Фабиола или Церковь в катакомбах. Повесть из эпохи гонения христиан

Виземан Нил

– Панкратий, – сказал Севастиан, – я слушал тебя, не прерывая никакими замечаниями, поистине, это будет благороднейший поступок с твоей стороны и величайшая заслуга перед Богом и людьми. Но теперь скажи мне, что принуждает тебя к исполнению этого намерения?

– А вот что. Признаться, я боялся, как бы ты не счел этот поступок слишком опрометчивым и дерзким для моих лет… Делая такие пожертвования, я боялся показаться тебе слишком смелым и расточительным, но, дорогой Севастиан, уверяю тебя, что все эти вещи мне совершенно не нужны и не имеют для меня никакой ценности, между тем как для бедных они послужат большим подспорьем, в особенности в приближающиеся тяжелые времена гонения христиан.

– А мать согласна ли на это?

–

О, будь спокоен! Я не осмелился бы взять и крошки без ее позволения, поэтому я и нуждаюсь не только в твоем совете, но и в помощи. Я не хочу обращать на себя внимание людей и заставлять их думать, что я сделал великое благодеяние в юношеские годы… Ты понимаешь меня?.. Я хочу просить тебя, чтобы раздача этой утвари произошла не в моем. А в каком-нибудь другом доме… Это, в сущности – ничтожная жертва человека, нуждающегося в молитвах бедных христиан и желающего остаться неизвестным.

– Очень рад помочь тебе, мой добрый, искренний и благородный юноша. Но тсс!.. Ты слышишь? Кто-то говорит о Фабиоле! Кто это произносит ее имя?.. Не предвещает ли этот разговор чего-нибудь нехорошего.

Панкратий подошел к окну. Голоса двух человек раздавались так близко у стены, что из-за карниза нижнего этажа нельзя было их видеть, но зато легко было различить голоса женщины и мужчины. Спустя несколько минут, разговаривавшие выдвинулись вперед, и яркий лунный свет осветил их лица…

– О, я знаю эту мавританку, – сказал Севастиан, – это Афра, невольница Фабиолы.

– А мужчина, – прибавил Панкратий, – мой товарищ по школе, Корвин.

В виду этого оба они начали прислушиваться к разговору этих лиц, но так как они переходили места на место, слова их только отрывками долетали до их слуха.

Желая дать читателю представление о их разговоре, мы прежде всего скажем несколько слов о самих разговаривающих. Мы уже хорошо знакомы с невольницей и отчасти с Корвином, сыном Тертуллия, префекта в претории. Эта должность, неизвестная в начале республики и царствования Тиверия, постепенно соединила в себе все гражданские и военные власти, и занимавший эту должность часто занимал должность высшего уголовного судьи в Риме. Надо было иметь чрезвычайно крепкие нервы, чтобы исполнять эту обязанность по мысли деспотических и неумолимых императоров; сидеть целый день в трибунале, окруженным ужасными орудиями пыток, быть глухим к стонам стариков, крикам детей и женщин, к мукам приговариваемых к смерти, равнодушно производить следствие над несчастным, распятым на колесе и смотреть на человека, конвульсивно передергивающегося, с одной стороны, тогда как с другой палачи исполняют смертный приговор над другим мучеником, бичуя его ременными плетьми с вплетенными на концах металлическими шариками. Спать спокойно после этих сцен и пробуждаться с новою охотою смотреть на подобные страдания, – все это было такой задачей, с которой не всякий судья мог справиться. Тертулий был выписан из Сицилии для занятия этой должности не потому, что он был ужасный зверь, но потому, что он не знал никакого сострадания. Трибунал служил первой школой для его сына. Будучи ребенком, Корвин сидел по несколько часов у его ног, с удовольствием смотрел на ужасное зрелище и даже сердился, если кто-то умел оправдаться. Он вырос среди пыточных зрелищ, жестокостей, изуверства и грубости, не успев еще достигнуть возраста; пятнистое лицо его и бледный лоб, обнаруживали ехидство и странную развязность. Не обладая никакими благородными побуждениями, он таил в душе варварское геройство, соединявшееся со зверством и ужаснейшею подлостью. Корвин не понимал, что значит благородный поступок и не пытался победить свои злые страсти. Малейшая обида возбуждала в нем ненависть и жажду мести. В особенности он ненавидел двух лиц: учителя, который часто его упрекал за бесстыдную лень и ученика, который заплатил ему за оскорбления искренней добротой, за это Корвин давно хотел отомстить им. Справедливое наказание и прощение

обид, слабость и суровость равно были ему несносны и неизвестны.

Тертулий не обладал никаким имуществом, а сын оказался неспособным приобрести себе громкое имя; единственное желание его было сделаться богатым, так как деньги, служащие средством к исполнению всевозможных желаний, он считал символом высшего счастья. Богатая невеста, точнее ее приданное, служила ему целью, к которой он стремился. Будучи крайне неловким, глупым и диким, он, чтобы идти прямым путем, он искал средств и окольных тропинок, которые и привели бы его к намеченной цели; а какие это были тропинки и средства, мы сейчас узнаем из его разговора с черной невольницей.

– Я пришел уже четвертый раз к фонтану Mesa sudans, – говорил Корвин, – в такое неурочное время – и все напрасно. Ну, какие новости ты сегодня принесла мне?

– Никаких… Послезавтра моя госпожа уезжает на свою виллу в Гайету, и я еду вместе с нею. Мне нужно еще много денег, чтобы довести до конца задуманный план по отношению к тебе.

– Еще!? Но ведь ты взяла у меня все, что я получил от отца за несколько месяцев.

– Да. Но ты знаешь, что такое Фабиола.

– Знаю… Это самая богатая невеста в целом Риме.

– Фабиола с своим черствым сердцем неохотно согласится выйти за тебя.

– Но ты обещала мне устроить это дело при помощи своего колдовства и зелий и говорила, что сумеешь повлиять на нее и расположить ее в мою пользу… Что тебе это стоит?

– Очень много, так как самые дорогие снадобья надо покупать. Ты думаешь, что я охотно хожу в такое время искать нужные мне травы на Апианском кладбище, среди могил? Нет, дружок… Это мне много стоит, и я должна быть вознаграждена за это.

– Но чем ты можешь обеспечить мое ухаживание за Фабиолой, и каким образом я смогу достигнуть цели?

– Ведь я сказала тебе, если хочешь, чтобы мое участие принесло тебе пользу, то сам догадайся и хлопочи.

– Но ведь ты знаешь, что я не обладаю ни наружностью, ни таким воспитанием, чтобы легко побеждать сердца… Поэтому-то я и понадеялся на твои чертовские волхования.

– В таком случае, выслушай меня, если ты действительно хочешь обладать рукою Фабиолы…

– Скажи лучше, ее богатством.

– Одно с другим неразлучно, но есть еще одна вещь, которую ты должен победить.

– Какая?

– Золото.

– Откуда же я возьму золота?.. Ведь я только и хлопочу о нем и прошу тебя.

Черная невольница зло улыбнулась.

– Почему ты не хочешь разбогатеть тем путем, каким достиг богатства Фульвий?

– А каким образом он разбогател?

– Посредством пролития крови.

– Почему ты знаешь это?

– Я познакомилась с его старым слугою, который хоть и не так черен, как я. Но сердце у него во сто крат чернее моего. Его язык и мой настолько сродственны, что мы понимаем друг друга. Он расспрашивал меня о различных ядах и говорил, что охотно выкупил бы меня из неволи, женился бы на мне и взял в свое отечество. Но я имею в виду кое-что получше… Ну, при этом я и узнала все, что мне нужно было знать.

– Что же?

– Да то, что Фульвий открыл большой заговор против императора Диоклетиана – это я узнала по серьезному морганию глаз его слуги. Фульвий первым проведал о том и поэтому прислан сюда, в Рим, с Востока… Да, именно, он только и приехал сюда с целью разоблачения заговора.

– Но я не способен быть шпионом, как равно и состоять в заговоре, хоть и сумел отомстить за себя изменникам.

– В таком случае остается последнее средство.

– Какое?

– В моем отечестве есть птицы на высоких ногах, которых нельзя обогнать на самом лучшем коне, но если к ним подойдешь близко, то они сами себя откроют, потому что они глупы и только голову свою умеют прятать под крылья. Эти птицы, что христиане. Ведь тебе известно, что скоро наступит день, когда за ними начнут охотиться… Эта травля может выручить тебя.