Фабиан. История одного моралиста
Шрифт:
Вторая квартира лабуде находилась в центре. лишь немногие знали об этом. сюда он перебирался, когда фешенебельные кварталы города, благородная родня, дамы из хорошего общества и телефон начинали действовать ему на нервы. тут можно было предаться своим научным и социальным увлечениям.
— Где ты пропадал на прошлой неделе? — спросил фабиан.
— Об этом позже.
— А как твоя невеста?
— Спасибо, хорошо, — отвечал лабуде и выпил стоявшую перед ним рюмку коньяку. — я был в гамбурге. леда шлет тебе привет.
— Что
— Нет. у него нет времени, вечные защиты диссертаций, экзамены, лекции, семинары, да еще заседания в сенате. пока он ее прочтет, у меня вырастет борода до колен. — лабуде налил себе еще коньяку и выпил.
— Не волнуйся. эти типы удивятся, как ты на основе сочинений лессинга сумел воссоздать острый ум и ход мыслей этого человека, которого они до тебя, никогда его не понимая, изображали как разум, работающий на холостом ходу.
— Боюсь, их удивление будет чрезмерно. психологически оценивать каноническую логику покойного писателя, обнаруживать его логические ошибки и самостоятельно трактовать их как исполненные смысла события, демонстрировать личность гениального человека, колеблющегося между двумя эпохами, на примере давно выставленного на продажу классика — это все их только разозлит. мы подождем. оставим старого сакса в покое. пять лет я анатомировал, разбирал на части и вновь собирал этого господина. тоже мне, занятие для взрослого человека! рыться в восемнадцатом столетии, как в мусорном ящике! возьми себе стакан.
Фабиан достал из шкафа рюмку и налил в нее коньяку.
Лабуде смотрел прямо перед собой.
— Сегодня утром в государственной библиотеке я присутствовал при аресте одного профессора, синолога. за прошлый год он украл в библиотеке и продал несколько редких изданий и рисунков. профессор стал белым как мел, когда его схватили, и опустился на ступеньку. ему дали холодной воды. а потом увезли.
— Человек ошибся в выборе профессии. зачем, спрашивается, ему понадобился китайский язык, если он в конце концов стал воровать? плохо дело. уже и филологи принялись разбойничать.
— Пей скорее, и пойдем! — воскликнул лабуде. они прошли мимо крытого рынка, прошли сквозь тысячи омерзительных запахов к остановке автобуса.
— Поедем к хаупту! — сказал лабуде.
Глава пятая
Серьезный разговор в танцевальном зале
Фрейлейн паула тайком бреется
Фрау молль швыряет бокалы
В залах хаупта сегодня, как и каждый вечер, был «праздник на берегу моря». ровно в десять с галереи гуськом спустилось две дюжины проституток. все в пестрых купальных костюмах, гольфах и туфлях на высоких каблуках.
Те, что соглашались принять не менее «пляжный» вид, получали свободный доступ в ресторан и рюмку водки бесплатно. ввиду сократившихся доходов заведения приходилось прибегать к таким льготам. девицы сначала
Сопровождавшаяся музыкой круговая панорама роскошных женских форм возбуждала теснящихся у барьера коммивояжеров, бухгалтеров и мелких торговцев. распорядитель предложил поскорее расхватывать дам, что и не замедлило произойти. предпочтение отдавалось самым пышным и самым нахальным девицам. ниши были заняты в мгновенье ока. девицы, обслуживающие заведение, подмазали губы в знак того, что оргия началась.
Лабуде и фабиан сидели у самой эстрады. они любили этот ресторан, наверное, потому, что не были его завсегдатаями. диск телефона на их столике непрерывно светился. аппарат жужжал. кто-то хотел с ними говорить. лабуде снял трубку с рычага и сунул ее под стол. они вновь обрели покой. остальные шумы — музыка, смех, пение — их не трогали.
Фабиан рассказывал о ночной редакции, о сигаретной фабрике, о прожорливом семействе фишер и о кельнском соборе. лабуде взглянул на своего друга и произнес:
— Пора уж тебе выйти в люди.
— Но я же ничего не умею.
— Ты многое умеешь.
— Это одно и то же, — сказал фабиан. — я многое умею, но ничего не хочу. к чему выходить в люди? чего ради? предположим, я действительно выполняю какую-то определенную функцию. но где, спрашивается, та система, в которой я могу ее выполнять? таковой не существует, а значит, все бессмысленно.
— Почему? можно, например, зарабатывать деньги.
— Я не капиталист.
— Именно поэтому. — лабуде коротко рассмеялся.
— Говоря, что я не капиталист, я хочу сказать, что у меня нет финансовой жилки. зачем мне зарабатывать деньги? что мне с ними делать? чтобы быть сытым, не стоит выходить в люди. работаю ли я письмоводителем, пишу ли стишки к плакатам или торгую краснокочанной капустой, мне безразлично, да и всем безразлично. разве это занятие для взрослого человека? краснокочанная капуста оптом или в розницу, не все ли равно? я не капиталист, повторяю тебе! я не хочу процентов, не хочу прибавочной стоимости.
Лабуде покачал головой.
— Это просто инертность. кто зарабатывает деньги и не любит их, может их обменять на власть.
— А что мне делать с властью? — спросил фабиан. — я знаю, ты ищешь власти. но мне она на что, ведь я не хочу властвовать. жажда власти и жажда наживы — родные сестры, но я с ними в родстве не состою.
— Власть можно использовать не только в своих интересах.
— А кто так делает? один использует ее для себя, другой для своей семьи, тот для правящего класса, этот для белокурых дам, пятый для тех, кто ростом вымахал за два метра, шестой для того, чтоб апробировать на людях свою математическую формулу. плевать я хотел на деньги и на власть! — фабиан хватил кулаком по барьеру, но он оказался мягким, обитым плюшем. удар кулака пропал втуне.