» ее разрушения, гибели. Бог — идеал любви к людям, сострадания к ним, сатана же — «идеал» ненависти (противоречивости) и духовного порабощения.

К. Льюис пишет в «Письмах Баламута»:

«Падшие ангелы, как и падшие люди, очень практичны. Ими движут два побуждения. Первое — страх наказания, ибо, подобно тоталитарным государствам, они имеют свои лагеря пыток, и поэтому мой Ад имеет более глубокие Ады, свои «исправительные заведения». Второе побуждение — нечто вроде голода. Я предположил, что бесы якобы могут, в духовном смысле, есть друг друга и нас. Даже в людях мы видим стремление подчинить, переварить ближнего, сделать всю его умственную и эмоциональную жизнь лишь продолжением своей собственной — пусть ненавидит то, что ты сам ненавидишь, пусть обижается на то, на что ты сам обижаешься. И люди часто угождают своему эгоизму как сами, так и посредством других.

На земле это желание часто называется «любовью». В Аду же, предположил я, это считается голодом. Голод гам более волчий, но зато возможно и более полное удовлетворение. Там, я предполагаю, дух сильнее, вероятно, потому, что там нет тел, которые только. мешают делу. Бес, действительно, может навсегда вобрать в себя более слабого и непрестанно насыщать свое существо его попранной индивидуальностью. Именно для этого (по моей версии) бесам нужны человеческие души и души друг друга. Именно для этого Сатане нужны все его последователи, и все сыны Евы, и весь сонм небесный. Его мечта — день, когда все будет в нем, и всякий, способный сказать о себе «Я», сможет сделать это только через него…».

В одном из писем старый, преуспевший в искусительстве и мерзостях бес Баламут разъясняет молодому неопытному бесу Гнусику, чем же, с его точки зрения, различаются христианское и сатанинское отношение к человеку:

«… Для нас человек — преимущественно пища. Наша цель порабощение его воли, нам надо увеличить площадь нашего эгоизма за его счет. Враг же требует от него совершенно иного. Нужно твердо усвоить, что все разговоры о Его любви к людям и о том, что служение Ему — подлинная свобода, не просто пропаганда (как нам хотелось бы думать), а ужасающая правда. Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО вздумал наполнить Вселенную множеством отвратительных маленьких подобий Самого

Себя. Ему нравится, чтобы она кишела существами, чья жизнь в миниатюре подобна Его собственной не потому, что Он подчинил их, а потому, что их воля свободно сопрягается с Его волей. Нам нужно стадо, которое станет нам пищей. Он хочет служителей, которые станут Ему сыновьями. Мы хотим поглотить, Он — отдавать. Мы пусты и хотим насытиться; Он — полнота, неистощимый источник. Цель нашей войны — мир, состоящий из людей, захваченных нашим отцом преисподней. Враг жаждет, чтобы все люди соединились с Ним, и при этом каждый составил бы неповторимую частицу».

Итак, свобода воли и грех — естественные аспекты человеческого поведения, человек то приближается к идеалу и традиции, то отходит от них. С христианской точки зрения, для человека естественно как впадать в грех, так и, осознав свою греховность и раскаявшись, возвращаться к Богу. По этому поводу Баламут с раздражением говорит Гнусику:

«Он (Христос) вульгарен, Гнусик! У него буржуазная душа. Он заполнил весь мир, весь Свой мир Своими же радостями. Люди целый день занимаются тем, что отнюдь не вызывает у Него возражений: купаются, спят, едят, пьют, любят друг друга, играют, молятся, работают. Все это надо ИСКАЗИТЬ, чтобы оно пошло на пользу нам. Наша борьба протекает в крайне невыгодных условиях. Ничто естественное само по себе не работает на нас».

Как ни странно, все это убеждает: христианский идеал жизни, действительно, не отрицает человеческой радости, влечений, желаний, любви, жажды познания и обновления. Он лишь не признает уклонения от человечности, ставит преграду нежизненности, отрицает такую свободу, которая вольно или невольно размывает фундамент жизни на земле. А поскольку и гибель, и спасение, по христианским представлениям, находятся в руках самого человека, его нравственный долг — идти к Богу, а не от Бога.

6

Для нагуа и древнего иудейского народа смысл жизни обрисовывался вполне отчетливо: жизнь каждого отдельного человека, как и народа в целом, была направлена на исполнение закона, на поддержание порядка мироздания. Жертва и закон противостоят хаосу (смерти), поддерживая космос (жизнь). Переведя всю витальную проблематику в план нравственных отношений, Христос способствовал формированию иных представлений о смысле жизни. Смысл христианской религиозной жизни только в одном — в воссоединении человека с Богом.

«Но никто, — говорит Серафим Саровский, — вам не сказал о том справедливо. Ибо пост, молитва, бдение и вся кие другие дела христианские, сколько ни хороши сами по себе, однако, не в делании лишь только их состоит цель нашей жизни христианской, хотя они и служат средствами для достижения ея. Истинная цель жизни нашей христианской — есть стяжение Святаго Духа Божияго. Пост же, бдение, молитва, милостыня и всякое Христа ради делаемое добро — суть средства для стяжения Святаго Духа Божияго. Заметьте, что лишь только ради Христа делаемое дело приносит нам плоды Духа Святаго, все же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, мзды в жизни будущего века нам не предоставляет, да и в здешней жизни благодати Божией тоже не дает. Вот почему Господь наш Иисус Христос сказал: «Всяк, иже не собирает со Мной, гот расточает…»«.

«Человек, — утверждает Шри Ауробиндо Гхош, — должен перестроить все части своего существа для того, чтобы подняться к Божеству и сделать возможным нисхождение Божества в человека».

Но в чем тогда смысл земного существования? На первый взгляд, перед вечностью загробного бытия бытие земное кажется кратким мгновением; по сравнению с ценностью божественной жизни земная жизнь ценности почти не имеет. «Множество людей, раздумывает бес, — умирает в детстве, из выживших многие умирают в молодости. Очевидно, для Него (Христа) рождение человека важно прежде всего как квалификация для смерти, а смерть важна как вход в иную жизнь». Впрочем, эти мысли возникают не только в голове беса, они повсеместно распространены среди людей. Философы и поэты нагуа писали: