Фаберже для русской красавицы
Шрифт:
Днем они отзвонились одной из девушек (на нее нам показали пальцем). В дом подружки проникли без проблем, фотографии обстановки сделали и собирались ждать вечера и возвращения клиента.
– Вы говорите «дом», – перебила я. – Вы имеете в виду именно дом, а не квартиру?
– Загородный особняк. – И девчонки назвали до боли знакомый мне поселок, где мы жили с Некрасовым. Правда, коттеджиков – или загородных особняков – там было больше двадцати.
– Разве там нет охраны? – удивился Ильич Юрьевич.
– Есть шлагбаум на подъездной дороге с будкой
Ильич внимательно посмотрел на меня. Я пояснила, откуда знаю поселок, все девушки с большим интересом стали меня разглядывать.
– А вы там всех знаете? – решилась спросить одна.
Я покачала головой. В том поселке было не очень принято ходить друг к другу в гости, как в обычном многоквартирном доме, где я живу теперь. Да и с теми женщинами (часть из которых теперь заказывает у меня наряды) мне не очень хотелось вести пустопорожние бабские разговоры за чашечкой кофе. Дети, конечно, играли вместе, мужики выпивали, а вот у женщин общение не складывалось… Хотя там жили и одинокие мужчины. А теперь Некрасов живет с Лидкой Красавиной. Или не живет? Попросить Ильича это выяснить? Наверное, все-таки попрошу… если он соберется в поселок.
– И что дальше? – тем временем спросил следователь у девушек.
Я обратила внимание, что его глаза так и косят на открытые части их молодых тел. Да, мужику рядом с такими красотками должно быть тяжело…
– И больше мы о них не слышали. Телефоны отключены. И дома они не появлялись.
– Так, может, они еще с… мужчиной? – подала идею я.
– На это вся надежда, – вздохнула одна из девушек. – Но теперь мы не знаем, что и думать… После всех этих событий – стреляли в Соню, распяли Люду, сегодня застрелили Катю… За что?!
– А что их всех связывало? – спросил Ильич Юрьевич.
– Работа у нас в клубе, – ответили девушки почти хором.
– Вроде у Сони и Людмилы был один любовник? – подала голос я.
– Людка его на спор окрутила. Только Соня не знала… И на спор же раскрутила на поездку за границу. Она тогда много денег выиграла.
– Как Соня могла не знать, если у вас тут все пари регистрируются? – спросил Ильич.
– Все можно сделать, – знающе улыбнулись девушки. – Не в первый раз.
– Но Соня же – ваша подруга? Разве так можно поступать по отношению к подруге? – воскликнула я.
Девушки пожали плечами, потом одна заметила, что мужиков полезно проверять на вшивость. Юрик Самохвалов проверку не прошел.
– Так, давайте вернемся к бизнесмену из поселка, – предложил Ильич. – Или он не бизнесмен? Поп?
– Нет. Поп к нам только один ходит, – улыбнулись девушки. – Тот мужчина – бизнесмен, но мы не знаем, как его зовут.
– А если увидите, опознаете?
Все тут же закивали.
– Номер дома вам неизвестен?
Девушки на этот раз покачали головами. Ильич Юрьевич повернулся ко мне.
– А может быть так, что в домах поселка нет сигнализации?
– У нас не было. Насчет других сказать не могу.
– А то, что в доме никого не оказалось? Прислуги, например?
– Мы жили вдвоем с Некрасовым. Прислуги не было. Домом занималась я. Кое у кого прислуга есть, но проживающей в домах, по-моему, нет вообще. Используется приходящая, то есть приезжающая на своих машинах. По-моему, не каждый день. Это же все-таки поселок не для самых крутых.
– Ладно, будем надеяться на лучшее, – вздохнул Ильич Юрьевич. – Может, бизнесмену так девчонки понравились, что он их неделю отпускать не захочет.
У стриптизерш на глаза опять навернулись слезы. Ильич Юрьевич решил расспросить их про сегодняшний вечер и про убитую.
Но, по заявлениям всех четверых, с Самохваловым девушка знакома не была. У нее имелся какой-то тайный поклонник, вроде крутой авторитет, с которым она только и имела дело. Девушки его никогда не видели.
– А откуда знаете?
– Катя сама говорила.
«Мало ли что можно рассказать… – подумала я. – Хотя…»
Я попросила проводить меня к гримерке Сони, и одна из девушек встала. Ильич остался беседовать с тремя другими, пожирая их глазами. Интересно, ему сегодня обломится? У меня он, признаться, вызывал жалость.
Сонина гримерка оказалась крохотной комнаткой с туалетным столиком, заваленным разнообразной косметикой. Перед столом стояло кресло, сбоку – табурет.
– Мы на них обычно ноги кладем в перерывах, – пояснила девушка. – Чтобы немного отошли. А то болят…
Я опустила глаза на пол – там стояли две пары блестящих золотистых и серебряных босоножек на огромных, где-то одиннадцатисантиметровых, каблуках и примерно двухсантиметровой платформе. На моей собеседнице в эти минуты были разбитые домашние тапочки. Я взяла в руку обувку и поразилась ее весу. Неудивительно, что ноги болят. Хотя по лбу, наверное, хорошо бить надоедливых поклонников.
На стене в Сониной гримерке висело несколько нарядов, в которых можно выходить только на сцену стриптиз-клуба – нечто из перьев непонятно какой-то птицы, крашенных во все цвета радуги; из кусочков меха (по-моему, кролика), тоже раскрашенного пьяным художником, да еще и с пришитыми крупными бусинками в самых неожиданных местах. Третий наряд представлял собой нечто воздушное, многослойное, и я задумалась, как это можно надеть и не запутаться. А ведь еще явно нужно публично снимать… И тоже не запутаться!
В туалетном столике было две тумбы, и я решила заглянуть везде – из выставленного на всеобщее обозрение брать домой было нечего. Косметики у Сони дома и так хватает. В левой тумбе оказались прокладки, также лежали сухие и влажные, герметически запаенные салфетки, тампончики для смывания макияжа, туалетная бумага, запасные колготки в нераспечатанных упаковках. Я открыла правую тумбу. Примерно то же самое, внизу – удобные и мягкие тапочки-«зайчики», я запустила руку за них и нащупала какие-то бумаги. Зачем Соне здесь бумаги? По размеру они напоминали тонкую пачку писем. Я достала ее.